старый козл происходило в Калуге

Жизнь, как известно, штука непредсказуемая, щедрая на сюрпризы. Вот и мне, журналисту из средней полосы она преподнесла свой сюрприз: я очутился на крайнем Севере, в городе Инте, где стал работать в филиале одного из известных московских изданий.
Офис мой редакции располагался в здании городской метеостанции. Это было частное предприятие, владел которым Иван Владимирович Осипчук, удивительный тип, о котором в городе ходили легенды. Говорили, что он держит в руках чуть ли не всю Инту, богат, как Дьявол, разбогател на махинациях с золотыми приисками, и его подвалы, чуть ли не под потолок заставлены бочками из-под соляры, набитыми золотым песком.
Со временем я узнал, что в его ядреном кулаке действительно сидит и местная администрация, и полиция, и всеми бандформированиями рулит он, будучи в них и хозяином, и судьей.
Вот, ну а самый странный слух, который распространялся далеко за пределы Инты, это то, что девки к Осипчуку слетаются чуть ли не стаями. И в его, оборудованном при метеостанции вертепе, по ночам происходят самые настоящие оргии, где солирует он, Его Величество Осипчук.
Поначалу к этим слухам я относился скептически. Осипчук представлял собой мелкого на седьмом десятке старика, колченогого, лысого, с каким-то шныряющим взглядом и явной ориентацией на материальные ценности.

Носил массивные золотые часы, вызолоченные от браслета — до стрелок, всегда был надушен дорогущим парфюмом. Чистенькие рубашки, наглаженные брючки. И удовольствие от жизни, которое сладким облаком окружало его, он эту жизнь вдыхал, смаковал, наслаждался и упивался ею. Но…
Но при всем при этом, убейте меня, по моим представлениям он никак не подходил на роль героя-любовника, и в то, что девушки от него без ума, мне, честно говоря, как-то не верилось.
Двери наших помещений: офиса нашей редакции и его — кабинета директора метеостанции, располагались, что называется, рыло в рыло. Как-то Осипчук, прочитав свежую мою статью, сказал мне: тебя, Сенька, поцеловал Бог, при твоем таланте ты можешь жить, как король. Я тогда ответил в том духе, что двум королям не стоит жить в одном королевстве, так мы подружились.
Более того, он выдал мне дубликат ключей от его бань:
— Приехал из Москвы, командировки, или просто захотел баньки, иди, мойся. Котлы там под парами круглосуточно.
И я мылся с удовольствием, парясь в раскаленной парилке на еловых полках, распаренный ныряя в ледяной с хрустальной водой бассейн.
Как-то в один из моих таких огульных, банных заплывов в парилку ввалился и голый Осипчук:
— Сенька, подпустишь хозяина бани?
И вот тут я офигел! Я увидел его член. Это было нечто. Он свисал чуть не до колена, был гораздо смуглее остального тела своего хозяина, алый под залупой, был шишкаст, бугрист и извилист рельефными венами, а, кроме того, имел на ядреной головке у самого устья его семенной скважины, в которую можно было просунуть карандаш, татуировку в виде очень реалистично выполненной мухи.
Помню тогда по бане шарилась уборщица в несуразном халате с ведром и шваброй. От женщины в этом страшилище были лишь едва различимые под халатом округлые бедра. Так вот у Осипчука тут же в несколько толчков встал на нее, он даже к нему не прикасался:
— Обрезались зачем, Иван Владимирович, вы же не мусульманин?
— А кто его знает, кто я. Сам-то я конечно, западенец, выходец из Западной Украины, но что во мне понамешано, я и сам не знаю. Но точно, евреи, арабы, славяне, может и негры. Вся мировая этническая культура. А обрезался… , когда залупа голая и трется об ляжку или штаны, это непрерывно возбуждает. К тому ж она становится крепче и тверже.
— А муха?
— Ха, не поверишь, мне многие женщины признаются, что при ебле они чувствуют эту муху, словно она ползает по их матке. Драконит ее.
Как-то с утра, ввалившись в баню я увидел такую картину: голый, поджарый Осипчук, уперев одну руку в поясницу, другой, держа мобилу у уха, давал отсасывать юной, трепетной, голой девочке с воспаленными влагалищем и сосками, которая стояла перед ним на коленях на специальном банном настиле, будучи лишь в часах и кольцах, не смея прикоснуться к члену руками, за спиной сцепляла их и самозабвенно сосала, управляя членом лишь своим ртом.
Потом, не сдержавшись, вспорхнула на полок, стала раком, как можно шире развела ягодицы перед хозяином, демонстрируя свою возбужденную пизду, призывно поманила его рукой к себе. Но он равнодушно сложил трубку и начал одеваться. Опаздывал куда-то.
Говорили что в тех его банных оргиях женщины на его члене, расширяющемся к корню, доходили до исступления, дрались между собой, стремясь его оседлать. И утробные охи и стоны, доносящиеся из его бань, разносились чуть ли не по всему городу. И бездомные собаки, улавливающие запредельные природные звуки, отзывались на эти стоны долгим воем.
Бывало, что совершенно сбрендивших от похоти самок он обривал наголо. И муж, получая утром свою жену обритой, понимал, что она была с Осипчуком.
Как-то я показал ему фото своей юной красавицы-жены Юлии. Мне просто хотелось доказать ему, что и мы не лыком шиты и тоже красивых женщин любим. Вы бы видели, что ним сделалось. Взгляд умаслился, говор стал густым и тихим:
— Она у тебя в Москве, — поднимал он на свет фотографию, — а сколько лет?
— 25.
— А че комнату снимаете, неужели на квартиру денег нет?
— Пока нет. Делим квартиру с высокомерной, недалеко хозяйкой. Может вот Север что изменит.
— Ой, лапочка какая, такую нельзя надолго оставлять одну. Может, ты позволишь, чтобы я о ней позаботился?..
Позднее я узнал, что чужие жены у Осипчука это особая фишка. Ну а тогда, тогда что, уехал я с Севера, еще не понимая, что Осипчук мою Юлю «сфотографировал».
Я вернулся в Москву, ничего толком на Севере не заработав. И мы с Юлей остались жить в отдельной комнате на съемной квартире, мечтая приобрести свою.
Юлька, моя крошка. Удивительно совершенное создание, небольшая, но гармонично сложенная, с длинными относительно ее тела ногами, крутыми бедрами, хорошо развитой грудью, русоволосая с серо-зелеными ясными глазами, правильно воспитанная своими прекрасными родителями в духе верности и приверженности семейным ценностям.
И, поймите, меня, при всем при этом умная, талантливая. Понимающая все в свои девичьи 25 лет. Имеющая какой-то такой четкий моральный компас в жизни, который всегда выводит ее на верный курс из всех передряг и чувственных вьюг.
Она постоянно занималась самосовершенствованием, училась играть на саксофоне, танцевала танец живота. И однажды я посвятил ей такие стихи:
Меня сейчас волнует та,
Что любит танец живота,
И даже теплится мечта,
Увидеть танец.
Но видно, время неудач,
Она решает сто задач,
И я не знаю, как горяч,
Ее румянец.
Но под египетский мотив,
Я снова вижу, как слегка,
Змеится тонкая рука,
И капля пота у пупка,
Как мед нектара.
А что всего важнее-грудь,
Проходит свой особый путь,
В ее движенье жизни суть и тайна смерти.
Я засыпаю и во сне она со мной наедине,
И в адском трепетном огне танцует мне.
Такая вот, что рукой можно показать от пола, какая она невысокая ростом, но при этом… чудо, чудо, абсолютное женское чудо. От присутствия которого, ну просто ошалеваешь, и понимаешь, что это маленькое и есть самое большое в твоей жизни.
Конечно, я комплексовал. Мы жили в Москве, городе наполненном соблазнами и возможностями. Ютились в комнате на первом этаже, с кустами за окном, вечно закиданными мусором, слетающим с верхних этажей и вынужденные регулярно лицезреть эту невыносимую физию нашей высокомерной хозяйки, решившей почему-то, что она вправе судить и оценивать нашу жизнь, не создав, в общем-то свою. Да что там, она неоднократно советовала Юльке бросить меня и найти более подходящую партию, сама такой партии не имея.
Я лихорадочно искал работу, но, как оказалось, Москве мало интересны журналисты из средней полосы. Своих хватает. А Юлька уже работала. И, в общем-то, она тогда и формировала наш семейный бюджет. Из-за непрекращающихся стрессов эрекция моя сошла на нет, и я чувствовал, что Юльке не хватает секса. Но она терпела, надеясь на лучшие времена.
Помню, мы встретили Новый Год на Красной площади, под Кремлевскими часами, загадали желания, выпили немного красного, хмельного вина и возвращались домой тоннелями подземки, взявшись за руки и раскачиваясь в просторном вагоне метро. Все казалось достижимым и реальным, все укладывалось в схему этого мудрого, извилистого мира…
А в середине января позвонил Осипчук. Он был в Москве, предлагал мне встретиться. Этот скверный миллионер снимал люкс в ресторане «Украина», и мы сошлись в ресторане этого отеля. Были ананасы и омары, какой-то нереально дорогой виски. Официантки в кротких юбочках, в трусиках, как — будто они были без трусиков.
— А я, Сенька, не к тебе приехал, — поднял чашку с зеленым чаем Осипчук, — к твоей жене, после того, как ты показал мне ее фотографию, я потерял покой. Я должен побыть с ней.
— Нет, Владимирович, это невозможно.

— Давай, Сенька, так. Я даю три миллиона рублей и литровую, закатанную крышкой банку золотого песка за то, чтобы она голая посидела у меня на коленах, при этом я бы лапал ее всю, где хочу, потом станцевала мне танец живота, снова села мне на колени, взяла в рот залупу и все.
— Нет, нет, нет.
— Посоветуйся с ней. Обещаешь, что посоветуешься? Для начала сделай хоть это. И ты увидишь, как изменится ваша жизнь.
Эти проклятые три миллиона и тяжелая банка золота целую неделю вращались в моих мозгах, выдавливая из них самые радужные перспективы. Наконец, я решился и рассказал все Юле. К моему удивлению, к предложению она отнеслась по — женски мудро и сугубо практически.
— Семь миллионов. И пусть лапает. Станцую, поцелую его головку, но не больше. И еще, как придет, пусть сразу выложит деньги и золото на полку.
Осипчук согласился, но и со своей стороны выдвинул дополнительные требования: перед моим визитом дошлите мне фотографию голой Юлии с прической, собранной в балеринскую гульку и с открытым влагалищем. И пусть СМС меня пригласит к себе особо. И

Category: Измена