Пятое время года Часть 19

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Теперь они лежали, вжимаясь один в другого, — через тонкую ткань трусов они упирались друг в друга напряженно твёрдыми, сладко залупившимися членами, рука Димки была в трусах Расима, Димка ласкал, стискивал, мял ладонью упруго сочные Расимовы ягодицы, и Расим не мог не чувствовать, что всё это ему, Расиму, доставляет удовольствие… ему, парню, это было приятно!

И приятно, и сладко было Расиму, пятнадцатилетнему девятикласснику… и ещё ему, пятнадцатилетнему парню-девятикласснику, впервые оказавшемуся в такой необычной, совершенно непредвиденной, для него ситуации, было отчего-то стыдно — как будто Д и м а, парень-старшеклассник, с которым он, Расим, хотел подружиться, делал теперь что-то желаемое, очень приятное и вместе с тем необычное, непозволительное… как будто он, старшеклассник Д и м а, делал то, что делать было нельзя… никак нельзя… почему нельзя?

— Дима… — глухо проговорил Расим, чувствуя, как Димкины пальцы возбуждающе втискиваются в расщелину между туго сомкнутыми полусферами его, Расимовых, ягодиц, подбираясь к з а п р е т н о м у месту. — Дима, зачем ты… зачем ты… не надо… — глухо прошептал Расим, с силой стискивая, сжимая ягодицы — вмиг затвердевшими, окаменевшими булочками невольно удерживая Димкины пальцы на подступах к сладко покалывающим мышцам сфинктера. — Дима, не надо… — выдохнул Расим, и хотя в этом «не надо» не было ни внятной уверенности, ни какой-либо твердой категоричности, тем не менее, движимый остатками нелепого, ненужного, неуместного в данном случае «здравого смысла», он — вопреки распирающему желанию — поспешно дернул рукой назад, через трусы обхватив руку Димкину. — Не надо… не надо туда…

— Расик… не убирая мою руку… — тихо, мягко прошептал Димка, и… столько в его, Димкином, голосе было нежности, столько было страсти, надежды, затаённой мольбы, что Расим, на миг растерявшись от опалившего его непонятного чувства ещё неведомой ему, Расиму, любви, покорно расслабил пальцы, тем самым давая Димке полный карт-бланш на все его действия, то есть вольно или невольно подчиняя себя его, Д и м и н о й, воле…

— Завтра нам будет стыдно… — медленно прошептал Расим, едва слышно выдохнув эти слова в темноту — адресуя их то ли Димке, то ли себе самому.

— Завтра? — Димка почувствовал, как счастье — бесконечное счастье — вмиг заполнило, захлестнуло его сердце: если «завтра нам будет стыдно», то это… это могло означать лишь одно — то, что сегодня… сейчас… сейчас будет т о, из-за чего, как ошибочно думает Расик, завтра им «будет стыдно»… любовь, ликующая любовь сладким жаром бушующего огня заплясала-запела в каждой клетке Димкиного тела!

Потому как… разве эти слова, сказанные Расимом про з а в т р а, и разве его руку, ощутимо утратившая волю к сопротивлению, не означали, что с е г о д н я он, Расим, уже больше не будет сопротивляться — что с е й ч а с он, любимый, страстно желаемый Расим, не оттолкнёт его, влюблённого Димку, от себя? — Расик… — выдохнул Димка, и Расим почувствовал, как губы Д и м ы обжигающе коснулись его пламенеющей щеки, — ни завтра, ни послезавтра… никогда… никогда нам не будет стыдно!

Потому что… — Димка хотел сказать «я люблю тебя, Расик!», но… движимый неодолимым желанием, юной страстью, первой любовью, он, ликующий от захлестнувшего его счастья, не договорив, порывисто опрокинул Расима на спину, подмял его, бесконечно любимого, под себя, страстно вдавился в него, податливо растерявшегося, прижавшись к нему всем своим пламенеющим, жар наполненным телом…

Мечты сбываются… о, ещё как сбываются, если мечтать неотступно, мечтать горячо, всем сердцем — так, как мечтал о Расиме шестнадцатилетний Димка! Разве он, Димка, знал до того, как увидел Расика, что такое любовь? Ни фига он не знал! До Расима у Димки случались влюбленности в парней, но то были именно влюблённости, а не любовь.
.. то были всего лишь влюблённости — скрываемые влюблённости, и не более того: время от времени у Димки возникало чувство тайной, внешне никак не проявляемой симпатии к тому или иному парню в школе, и тогда он, Димка, в течение какого-то времени наедине с собой сладко думал о том, что с э т и м парнём он, Димка, мог бы попробовать…

Ну, то есть, мог бы потрахаться-попихаться — в попу или в рот, но каждый раз это тайное хотение не выходило за пределы скрытых фантазий, потому как он, Димка, никаких конкретных шагов в смысле сближения, в плане возникновения каких-то о с о б ы х отношений никогда не предпринимал, потому как в возникавших чувствах симпатии к тому или иному пацану никогда не было подлинной глубины, а было хотя и внятное, но ещё неуверенное, ещё пугливое желание элементарного секса, и — пофантазировав на тему траха с тем или иным пацаном, Димка через какое-то время остывал, чтобы снова мечтать неконкретно и отвлечённо…

«Неконкретно и отвлечённо» — так называлось сопровождаемое мастурбацией рассматривание откровенных фоток из интернета: научившись находить на просторах всемирной паутины геевские сайты, Димка загружал на свой комр бесконечные галереи трахающихся парней и, рассматривая их, запечатлённых в момент занятия сексом, сладострастно дрочил, сидя перед монитором в своей комнате; понятно, что делал Димка всё это, когда дома никого не было… впрочем, в пятнадцать-шестнадцать лет это делает каждый второй пацан, парень или подросток — с той лишь разницей, что кто-то дрочит на «девочек», а кто-то дрочит на «мальчиков», и потому ничего необычного в этих Димкиных действиях не было в принципе. А осенью…

Осенью в Димкину жизнь ворвался Расим, точнее, не сам Расим, а мысли о нём, чувства, мечты, фантазии, — Расим заполнил Димкин внутренний, никому неведомый мир, и это… это была уже не влюблённость — эта была любовь!

Первая, юная, страстная… немая и потому безответная любовь. И вот теперь он, Расик… любимый Расик лежал под ним, под Димкой, разведя врозь ноги, Димка ощущал — пусть даже через трусы! — твёрдый возбуждённый член Расима, вжимался, сладострастно вдавливался в Расима членом своим… о, разве не об этом он, Димка, мечтал перед сном, приспуская с себя трусы, — разве не этого он хотел, сладостно мастурбируя каждый раз перед тем, как погрузиться в сон? Разве не это он представлял, видя Расика на переменах в школе — исподтишка наблюдая за ним, ничего не подозревающим, ничего не ведающим о том, что творится в душе обычного с виду десятиклассника? И вот…

Мечты сбываются! Димкины губы обжигающе впились в губы Расима — жарко и страстно Димка припал открывшимся ртом ко рту любимого Расика, вобрал его губы в свои, обхватил губы парня влажно пылающим кольцом губ своих, и Расим почувствовал, как Димкин язык трепещущим мотыльком оказался у него, у Расима, во рту, — в горячих, жадно всосавшихся Димкиных губах было столько нескрываемой жаркой страсти, столько неутолённой ликующей любви, что Расим даже не подумал каким-либо образом воспротивиться Д и м е…

Да и как он мог противиться, если в теле его, сладко придавленном телом Д и м ы, уже бушевало сладчайшее наслаждения? Димка сосал Расима в губы, одновременно с этим непроизвольно двигая бёдрами, — конвульсивно сжимая, стискивая ягодицы, Димка делал давящие движения пахом на пах, отчего члены их, пусть даже через трусы, сладостно тёрлись один о другой… не выпуская губы Расима из губ своих, Димка немного сместился с Расима в сторону, одновременно с этим скользнув рукой к мгновенно взбугрившимся трусам лежащего на спине возбуждённого Расима, и Расим почувствовал, как горячая ладонь Д и м ы, поднырнув под резинку трусов, страстно сжала его напряженный, сладко гудящий член, — Димка, не отрываясь от губ Расима, в жаром пышущей тесноте трусов уверенно обхватил ладонью горячий, несгибаемо твёрдый член.
..

Сколько раз он, Димка, проделывал это в своих фантазиях, сколько раз, мастурбируя перед сном, он думал-мечтал, что когда-нибудь это сбудется — произойдёт, случится наяву! Димка запойно, неотрывно сосал Расима в губы, одновременно с этим страстно сжимая, тиская в кулаке вполне приличный — жаром пламенеющий — член любимого Расика…

И оттого, что член у Расима был не пипеточный, а ощутимо большой, длинный и толстый, ладонь Димкина тут же превратилась в сплошную эрогенную зону, — Димка, смещая на члене крайнюю плоть, то и дело касался пальцем клейко-влажной головки, и Расим, от наслаждения сжимая, стискивая ягодицы, чувствовал, как т а м, куда Д и м а пытался добраться пальцами, всё полыхает от небывалого удовольствия… наконец, оторвавшись от губ Расима — выпустив губы его из губ своих, Димка чуть слышно выдохнул:

— Расик… — и тут же, не удержавшись, снова ткнулся губами Расиму в кончик носа, скользнул губами по щеке, по шее, по мочке уха, одновременно с этим сладострастно вдавливаясь пахом — напряженно гудящим членом — в бедро лежащего на спине парня. — Расик… — повторил Димка, словно в бреду; чувства переполняли Димку, и голос его прерывисто, жарко дрожал… собственно, это был даже не голос, а это была жаром выдыхаемая — в звуки превращаемая — сама любовь… и страсть, и нежность, и любовь, — «пятое время года» — мог бы подумать ликующий от любви Димка, но все его внятные мысли были вытеснены из головы ощущением бесконечного, и сердцем, и телом ощущаемого счастья. — Расик… — в третий раз прошептал-выдохнул Димка, страстно сжимая в ладони Расимов член — хаотичным касанием губ целуя Расима в щеки, в горячие губы, в глаза, в подбородок…

— Что? — чуть слышно отозвался Расим, почувствовав, как губы его сделались вдруг непослушными — словно чужими, едва шевелящимися… пылающие губы Расима от страстного Димкиного сосания стали большими и толстыми, словно они непомерно опухли — налились, наполнились жаркой страстью.

— Давай… давай трусы снимем… — прошептал Димка; выпустив из ладони член Расима, в тесноте Расимовых трусов Димка скользнул ладонью по мошонке, и ладонь его, сложенная лодочкой, тут же наполнилась крупными мальчишескими яйцами.

— Ты первый… — прошептал Расим, в ту же секунду подумав, что теперь, когда Д и м и н а рука была у него, у Расима, в трусах, когда Д и м а ласкал рукой его возбуждённый член, а он, Расим, этому нисколечко не противился, когда Д и м а со всей откровенностью целовал его в губы, в лицо, в шею, это — кто из них первым снимет трусы — уже не имело никакого значения… слова прозвучали по-детски наивно — как будто они, два маленьких мальчика, решали сакраментальный вопрос, кто из них первым должен открыть, обнажить, показать другому свой драгоценный пипис.

— Расик… как скажешь… как ты мне скажешь, так и будет! — с жаром выдохнул Димка, тут же вставая на колени.

Димка стянул, нетерпеливо сдёрнул с себя трусы, и член его, залупившийся влажной, липко-клейкой головкой, упруго дернулся, радостно подпрыгнул вверх, почувствовав желаемое освобождение, — немаленький, чуть изогнутый от частых суходрочек, возбуждённо окаменевший Димкин член, распираемый жаркой страстью, в боевой готовности застыл, сладостно замер, обнаженной головкой устремившись к потолку…

Член привычно запросился в руку, и Димку на секунду стиснул его, сладострастно, до боли сжал в ладони, но уже в следующую секунду Димкины руки оказались на бёдрах Расима, — зацепив пальцами за резинку, Димка нетерпеливо потянул трусы с Расима, и Расим тут же невольно подался бедрами вверх, приподнимая, отрывая от постели юный мальчишеский зад — то ли желая облегчить Д и м е задачу, желая ему, Д и м е, помочь, то ли стремясь побыстрее освободиться от пеленающих, ощутимо стесняющих, а потому мешающих, совершенно ненужных т е п е р ь трусов.
..

Трусы Расима вслед за трусами Димки полетели на соседнюю — Димкину — кровать, — теперь они, Расим и Димка, были совершенно голые… они были — друг перед другом — совершенно нагие, и эта их полная обнаженность рождала в душе каждого ощущение первозданной, ничем не ограниченной свободы, как если б они, два неприкрыто возбуждённых парня, находились не в номере гостиницы, а находились где-нибудь на затерянном, никому неведомом острове, куда никогда не ступала нога человека: голый Расик лежал на спине, чуть раздвинув, расставив ноги, голый Димка стоял перед ним на коленях, и оба они ощущали, как в их раскалённых страстью телах плавится неистребимое, уже не подвластное им желание слиться в одно нерасторжимое целое…

П я т о е в р е м я г о д а, — это ли было не подлинное, не настоящее счастье?! И хотя в голове Расима, затуманенной сладким, вполне естественным удовольствием, еще не возникла, ни разу не вспыхнула мысль о любви, то есть слово «любовь» — само слово — ещё не пришло ему в голову, это, по сути, уже ничего не меняло… разве дело было в словах — в названиях чувств, а не в самих чувствах, распирающих грудь? Ничего не говоря — ни о чём не спрашивая, Димка без малейшего колебания наклонился над пахом любимого Расика, и Расим в ту же секунду почувствовал, как к головке его напряженного члена уверенно и оттого абсолютно естественно прикоснулись, мягко прижались горячие, влажные, обжигающе сладкие Д и м и н ы губы… невольно сжав, стиснув мышцы сфинктера, Расим содрогнулся от наслаждения — замер от нового ощущения, сладкой волной прокатившегося по телу.

Головка члена у Расика была влажной, чуть солоноватой, но эта естественная солоноватость влюблённого Димку нисколько не смутила, — у него у самого от возбуждения всегда выступала из члена перламутровая капелька увлажняющей смазки, и Димки, занимаясь мастурбацией, из любопытства пару раз пробовал эту естественную влажность на вкус… головка члена у Расика была липко-солоноватой, и это лишний раз свидетельствовало о том, что Расим — любимый Расим — был возбуждён по-настоящему, — Димка, округляя губы, медленно вобрал голову в рот… блин, какой же это был кайф — ощущать во рту горячий, возбуждённо твёрдый член любимого Расика!

Задержав губы на крайней плоти — влажным кольцом пламенеющих губ обжимая член в районе уздечки, Димка круговым движением языка облизал головку во рту, одновременно с этим пальцами правой руки теребя, лаская мошонку… именно так Димка делал всё это в своих неуёмных фантазиях, когда, задыхаясь от наслаждения, мастурбировал перед сном! Но то были его фантазии — то были грёзы-мечты, а теперь всё было в реале, было всё наяву, и оттого, что всё это было на самом деле, у него, у Димки, сладко кружилась голова, — вбирая член Расика в рот — ощущая губами нежную кожу, обтянувшую твёрдый ствол, Димка медленно заскользил обжимающим, влажно-упругим кольцом пылающих губ вдоль горячего, несгибаемо твёрдого члена…

У Расима перехватило дыхание — от кайфа, щекотливо полыхнувшего и в члене, и в промежности, и в туго стиснутых, конвульсивно дёрнувшихся мышцах девственного ануса, — Димка, ритмично двигая головой, плавно заскользил вверх-вниз губами по горячему, вертикально торчащему члену, и у Расима, от наслаждения закрывшего глаза, мелькнула мысль, что, делая так, Д и м а ему, Расиму, всецело доверяет, считает его, Расима, своим н а с т о я щ и м другом… разве не этого он, Расим, хотел в глубине своей души — не этой к о н е ч н о й искренности он жаждал, думая о н а с т о я щ е й дружбе с Д и м о й?

Конечно, он совершенно не думал, что можно т а к… но разве т а к — разве то, что делал Д и м а — не являлось свидетельством их абсолютно доверительных и потому по-настоящему дружеских отношений? Они теперь будут — как одно целое… думать об этом — осознавать это — было не менее сладко, чем ощущать, как горячие Д и м и н ы губы ритмично скользят по члену вверх-вниз.
..

[/responsivevoice]

Category: Подростки