Ступеенька 5 Часть 1 В больнице
[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]
Ступеенька 5. Часть 1. В поликлинике
Ступень 5
Часть 1. В поликлинике.
Витька открыл глаза. Он лежал на спине ногами к окну. Окно было, какое – то не такое, как в их доме — еще больше и с форточкой. Она была открыта, легкий ветерок немного колебал белоснежную штору. Около окна стоял маленький стол, за которым на стуле посиживала его мать и что – то читала. У обратной стенки стояла еще одна кровать, аккуратненько застеленная голубым одеялом, у изголовья лежала подушка в белоснежной наволочке. Обе лежащие поверх одеяла Витькины руки в локтях были перевязаны белоснежными повязками. Хотелось пить.
«Мама!» — позвал Витька.
Мать продолжала читать.
«Мама!! Пить хочу» — практически кликнул Витька. Но это ему так казалось, что он орал. На самом – то деле из его рта чуть выполз еле слышный шепот.
Сейчас мать услышала, отрадно встрепенулась:
«Очнулся! Глаза открыл!» — подошла к Витьке.
«Наконец – то!» — продолжала она : «Что, родной, что ты хочешь? Что для тебя дать?»
«Пить» — шепнул Витька.
Мать схватила со стола пустой графин и метнулась к дверям: «Сейчас, на данный момент!»
Мать скрылась за дверью. Сколько ее не было, Витька сказать не мог. Но вот она опять появилась в палате с полным графином в одной и стаканом – в другой руке. Присела к нему на кровать, налила в стакан воды. Графин поставила на стол и освободившейся рукою приподняла Витькину голову, практически посадив его. От беспомощности Витька еле посиживал. Его пошатывало из стороны в сторону. С трудом он сделал несколько глотков и стал клониться на спину. Мать посодействовала ему лечь.
Позже в палате появились, какие – то две тетеньки в белоснежных халатиках и белоснежных же непонятных, на Витькин взор, шапочках. Одна из их присела, как мать, к Витьке на кровать, держа в руках древесную штучку, напоминавшую пионерский горн, отбросила одеяло и, задрав Витьке рубаху до самого гортани, стала прикладывать эту штучку к Витькиной груди. Другой конец она упирала для себя в ухо, низковато наклоняясь над Витькой. Поелозив по груди, она осторожно перевернула Витьку на животик и стала так же елозить по спине. Опять перевернула на спину, улыбнулась. Провела собственной холодной рукою по Витькиной голове, встала и произнесла, повернувшись к маме:
«Ну, все! Жить будет»
Мать и другая тетенька тоже улыбались….
Прошло некоторое количество дней, мать ушла домой. Витька оказался в большой общей палате. Сейчас он уже свободно, хотя и не без усилий, мог посиживать на постели, и даже опускать на пол ноги. Сидя на постели, он с любопытством оглядывал комнату. Комната была большая. Витькина кровать стояла справа от двери в углу. На обратной от Витьки стенке было аж три огромных окна с белоснежными шторами. В комнате было 10-ка два, отделенных друг от друга белоснежными тумбочками, кроватей с схожими голубыми одеялами и белоснежными простынями.
На неких тумбочках стояли миски, белоснежные фаянсовые кружки, лежали ложки, кусочки белоснежного хлеба, еще что – то. На кроватях лежали и посиживали малыши – мальчишки и девченки, практически все Витькиного возраста. Были и постарше. И все идиентично подстриженные наголо. Кровать рядом с Витькой была пуста, хотя и по всему видно было, что она занята: одеяло было откинуто, на подушке лежала куколка в цветастом платьице. На тумбочке лежала книжка и маленький костяной гребень, и, как на других, миска, белоснежная фаянсовая кружка, ложка. На тумбочке, стоящей у Витькиной кровати, тоже расположились миска с кружкой и ложка. Лежал тут и кусок мыла.
Во всем теле ощущалась слабость, руки были томными. Повязки с их уже сняли. В локтевых сгибах чернели мелкие пятнышки от внутривенных уколов. В голове шумело. Пока Витька посиживал, приходя в себя, у его кровати появилась девченка лет 12-ти, 13-ти с остриженной наголо головой. Одета она была в балахонистого вида не то платьице, не то ночнушку, чуть доходившую до мосластых коленок.
— «Ой! У меня сосед появился!» — воскрикнула она, по хозяйски усаживаясь на соседнюю кровать:
— «Тебя как зовут? Меня – Маша. Ты когда поступил сюда?».
— «Витька» — промямлил в ответ Витька: «Меня привезли. А когда – не знаю».
— «А в каком классе?»
— «Во 2-ой перешел»
Маша взяла с подушки куколку и занялась ею, начисто утратив всякий энтузиазм к Витьке.
Витька лежал на спине, уставившись в потолок, и вдруг ощутил, что ему охото писать. С матерью все было просто: стоило ему возжелать, мать здесь же доставала из — под кровати стеклянную штучку, которую почему – то называла «уткой». Витька поначалу сел на кровати, спустил ноги и сполз на пол. Заглянул под кровать, но никакой «утки» там не увидел. Означает нужно идти в туалет. Это он усвоил, будучи в санатории. Держась за кровать, Витька встал. Ноги дрожали и не желали держать тяжесть его тела. Он сделал шаг, другой и шлепнулся на пол. Маша, услышав шлепок, обернулась, бросила на кровать куколку и стала подымать Витьку.
— «Ты чего?»
— «Писать хочу»
Маша посодействовала Витьке подняться на ноги и, обняла его одной рукою:
«Пойдем. Я тебя отведу»
При помощи Маши Витька кое — как добрел до туалета, но перед дверьми Маша тормознула в нерешительности: вести Витьку в туалет для девченок ей было не резон, а самой идти с ним в туалет для мальчишек ей было постыдно. Они застыли в нерешительности, но здесь из туалета вышел белобрысый здоровяк лет 13-ти.
— «Миша! Помоги мальчугану!» обрадованно вскинулась Маша.
Ни слова не говоря, Миша перехватил Витьку и скрылся с ним за дверью туалета, а Маша улепетнула к для себя в палату. Сделав, что необходимо Витька не возвратился в палату, а стал, держась за подоконники, стенки, ходить по коридору. Утомившись, он возвратился в палату и лег на кровать. После ужина он уже сам без сторонней помощи, еще держась за стенки, сумел дойти до туалета, а позже продолжил свою тренировку. Сейчас у него выходило уже лучше. Утомившись от ходьбы по коридору Витька возвратился в палату, забрался под одеяло и заснул удовлетворенный собой.
Пробудился он от достаточно звучного шёпота:
-«Мишаа! Ну, ты чего, по правде! Отстань» — Витька вызнал Машин глас.
Очнувшись совсем от сна, Витька с энтузиазмом стал прислушиваться к звукам, доносящимся с примыкающей кровати.
-«Да хорошо, для тебя! Чего кочевряжишься!» — долетел до Витьки мальчишеский глас: «Вон, Кольке же давала».
-«Да ну тебя! Ну и что, что Кольке давала! Каждому давать – не успеешь брюки снимать!» — хихикнула Маша.
— «Что снимать? Вы же все и так без их ходите, в одной рубашке» — отпарировал Миша.
Кровать отчаянно заскрипела.
— «Мишка!» — раздался недовольный шепот: «Иди вон к Клавке! Она не против».
— «Да ну ее. Я с тобой хочу» — донеслось до Витькиных ушей. В мерклом свете голубой лампочки, висячей над дверью палаты, он рассмотрел, как Миша вырвал – таки одеяло из Машиных рук, отбросил его в сторону на пол и улегся на лежащую на спине Машу. Кровать недовольно заскрипела, принимая на себя дополнительную тяжесть.
«Мишка! Осторожнее! Ведь там болит еще!» — раздался практически визг Маши.
— «Тише, вы! Спать не даете!» — донесся из мглы палаты чей — то раздраженный глас.
Машина кровать сейчас ритмично скрипела пружинами. Витьке было видно, как в такт этому скрипу подымается и опускается Мишина белоснежная пятая точка. Под этот скрип Витька опять заснул и пробудился только, когда пришла медсестра и, тронув его за плечо: «Просыпайся, соня!», засунула ему под мышку градусник. Повернувшись к Маше, она и ей сделала то же самое. Витька, вспомнив ночное происшествия, с энтузиазмом смотрел на Машу, но никаких следов происшедшего ни на лице, ни в фигуре Маши не находил.
«Завтракать! Завтракать!» — в палату въехало две телеги, похожие на те, в санатории. Толкали их две молодые медсестры в белоснежных халатиках и с белоснежными косынками на головах.
Одна из их разносила ребятам огромные краюхи ослепительно белоснежного мягенького хлеба, а другая наливала в миски какое – то серое варево. На Витькину тумбочку тоже была положена краюха с предупреждением, что съедать ее сходу всю не стоит. Это порция на весь денек: завтрак, обед, и на ужин еще должно остаться. Поставили перед ним и миску с варевом.
После завтрака, когда все те же молодые медсестры собрали пустые миски и увезли, в палату вошел высочайший в очках дяденька в белоснежном халатике и в белоснежной же непонятной, на взор Витьки, шапочке. Так как кровать Витьки была у дверей, дяденька к нему первому и подошел. Осмотр не занял много времени.
После обхода, когда каждый в палате занялся своими делами, Витька опять прогуливался по коридору. Сейчас он двигался хотя и медлительно, но, практически не держась за подоконник.
Через пару дней таких упражнений он уже полностью уверенно мог дойти до туалета, умывальника. А еще через тройку его перевели в палату, где были одни мальчишки различных возрастов. Самым младшим оказался Витька. Трое мальчишек были лет по 14-ти. Оказался тут и тот Миша, что водил его в туалет. В палате этой не было той гнетущей тишины, что висела в предшествующей, в какой Витька провел некоторое количество дней после ухода матери. Мальчишки веселились в меру способностей. А вечерком, когда приходила медсестра, объявляла «отбой», погасив висячую у потолка люстру, зажигала взамен ее, сиротливо торчащую над дверью голубую лампу, и уходила, начинались дискуссии о колдуньях, привидениях, но не много по малу старшие ребята переходили к теме о девчонках. Поначалу разговор крутился вокруг плюсов Маши, Ксении, Тани, Клавы – девченок 13-ти, 14-ти лет. Дискуссировались размеры сисек, округлости их попочек. Ну и, естественно, появлялся разговор, кто кому отдал. Таню, самую старшую из девченок, как выяснилось, уже не по одному разу попробовали и Коля, и Миша.
И здесь первенствовал Коля – белобрысый здоровяк 14-ти лет.
— «Расскажи, расскажи, как ты Машке целку разламывал!» — попросил кто – то из мальчиков.
— «Да ну вас! Чего говорить?» — смущался Коля: «Затащил в клизменную, положил на кушетку и вдул. Чего еще».
— «А как ты ее тащил? А она чего – упиралась?».
— «Да нет. Она в особенности и не упиралась. Так, для виду».
— «А когда ты ей вдул – она чего?»
— «Ну, так она же целка была. Естественно, ей больно стало. Она и вскрикнула, да я ей ладошкой рот зажал, чтоб не орала».
— «Ну а далее?»
— «А что «дальше»? Целку разорвал и ебать начал».
— «А она?»
— «Ну, ей больно, она и хныкала. Слезы лила. И все просила «Коля! По — тише. Больно — же!». А я, знай, ебу ее. У нее пизденка – то малая, хуй еле протискивался. Самому не фонтан даже было. А позже у нее там как – то влажно стало, и хуй уже свободнее, практически как у Таньки, скользил».
— «Ну, а позже?»
— «А что «потом»? Наебался, вытащил хуй, встал. Хуй, яичка — в крови. У нее на пизде, на животике тоже кровища, И из пизды на кушетку течет. Она тоже встала, за пизду рукою держится, носом хлюпает. По щекам слезы. Говорю ей: «Не хнычь – через один день заживет» Подвел ее к ванне, поднял, в ванну поставил. Рубаху с нее снял, чтобы не замочить. Воду открыл маленько, чтоб не очень шуметь. Говорю: «Помой пизду – то». Сам трусы снял и тоже в ванну залез. Она помылась, я стал с хуя кровь смывать. Ну, оделись, и пошли каждый к себе».
Мальчишки восхищенно смотрели на Колю – «Вот это да! Девчонке целку сломал!»
Из этого рассказа Витька запомнил, что когда девченку ебут 1-ый раз – «ломают целку» — ей бывает больно.
Деньки текли монотонно: с утра ребятам, еще не отошедшим от сна, медсестра сует под мышки градусники, позже умывание, позже привозят телеги – одну с большенными снежной белизны и пышноватыми полу-буханками хлеба, а другая с мисками, ложками и кружками. Все это разносилось нянечками по ребячьим тумбочкам. Позже въезжала и 3-я телега с 2-мя большущими кастрюлями, в одной из которых была какая – то неопределенного цвета не то каша, не то суп. В другой – жаркий ароматный чай. И то и это нянечки разливали солидный размеров половниками по мискам и кружкам.
Ну а после завтрака приходил доктор, точнее «докторша», так как это была дама лет сорока, сопровождаемая медсестрой, которая несла целую стопку папок с историями заболевания. Докторша подходила к кровати, присаживалась на край, сестра искала папку с фамилией, лежащего на ковати, и подавала ей. Начинался «медосмотр». Позже, когда докторша покидала палату, спустя некое время появлялась другая медсестра, и начинались «процедуры»: кому – то прямо тут, в палате делали уколы, других куда – то уводили, и ворачивались уведённые через час, полтора. В конце концов, в палату опять въезжали телеги с мисками, ложками, кружками, с кастрюлями. Обед состоял из 2-ух блюд супа и сероватого цвета котлеты с кашей. Все это запивалось компотом их сухофруктов. После обеда наступал «мертвый час», когда воспрещалось выходить из палаты, разве что, исключительно в туалет справить нужду.
А позже наступало время родственников. В палаты их не допускали, они выстраивались понизу на дорожке. Мальчишки, облепив подоконники, выглядывали каждый собственных родителей, подымался гвалт, в каком не много было что разобрать. Но все – таки мальчишки каким – то образом умудрялись докладывать стоящим понизу свои нужды и пожелания. К Витьке всегда приходила бабушка. Приносила она «передачу»: смачную рисовую молочную кашу в кастрюльке, в маленьком черном чугунке непременно легкий супчик на курином бульоне с куском мяса. И, естественно, кисть сладкого винограда, пару яблок либо ласковых, «не тронь меня, а то я потеку», персиков. Время от времени в передаче были и мрачно красноватые помидоры, которые съедать можно было исключительно в присутствии медсестры, следившей за тем, чтоб с помидора была содрана вся кожица и выбраны все семена.
Хотя после больничного обеда до передачи проходило не так много времени, Витька практически в считанные минутки управлялся с принесенным бабушкой. И уже через минут 10 высылал освободившуюся посуду обратно….
Деньки шли собственной вереницой, Витька под воздействием фармацевтических средств и докторских процедур крепчал.
Когда в очередной раз бабушка принесла передачу, внезапно было объявлено, что Витькино исцеление окончено, и его выписывают из поликлиники домой. Это было как гром с ясного неба. Дело в том, что в поликлинике строжайше было запрещено находиться в домашней одежке и даже хранить ее в палате. Когда Витьку в беспамятстве привезли, его переодели в больничное — полосатые хлопчатобумажные брюки и такую же куртку. В этой одежке он и носился сейчас по коридору с мальчишками в догонялки.
Бабушка, не зная, что Витьку выписывают, одежку для него не принесла. Передачу Витька, все же, быстренько умял – не нести же назад домой. Но что было делать с одежкой – вот ВОПРОС!!! Больничную одежку с него сняли, и нянечка здесь же унесла ее из палаты. Пришлось бабушке снять с себя кофточку, одетую ею в дополнение к платьицу по случаю холодной уже осенней погоды. Витька кутался в нее, закатав рукава, и в таком виде отправился с бабушкой домой. Погода стояла тихая, солнечная, потому Витька и бабушка не очень – то и расстраивались, что на Витьке ничего не считая бабушкиной кофточки нет. Без приключений выкарабкались они из больничного парка, состоявшего из высоких карагачей, осыпавших уже пожелтевшую листву, пересекли огромный, обнесенный прозрачным забором из колющейся проволоки пустырь, все место которого в летнее время было сплошь покрыто ярко красноватыми маками, и вышли на улицу Токтогула, проезжая часть которой была покрыта бутовым камнем, и через несколько кварталов уже подходили к дому.
Витька заторопился, дернул ручку ворота и очутился в родном дворе с маленьким садиком с 3-мя высочайшими вишневыми деревьями, 2-мя яблонями белоснежный налив и одним персиковым деревом. И какой родной показалась ему металлическая на одну конфорку печка – буржуйка, стоявшая среди хозяйственной части двора!
И здесь он увидел на дорожке, идущей вглубь садика, девченку по возрасту его ровесницу. В 1-ый момент Витька оторопел, в сердечко его кольнула даже некоторое чувство ревности: это еще что такое! Какие еще черти и для чего принесли сюда эту непрошеную гостью? Девченка тоже смотрела на Витьку с удивлением обширно открытыми очами.
(Любопытно? Читай последующую часть)
Создатель рассказа: Мальчик
[/responsivevoice]
Category: Подростки
