вечное настоящее в Николаеве

Pavel Beloglinsky

ВЕЧНОЕ НАСТОЯЩЕЕ

За окном бушует весна — ярко светит солнце, а в твоей комнате полумрак, и полумрак этот, тёплый, золотисто-мягкий из-за цвета задёрнутых штор, располагает к молодому, как весна, неистовству… я лежу на тахте, широко разбросав в разные стороны ноги, и, совершенно не стесняясь своей наготы, смотрю, как ты, тоже голый, медленно подходишь, приближаешься ко мне, сжимая в ладони свой напряженно вздыбленный, колом торчащий член, — «сейчас…» — радостно думаю я, глядя на тебя, и сердце моё сладко замирает от предвкушения предстоящего… я готов! — я смотрю на тебя, бесконечно любимого, и член мой, непроизвольно подрагивая, обнаженной головкой рвётся к потолку, — сейчас ты приблизишься, ты подойдёшь ко мне, возбуждённый, желанный, и я заключу тебя в свои объятия: я стану гладить, с упоением мять твои круглые упругие ягодицы, ощущая ладонями бархатистую нежность золотистой кожи, а ты станешь в ответ ласкать меня, точно так же тиская, сжимая горячими ладонями ягодицы мои.

мы сами не заметим, как наши руки и ноги переплетутся в экстазе наслаждения и мой член заскользит по животу твоему, а твой член — по животу моему, я засосу тебя в губы, всосусь в них жадно и страстно, или ты горячо засосёшь в губы меня, и мы оба, до сладостного озноба вжимаясь один в другого, почувствуем, как начинаем стремительно проваливаться в неописуемое блаженство испепеляющей страсти, — «сейчас…» — думаю я, глядя, как ты, мой однокурсник и друг, мой возлюбленный, с зажатым в руке напряженно торчащим членом медленно приближаешься, подходишь ко мне в золотистом полумраке комнаты, с каждым шагом сокращая между нами расстояние…

«сейчас…. сейчас ты приблизишься, ты подойдёшь ко мне, и мы…» — глядя на тебя, я молча развожу, еще шире раздвигаю в стороны ноги, и ты, глядя на меня, в ожидании лежащего на спине, ещё больше сдвигаешь к основанию крайнюю плоть, отчего головка твоего возбуждённого члена становится еще более манящей, сочно — бархатисто — пламенея в полуметре-секунде от моих жаждущих губ… «ведь нельзя же утверждать, что только ради удовлетворения похоти столь ревностно стремятся они быть вместе. Ясно, что душа каждого хочет чего-то другого…»

— Ложись, — шепчу я, изнемогая от нетерпения.

Не отвечая, ты наклоняешься над моим вертикально торчащим членом … губы твои разжимаются, и — жарким прикосновением слизнув языком с головки клейкую капельку, успевшую выступить от возбуждения, переполнившего всё моё тело, ты тут же вбираешь обнаженную головку в рот, — влажные твои губы горячим кольцом обжимают мой член, и я, замирая от наслаждения, непроизвольно стискиваю мышцы сфинктера, чувствуя, как кончик твоего языка скользит по туго натянутой уздечке… но всё это длится считанные секунды, — оторвавшись от члена, ты вопросительно смотришь на меня в золотистом полумраке нашего взаимного вожделения, и глаза твои весело — лукаво — искрятся… «если э т о не счастье, то что тогда вообще можно называть счастьем?» — думаю я, невольно улыбаясь тебе в ответ, и эти наши молчаливые улыбки, наши взгляды, устремлённые друг на друга, красноречивее всяких слов говорят о тех чувствах, что переполняют нас обоих…

я тяну тебя на себя, изнемогая от вожделения, и ты, став на колени между моими расставленными ногами, ты тут же мягко — податливо — валишься на меня, подминая под себя моё жаждущее тело…. о, какое это наслаждение! — я чувствую животом обжигающую твёрдость твоего напряженно горячего члена, открытой головкой скользящего к моему пупку, и — подставляя тебе губы, одной рукой обнимаю тебя за шею, в то время как ладонь другой моей руки медленно скользит по твоей спине к упруго-мягким полушариям ягодиц, — лёжа под тобой, я прижимаю тебя к себе, и жаждущие наши губы сливаются в бесконечно долгом поцелуе… кайф! Мы сосёмся в губы, и тело твоё при этом непроизвольно сжимается: стискивая ягодицы под моей ласкающей ладонью, ты, елозя по мне, сладострастно трешься своим напряженно горячим членом о твердый, напряженно горячий член мой, и мы оба сопим, изнемогая от наслаждения…

А в универе в эти минуты идёт к завершению последняя пара — та самая, с которой мы лихо удрали, и никто — ни один человек! — не знает, ради чего два бюджетных первокурсника рискнули удрать с лекции декана факультета, зная, как болезненно реагирует господин декан на любое игнорирование своих скучнейших лекций; кстати, проучившись почти год в университете и имея за плечами одну сданную сессию, я обратил внимание, что чем ничтожнее предмет, чем скучнее читает препод свои лекции, тем больше репрессий следует ожидать в случае непосещения занятий…

а декан наш явно не кладезь мудрости, но, как говорят на факультете, в нужное время он вступил в нужную партию, и теперь — всё у него в ажуре. А у тебя старшая сестра на неделю улетела в Египет в командировку, оставив тебе от квартиры ключ, и — не использовать эту возможность было бы с нашей стороны непростительным преступлением против собственного естества… хуля нам их партии! У нас с тобой собственная партия — партия любви… и потому — в универе наши однокурсники, изнемогая от скуки, сидят на лекции известного своей принципиальностью господина декана, а мы в это время, сладострастно переплетясь, лежим на широкой тахте, окно зашторено, и мы с тобой, изнемогая от наслаждения, жарко, запойно сосёмся в губы, — сладостно содрогаясь, с силой вжимаясь друг в друга, мы сосёмся в губы, и золотисто-мягкий полумрак ласкает наши обнаженные тела… весна бушует в наших душах!

— Тебе хорошо? — шепчу я, когда ты, оторвавшись от моих губ, чуть приподнимаешь голову и взгляд мой упирается в твои потемневшие от страсти глаза.

— Да… — шепчешь ты, с силой вжимая в меня своё тело. — А тебе?

— Ты меня спрашиваешь?

— Ты же меня спрашиваешь… как будто ты сам не знаешь, — улыбаясь, ты смотришь мне в глаза, и сердце моё плавится от счастья, как плавится жарким июльским днём в зените солнце…

Какое-то время мы лежим молча, прижавшись друг к другу… нам обоим так хорошо, так сказочно хорошо, что не хочется ни о чем разговаривать, — ладони мои непроизвольно скользят по скульптурно круглым полушариям твоего сочно упругого зада, и уже одного этого мне вполне достаточно для ощущения полного счастья… но разве счастье может быть полным? Я обхватываю тебя за плечи, и мы, прижимаясь друг к другу, переворачивается — мы меняемся местами: теперь я ложусь на тебя, точнее, прижимаюсь к тебе сбоку, обхватывая ногами твою ногу; рука моя привычно скользит вниз — и я, прижимаясь губами к твоей тёплой шее, легонько сжимаю в ладони твой напряженно твёрдый горячий член…

— Возьми… — шепчешь ты, подталкивая вниз мою голову.

Член у тебя длинный и толстый, уже по-взрослому сформировавшийся, но еще по-мальчишески импульсивный, мгновенно отзывающийся на любую мою ласку, любое моё прикосновение, — ты, как и я, готов пускать его в дело в любое время дня и ночи; впрочем, в этом нет ничего удивительного: в юности этого хочется постоянно, и врут те, кто говорит, что им нет никакого дела до секса, — тот, кто так утверждает, либо затормозил в своём развитии — еще не созрел, не ощутил у себя в крови могучие токи неистребимого желания, либо, наоборот, ощутил это слишком хорошо и, подолгу и часто занимаясь в уединении онанизмом, врёт, что ему нет никакого дела до секса, желая таким образом скрыть свою не дающую покоя чувственность от окружающих;

мы же с тобой готовы пускать свои члены в дело в любое время дня и ночи, и этой готовности, этого постоянного стремления к наслаждению мы не стесняемся и друг от друга своих взаимных — «гомосековских» — желаний не скрываем, здраво — прагматично — рассудив: что естественно, то небезобразно; хотя… кто-то смотрит на это по-другому, но критерий здесь один — ощущение счастья, и любовь однополая так же естественна и не менее — если не более! — прекрасна, как и любовь разнополая, если она, эта любовь, окрыляет душу, если заставляет сладко замирать сердце, если рождает во всем теле чарующую музыку…. мы счастливы — просто счастливы! — и это ощущение счастья даёт нам основание думать, что оно, это счастье, не может быть ни безобразным, ни неестественным — оно не может быть ни голубым, ни серо-буро-малиновым, а может быть просто счастьем, и это значит, что нормально и естественно все то, что мы делаем, оставаясь одни…

Я касаюсь губами твоего члена, и член твой от легкого прикосновения моих полуоткрытых губ импульсивно дёргается, — наклонившись над тобой поудобнее, я делаю круговые движения языком, облизывая головку, и только затем, придерживая член двумя пальцами левой руки у самого основания, медленно вбираю головку в рот, ощущая её нежную бархатистую твёрдость… и дальше! дальше! — губы мои скользят вдоль горячего ствола, и я вбираю в рот твой член почти весь, полностью…

— Подрочи, — шепчешь ты, раздвигая в стороны свои ноги.

Сунув руку тебе между ног, я плавно, медленно двигаю головой, скользя вдоль твёрдого горячего ствола влажными губами… ох, какой это кайф! Ещё несколько месяцев назад я даже представить не мог, что буду держать во рту чей-то возбуждённый член, испытывая от этого сладчайшее удовольствие, а сейчас я не представляю свою жизнь без тебя… я не представляю себя без тебя, и это действительно так: когда зимой, сдав сессию, ты уехал на неделю к каким-то родственникам, я всю эту неделю не находил себе места, словно без тебя от ме

ня осталась половина… вот ведь как в жизни бывает!

Изнемогая от удовольствия, я ласкаю губами твой напряженно вздыбленный член — влажные губы мои то медленно и плавно, то ритмично и быстро скользят вдоль горячего ствола, а ты в это время, лёжа на спине, гладишь ладонью мои ягодицы, то и дело касаясь подушечкой пальца моего стиснутого входа, и я, отзываясь на эту ласку, невольно сжимаю мышцы сфинктера… кайф! Ох, какой это кайф! И почему этот кайф у иных вызывает приступы зоологической ненависти, я не понимаю… то есть, действительно не понимаю; ты говоришь, что суть гомофобии — это либо игрища политиканов, механизм шантажа и давления на оппонентов, либо извращение подсознательного желания делать то же самое… не знаю; но я твёрдо знаю другое: решать за меня, кого и как мне любить, не надо…

Обхватив мою голову руками, ты ритмично насаживаешь мой рот на свой пикой торчащий член, и — подчиняясь размеренному ритму твоих рук, я ещё плотнее смыкаю губы, двигая во рту крайнюю плоть… я с упоением, с наслаждением ласкаю твой член губами — я сладострастно дрочу его, и сознание того, что я делаю тебе приятно, делает моё наслаждение ещё более острым, — лёжа на спине, ты жарко сопишь и, судорожно сжимая, стискивая ягодицы, конвульсивно двигаешь попой навстречу моему рту… кайф!

«Не ложись с мужчиною, как с женщиною, это мерзость» — сказано в одной занимательной книжке; и ещё сказано в той же самой — ненаучно-популярной — книжке: «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость; да будут преданы смерти, кровь их на них».

Эти слова цитируют наиболее рьяные — агрессивные — извращенцы, когда хотят придать своей гомофобии видимость приличия; а ты говоришь, что эти высказывания являются самой настоящей уголовщиной: в них, в этих словах, содержится откровенно неприкрытое подстрекательство к убийству, и только душевно неразвитые либо цинично лукавые люди могут эти человеконенавистнические слова, уже содержащие состав преступления, приводить в качестве аргумента, оправдывающего их болезненно искреннюю либо прагматично циничную — показушную — ненависть к однополой любви… Конечно, это не очень хорошо, что мы, первокурсники-бюджетники, сбежали с лекции господина декана; но вместе с тем это ещё не повод, чтобы нас, бюджетных первокурсников, предавать смерти.

— Давай… теперь я… — шепчешь ты, с усилием отрывая мои губы от своего члена.

— Давай вместе… — я, сглотнув слюну, разворачиваюсь над тобой «валетом».

Член у тебя потемнел, и кажется, стал ещё больше — ещё толще и длиннее — от прилива крови… Я становлюсь над тобой на четвереньки — голова твоя оказывается между моими расставленными ногами, и ты, одной рукой направляя мой член вертикально вниз, одновременно ладонью другой руки легонько давишь мне на поясницу, чтобы я ещё шире развёл, раздвинул в стороны ноги, — колени мои послушно разъезжаются в стороны, и — снова вбирая твой член в рот, я одновременно чувствую, как головку моего члена горячими влажными губами вбираешь себе в рот ты…. неторопливо, отдавшись во власть охватившего нас блаженства, мы с упоением сосём члены друг друга — наслаждение нарастает, ширится, сладким огнём заполоняет, охватывая всё тело… наслаждение зудящим звоном поёт в промежности, и я чувствую, что ещё немного — и я кончу, выстрелю тебе клейкой горячей струйкой в рот, — рывком поднимая зад, я стремительно выдергиваю свой окаменевший член из твоего рта, но ты невольно тянешься за ним губами, приподнимая голову, и я, ещё выше поднимая зад, торопливо шепчу:

— Не надо…

Мы столько раз кончали с тобой в рот друг другу, что в самом этом действе для нас давно уже нет чего-то пугающего или, тем более, унизительного, и ты нисколько не удивился бы, почувствовав, как рот твой стремительно наполняется моим горячим соком… но сейчас у нас море времени, чтоб насладиться нашей любовью основательно, никуда не торопясь, и потому, желая избежать преждевременного оргазма, я так стремительно вырываю — выдёргиваю — свой член из твоего жаждущего продолжения рта…

— Успел? — шепчешь ты, глядя, как член мой конвульсивными рывками дёргается над твоим лицом.

Я не отзываюсь — я молчу, балансируя на грани оргазма.

— Ложись на меня… так полежим, — приподняв голову, ты дурашливо дуешь мне на анус, охлаждая таким образом мой пыл.

— Подожди… сейчас… — Стоя над тобой на четвереньках, я боюсь шевельнуться, а не то чтобы лечь на тебя или хотя бы к тебе даже прикоснуться своим до предела возбуждённым членом — чувство, я могу вот-вот кончить, не отпускает меня…. длится это буквально секунды, и тем не менее эти секунды нужно переждать… наконец, это чувство ослабевает — я чувствую, как оно уходит, словно откатывается куда-то назад, вглубь, и, развернувшись над тобой на сто восемьдесят градусов, я осторожно валюсь на спину рядом с тобою. — Давай отдохнем… — шепчу я. Член мой, вертикально вздымаясь вверх, непроизвольно дёргается, и в промежности сладко и больно ломит от избытка возбуждения…

Ты, не прикасаясь к моему члену, кладёшь мне руку на живот…. Времени у нас море, и можно просто лежать в тёплом золотистом полумраке, испытывая наслаждение от одной лишь мысли, что мы рядом… просто рядом; «не ложись с мужчиною, как с женщиною», но разве ты со мной ложишься как с женщиной? и разве с тобой как с женщиной ложусь я? — нет, тысячи раз нет! «как с женщиною» — это секс без любви, а мы с тобой любим друг друга, и любовь наша полноценна и самодостаточна…. при чем здесь женщины?

Мы любим друг друга, и то, что мы делаем, не вызывает у нас ни смущения, ни сомнения, ни страха — со всей безоглядностью юности мы делаем то, что делают во всём мире миллионы других парней, не считаясь ни с законами, ни с предрассудками, — на земле бушует весна, и нам по семнадцать лет, и жизнь…. жизнь представляется нам удивительно прекрасной! Да, конечно, отношение к однополой любви ещё у многих крайне негативное… да, секс с человеком своего пола до сих пор публично считается если и не половым извращением, то всё равно чем-то неприемлемым с точки зрения повседневной морали…

да, подобные — гомосексуальные — чувства и отношения между парнями порой до сих ставят этих самых парней в разряд изгоев, и не всякий способен взвалить на себя ношу нелукавого отношения с окружающим миром… всё это так — все это есть, и с этим нельзя не считаться. И вместе с тем… вместе с тем — у меня уже есть пусть еще совсем небольшой, но мой — мой личный! — опыт настоящей любви, и этот опыт подсказывал, что не может быть ни преступлением, ни извращением то, что доставляет нам обоим — тебе и мне! — такое неизмеримое, ни с чем не сравнимое блаженство…

— Остыл? — шепчешь ты, скользя рукой к моему напряженно торчащему члену.

— Ага… — отзываюсь я, — сейчас ты увидишь, как я остыл… — И, наваливаясь на тебя, я с наслаждением подминаю под себя твоё податливо распростертое тело — ты с готовностью раздвигаешь подо мной ноги, и губы наши снова сливаются в упоительно сладостном поцелуе….

Мы любим… любим друг друга, и это — главное!

————————————

Pavel Beloglinsky: ВЕЧНОЕ НАСТОЯЩЕЕ. — Final edition, 2007-05-03

Category: Геи