Сказки о дефлорации Катя Юрка и Юрик

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Сказки о дефлорации: Катя, Юрка и Юрик
Категории:
Традиционно
Потеря девственности
Романтика
Подростки
Фантазии
Эротическая сказка
Классика
Случай

За окном шумел дождь. Дождь… как тогда. Господи, сколько ж лет прошло? Юра крепко задумался, обхватив голову руками…

Это было в далекие годы перестройки. В Юркину школу тогда попала девочка, у которой родители ездили из города в города. Катя — так звали ее — поменяла на своем веку не один десяток школ. Она привыкла к этому, привыкла к вечной роли «новенькой», к дразнилкам, которые сопровождали ее в каждом новом коллективе, и смотрела на них со спокойной, немного грустной улыбкой.

Она попала не в Юркин 6-Б, а на класс старше. Юрка часто видел ее; иногда отгонял от нее драчунов, иногда — заговаривал с ней. Дружить с Катей он стеснялся, хоть ему и очень хотелось: Катя казалась ему нежной и красивой, очень красивой. Особенно ему нравились Катины волосы — длинные, русые, нежно-пушистые; Катя заплетала их в косы или в «гулю», но они все равно непослушно переплетались и пушились, как вьюнки.

В ту пору Юркин и Катин классы «помогали» на стройке. Это называлось «трудотерапией» и выражалось на деле в том, что мальчишки носились, как угорелые, по строительному бардаку, нарываясь на подзатыльники, а девочки-отличницы делали всю тяжелую работу.

Однажды, пробегая мимо забора, Юрка услышал визг. «Девчонки балуются», подумал он – но все-таки остановился. За забором слышался удаляющийся топот. Юрка помедлил, завернул за забор – и вскрикнул.

Там, у забора, на земле сидело существо, с ног до головы залитое красками разных цветов; тут же рядом валялись банки, из которых вытекли яркие лужицы. Существо закрыло лицо руками, по которым текли тягучие цветные ручейки, — но Юрка как-то нутром почувствовал, что это Катя.

— Кать?.. – спросил он. Пальцы существа раздвинулись, и сквозь них на Юрку глянули два знакомых темных глаза.

«Слава Богу, не залепило глаза», подумал Юрка. Все волосы, вся шея, лицо, одежда Кати были желтыми, зелеными, синими, как мокрая пластмасса. «Жека с Митюхой. И, наверно, Васька Свищ. Всегда пристают к ней. Уроды» — думал Юрка. Несколько секунд он стоял в оцепенении; потом — будто током шарахнуло — «не отмоется!..», и он крикнул:

— Кать! Что сидишь? Бегом отмываться! Бего-о-ом! – заорал он, видя, что Катя не шевелилась. Преодолев минутный ужас перед краской, Юрка схватил Катю за руку и потащил ее за собой, чувствуя в руке липкую скользоту. — Идем! Быстро! Бегом, я сказал! – кричал он. От шока он почти озверел. Катя, наконец, поддалась — побежала за ним.

Вначале Юрка не знал, куда он бежит, и только через какое-то время сообразил: к себе домой. Он не знал, где живет Катя, и понимал, что выяснять это сейчас бесплезно. Юркин дом был недалеко от стройки – четвертая девятиэтажка…

***

— Ну давай, скорее, скорее!.. — Юрка торопил Катю, с которой лились разноцветные потоки. Вначале он попробовал было нагнуть цветную Катину голову под кран, — но Катя мигом оказалась мокрой с ног до головы, и по ногам ее потекли на пол цветные ручейки. Испортить кафель Юрке не хотелось — пришлось перемещать Катю под душ. А для этого нужно было раздеться…

— Ну давай, ну что ты? Лысой хочешь остаться? Ну как ты не понимаешь!..

Шумела вода, и Юрка кричал — даже охрип слегка. Катя сняла перепачканный свитер, джинсы и осталась в одной майке и трусиках. Она стеснялась. Краска затекла за одежду и закрасила Кате кожу до самой груди.

— Кать! Ну Катюш! Каждая секунда дорога!.. Ну… ну у тебя же были такие красивые волосы!..

Что-то вдруг подействовало — то ли зловещее «были», то ли комплимент, — и Катя потянула маечку вверх…

В Юркиной голове, конечно, вертелись мысли о том, что он сейчас увидит совсем голую девочку — да не просто девочку, а ту, которая так нравится ему, — и сам разденется перед ней (а как еще вымыть ее?); и конечно, в глубине души очень хотелось этого, — но не эти мысли были главными, а — лихорадочное «скорей, скорей»… Катя, залитая краской, была похожа на резинового уродца, и это было так смешно и ужасно, что желание спасти ее глушило все остальные мысли.

Катя обнажила грудки — пухлые, уже совсем большие — почти как у взрослой, мелькнула стыдная, щемящая мысль, — взялась за трусики и вопросительно посмотрела на Юрку.

— Ну давай же, чего копаешься?!.. Нашла когда стесняться! Лысой хочешь быть, да? Ну смотри: я тоже раздеваюсь. Видишь, да? И мне не стыдно… — кричал Юрка, срывая с себя одежду. Ему и в самом деле не было стыдно — он будто опьянел от лихорадочности момента. Раздевшись до трусов, он крикнул Кате: — Ну давай вместе: ррраз, два… тррриииии! — и рывком стянул с себя трусы, глядя на Катю. Она сделала то же самое, обнажив пушистый треугольник. Юрка впервые видел живое девичье тело: раньше — только на картинках…

— А теперь — бегом сюда! Давай! Ррраз! — он прыгнул в ванну, стараясь перевести свои и Катины мысли с голых тел на мытье. Катя залезла в ванную, подняв ногу — и Юрка увидел между ее ног розовую раковину…

Он тер губкой ее голову долго, нежно, аккуратно, стараясь не повредить волосы. Краска успела загустеть, но понемногу все же смывалась; верхний слой сошел почти без усилий, а нижний, склеивший корни волос, поддавался медленнее, и Юрка успокаивал Катю:

— Погоди… еще немножечко… ну совсем чуть-чуть еще… скоро чистюха будешь… ой, а здесь сколько!.. Ничего, сейчас и тут это самое… Будешь чистая, пушистая… Будешь фотомодель… Хорошо, что растворитель не понадобился, а то знаешь как он волосам вредит? А мыло — ничего, оно нежное… вот…

Возня с Катиной головой будила в нем какое-то незнакомое чувство — щемящее, пронзительное, похожее на то, как когда-то Юрка держал в руках маленького щеночка, ужасно забавного и беспомощного… Он ни на секунду не забывал о том, что оба они — голые. Писюн его торчал вверх — Юрка хорошо знал, как это бывает, и заглушал болтовней запретные мысли…

Когда Катины волосы стали чистыми, Катя развернулась к Юрке лицом, и Юрка стал тереть ей губкой лоб, виски, щеки, шею, плечи… Внизу были сиси, розовые, пухлые, манящие; от одного взгляда на них в ушах усиливался сладкий звон — но Юрка старался не смотреть туда и старательно тер перепачканные участки. Краска сходила с трудом, и Юрка даже вспотел под каплями теплого душа.

…Наконец он сказал Кате: «ну, все вроде…», опустил руки и посмотрел на нее. Катя, мокрая, розовая, смотрела ему в глаза; по телу ее струились капельки воды.

Наступил невыразимо щемящий, неловкий, пронзительный момент; Юрка чувствовал, как и в нем, и в Кате что-то набухало, закипало — незнакомое, теплое, стыдно-сладкое; внезапно они оба кинулись друг к другу — и Юрка даже не успел понять, как они очутились друг у друга в крепких, дрожащих объятиях.

Сверху на них текла вода, и по телам стекали щекотные струйки. Они не говорили — было стыдно, да и не хотелось; они только прижимались друг к другу, ошалев от наготы и от теплой волны, накрывшей, затопившей их с головой.

Они стояли долго; Юрка поглаживал мокрую Катину спину, ягодицы, перебирал мокрые пряди, чувствовал, как в него вжимаются ее сосочки, а в нее — писюн, твердый и зудящий. Ему хотелось окунуть его в Катю, как в горячее масло, хотелось утолить нестерпимый зуд, обволакивающий его внутри…

…Снова Юрка не понял, как так получилось: вдруг, не сговариваясь, они принялись лихорадочно тереть друг друга полотенцами, потом выскочили из ванной, побежали в Юркину комнату… Голый Юрка прыгнул на кровать, Катя — на него…

Они возились, тискали, шлепали друг друга, визжали, смеялись, боролись, терлись телами… В детском буйстве сгорал стыд, неловкость и все, что мешало, сковывало, стесняло их души. Понемногу борьба сосредоточилась на Катиной письке: Юрке хотелось добраться до нее — а Катя не пускала, сжимая ноги. Обнаженность стыдных мест кружила голову, как наркотик; все было открыто, все можно — и это сводило …с ума.

Наконец Юрке, красному от возни и смеха, удалось раздвинуть Катины ножки. И тут произошло нечто необъяснимое: вместо того, чтобы схватить руками трофей — Катину письку, Юрка вдруг нагнулся и поцеловал ее. Прямо ТАМ.

Розовая Катина раковина была влажной и скользкой. Катя вдруг затихла.

Юрка поднял голову, вопросительно посмотрел… Катя, розовая, как поросенок, глядела на него.

— Сделай еще так. Пожалуйста…

Выяснив, что Кате это нравится до визга, Юрка стал целовать Катю в писю, понемногу расходясь и вдохновляясь — подсасывая, вылизывая, проникая язычком вовнутрь.

Очень скоро с Катей стало твориться что-то невообразимое: она выгибалась, как от электрошока, и надсадно кричала — такие крики Юрка слышал только в страшных фильмах с пытками. Он перепугался и спросил Катю, не больно ли ей. Катя еле смогла ответить сквозь стон: «нееееет… еще, еще так… пожааааалуйста…» — и Юрка снова прильнул к ее письке. Он чувствовал, что судороги, сотрясавшие Каю, идут к какому-то финишу — и ему было ужасно интересно: что это будет?

То, что было с Катей, изумило его: она вдруг с силой прижала его голову к своему паху — так, что его зубы больно вдавились в губу, — обхватила его ногами, скрестив их на Юркиной спине — голова его будто оказалась в упругой петле, — напряглась, и — закричала страшно, жалобно, выпуская из себя какую-то силу… По Юркиному лицу потекла жидкость, вылетавшая прямо из письки — «вот оно», подумал Юрка, — «как у меня»…

Этот жуткий припадок тряс Катю долго, минуту или больше. Отвердевший Юркин писюн сладко ныл. Вдруг какая-то сила будто повела Юрку: оторвала от Катиной письки, повлекла к выгибающейся Кате… Она смотрела на него безумным взглядом; по малиновому лицу ее текли слезы.

Юрка знал, что надо делать, но никак не мог попасть писюном, куда надо; наконец он всунул его рукой — и дальше Юрку будто повел невидимый инструктор, который подсказывал ему, как двигать тазом, вдавливаясь все глубже в сладкую Катину глубину. Катя снова закричала; глаза ее расширились, лицо исказилось гримасой — но Юрка будто попал на волну, которая вела его, отключив волю.

Это было безумно приятно, намного приятней, чем он представлял себе — молотить тазом кричащую Катю, вспарывая ее письку, прыгать на ней, подчиняясь ритму невидимого дирижера; Юрка чувствовал, что Кате или больно, или страшно — но им овладел какой-то жестокий азарт, и он буравил Катю все глубже и глубже, чувствуя, как его писюн разрывает ее изнутри. Наслаждение, нежность, острая жалость к Кате и азарт смешались в нем в кипящую смесь, которая набухла, подступила к краю, и…

— Ааааааааооуу! — сладкое марево, окутавшее их с Катей, вдруг втекло в него и расточилось невыносимым сиянием. Юрка кричал вместе с Катей, всаживаясь в нее до упора, умирая от сладкой бури между ног, и только успел подумать — «вот для чего это…»

Наконец, он с шумом выпустил воздух и обмяк, уткнувшись Кате в шею.

После этого он лежал ничком на ней, не в силах шевелиться и даже думать. Он чувствовал столько всего, что никогда не смог бы это выразить, но главным было — чувство и понимание единства с Катей, ощущение ее тела — частью себя, и острый страх, даже ужас разрыва, разъединения — хоть временного…

Они не говорили. Через какое-то время Юрка услышал всхлипывание и приподнялся на локтях. Катя плакала. Губы ее сложились в странную, полубезумную улыбку горького восторга, по малиновым щекам текли слезы…

— Чего ты? — спросил Юрка и снова не узнал своего голоса.

Катя молча смотрела на Юрку — тихим, прозрачным взглядом, который вполне заменял все слова. Того странного и страшного, что было с ней, не повторялось — но Катя и так обезумела от всего, что с ними было. Она ласкалась к обессиленному Юрке неистово, жестоко, кусая и щипая его; она тискала и душила Юрку, приговаривая, как когда-то — ее мама: «зайка мой, сладкий мой, мишка мой…»

За окном шел дождь. Тихий, затяжной осенний дождь. Юрка втайне всегда тосковал по тем временам, когда он, маленький, спал с мамой, уткнувшись в ее теплое, родное тело. И нежная, голая, горячая Катя под боком была подарком, которого он не ожидал; это блаженство — чувствовать в постели Ее, живое существо, родное, в которое можно зарыться-уткнться — совсем вывернуло его душу, и он плакал от нежности, не стесняясь уже ничего. Темнота изгнала остатки неловкости; Юрка с Катей не включали свет, растворяясь в тоскливо-нежной полутьме дождливого вечера.

Катины ласки снова возбудили Юрку. Он раздвинул Кате ноги, вплыл в нее писюном, заставив заскулить от боли, возобновил ритм…

Но тут открылась дверь: в мозг ударил свет, включенный Юркиным папой.

***

…Юра вскрикнул.

Тряхнул головой, налил пива, выпил. Дождь кончился. Пойти прогуляться, что ли, подумал он, — совсем уж в пень превратился. Завтра тяжелый день — инспектора нелегкая принесла, все отчетности проверять будет… «К нам едет ревизор», как говорится. Выйду — осень на дворе, тихая, печальная пора, — когда и погрустить, повспоминать, как не сейчас? Тринадцать лет прошло, Боже ж ты мой, тринадцать лет…

Юра быстро оделся и вышел на улицу. Людей не было: разгул уличной шпаны давно очистил вечера от пешеходов. Юра не боялся рэкетиров: считал себя счастливчиком — во всем, кроме главного, усмехнулся он, — эдакой тенью, незаметной для злых глаз. Он отнюдь не был силачом, но и трусом не был: жила в нем какая-то отчаянность, которая действительно будто выручала его, выводила сухим из воды. Корни ее росли из той заветной недели, тринадцать лет назад, — когда Юрка с Катей не разлеплялись ни на миг, а потом еще встречались тайно в перелеске, раздевались и грелись телами, вжимаясь друг в друга от холодного ветра, — до тех самых пор, пока Катю не увезли из города. Юрке и тогда удалось избежать побоев отца, — счастливчик, что и говорить. Ха!..

— …Дяденька, дяденька! На помощь! На помощь! Там на мою маму… она… ее… Их много! Скорей, дядь… дяяяяяденькаа!..

Это был мальчик. Он надсадно орал и прыгал перед Юрой.

Вереница мыслей мелькнула в голове: маму… много… Справиться в одиночку с бандой насильников ему не светило, — но…

Приняв, как часто бывает, если вырвать человека из задумчивости, мгновенное решение, он побежал вслед за мальчиком.

***

Бандиты еще не успели ничего сделать: только лапали-мусолили ее тело. Трое. Так…

— Тсссс!!! Тихо ты! — зашипел Юрка на мальчика. Они стояли за углом — бандитам не было их видно. Юрка «поймал волну» — его одолело состояние безудержной решимости, которое он подстегивал в себе. Взгляд его упал на железяку, валявшуюся под ногами…

«Ага…» Юрка подобрал железяку, шепнул мальчику — «стой тут, и чтоб ни звука, понял?!», зажмурился, набрал дыхание — и с ревом выскочил из-за угла:

— Ах вы суки, блядь, раздолбаи ебаные, блядь, нахуй блядь вашу мать, блядь, щас заебаю нахуй, блядь!!!.. — и обрушил железяку на первую попавшуюся голову. Бандит рухнул; Юрка тем временем, не давая двум другим опомниться, схватил одного за шиворот — и с силой, как мог, швырнул на другого, не переставая отчаянно материться:

— Еб вашу мать, пиздуны ебаные, хуи поотрываю нахуй, блядь! Пошли нахуй, блядь, заебаю всех, блядь!!!.. — и замахнулся железякой на бандитов.

Юркин расчет оправдался: бандиты, хрюкая от ужаса, побежали прочь. Оглушенный, в котором Юрка узнал вдруг Свища, тоже поднялся и, пошатываясь, побежал за ними.

Все это заняло не больше десяти секунд. Женщина, вернее, девушка, совсем молодая, хрупкая и совершенно голая, села прямо на грязную землю. У Юрки колотилось сердце, и он едва сдерживал себя — ему хотелось разворотить все вокруг; в него будто вселился демон. Взяв себя в руки, он посмотрел на голую девушку, удивляясь, как она …может быть мамой рослому мальчишке, и спросил, отдуваясь:

— Вы в порядке? Одевайтесь… они не вернутся.

Девушка дернулась, посмотрела на Юрку. У нее были пышные волосы…

— Одежда — вот… — и она показала на груду тряпок, валявшихся в луже. — Я не могу ее одеть… — и она истерически засмеялась, а потом вдруг негромко позвала: — Юрик!..

— Да? — машинально ответил Юрка — и вдруг похолодел…

Девушка смотрела на него во все глаза. Она даже перестала прикрываться руками.

— Я позвала своего сына. Юрик — это сын мой. Сын…

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Потом девушка сказала:

— И снова на том же месте — с ума сойти… Ты узнал его? Узнал? Здесь стройка была…

— …Мама! Мама! — донесся голос Юрика. Он подбегал к ним. — Мама!..

— Юрик… — девушка запнулась. — Юрик.

— Мама! Маааама…

— Юрик… Ты веришь в чудеса?

— Я видел! Как вы их круто!.. Офигеть! Я все видел! Вот это кррруто! Дядя, вы десантник? Мама, мамуля, ты видела, как он их?.. Мамуся, милая, они ведь не успели, да? Это я привел его, мам… Ма?..

— Да, видела, — отвечала голая, продрогшая Катя. — Юрик… Помнишь, я рассказывала тебе про папу? Вот он — познакомься с ним.

***

— Я выбила командировку именно сюда, в этот город. Я Юрика таскаю с собой везде, а сейчас — тем более: хотела, чтобы он видел всё… все наши места. И сама хотела посмотреть, и чтоб он. И надеялась тебя встретить. Боже, как я надеялась. Только к тебе зайти не решилась бы. И всю жизнь потом корила бы себя… глупая я, глупая, чего сейчас об этом думать?.. А помнишь, мы тут шли за руку? А помнишь, как твой папа нас застукал в этом всем, и ты был… мы были… И я от ужаса кончила тогда… Юрик, ты этого не слышал! Юрик… Давай он будет Юрик, он привык, а ты — Юрка, Юрочка? Давай? Я немного обалдела, ты прости меня… А помнишь..?

Катя говорила и говорила, и все никак не могла остановиться. Они шли к Юркиной квартире. На Кате был Юркин свитер, бедра ее были обмотаны его курткой; Катя висла на Юркином локте, пошатывалась, как пьяная, и ойкала, когда колола босые ноги. Юрик-младший глядел во все глаза на спасителя его мамы — дядю-десантника, который к тому же оказался легендарным папой.

— …Я писала тебе. Сколько я тебе писала!.. Ты что, не получал?

— Нет… — Юрка снова, как тогда, не узнал свой голос. — Не получал. Наверно, родители перехватывали…

— А… сейчас они с тобой?

— Нет, они живут в новой квартире. В центре. Я тут один.

— Один?

— Один, — отвечал Юрка, поняв, что о чем спрашивает Катя.

— И… всегда бы один?

— Всегда, — дрогнувшим голосом сказал Юрка.

— А… — и Катя вдруг разревелась. Они остановились, и Катя всхлипывала, уткнувшись Юрке в грудь. Остолбеневший Юрка гладил ее по голове. Он еще не мог осознать, что произошло. Юрик-младший стоял рядом и грубовато журил маму:

— Ма, не плачь! Ну ты чё? Радоваться надо! Обалдеть можно, какие дела! Дядя! А вы… ты точно мой папа?

***

Когда они пришли, Юрка не знал, как быть. Но Юрик-младший все расставил на свои места:

— Мам, ты это… я все понимаю. Где тут телик у вас? Я не буду вам мешать и все такое. Пап, сделай маме ооооочень приятно?

— Юрик, ну что ж ты позоришь меня?! — всхлипывала совсем потерянная мама. Забывшись, она стала раздеваться, стащила с себя свитер — и тут же куртка, обвязанная вокруг бедер, рухнула на пол, открыв черный треугольник, и Катя, ойкнув, прикрылась руками.

…Снова, как и тогда, они стояли голые, обнявшись, в ванной — под теплыми струйками душа, — только теперь они почти цепляли головами его раструб. И снова, как тогда, стеснялись говорить и смотреть друг на друга. Юрка прижимал Катю к себе, чувствуя ее полную, упругую грудь, — сама Катя была стройная, хрупкая, а груди у нее были большие, как шары: видно, маленькому Юрику понадобилось когда-то много молока…

— Они у меня очень большие выросли, — смущенно говорила Катя, — три размера поменяла. С двушки на четверку. Все думала: если б ты увидел — понравились бы тебе? А ты изменился. Вернее, нет: и изменился, и остался тот же. Я глупая?

Переходя в комнату, Катя говорила Юрке:

— Мне страшно. Раньше я не знала, что будет, и не боялась, а сейчас знаю и боюсь. Вдруг я какая-то неправильная? Вдруг я не смогу… ааааааоу!.. — говорила и стонала она, пока Юрка укладывался между ее ног и «здоровался» с ее пиздой, — Ааааа!.. Юрчик, Юрочка… какое блаженство… Уууу…

Катя «затанцевала» с первой секунды. Юрка пронизывал языком ее лоно и думал: «Отсюда вылез Юрик. Мой сын. Такой большой — а вылез отсюда. Наверно, Кате было больно. Очень больно. В четырнадцать лет…» Его охватило умиление — он вкладывал всю душу в ласки Катиной пизды, которая сочилась все сильнее; протянул руки — стал мять и взбивать пухлые шары, крутить набухшие соски… Катя сходила с ума. Она кричала, шептала сквозь стон его имя, билась бедрами о кровать, извивалась змеей под его руками; наконец напряглась — «как тогда», подумал Юрик, — и он тоже, как тогда, вскочил на нее и окунул член в горячую Катину глубину — по самые яйца…

Катя кричала и кончала долго, и Юрка долго и остервенело трахал ее, шепча: Ка-тя, Ка-тя, сдерживаясь до последних сил — пока не взорвался сам, и мир не ухнул куда-то прочь от них — в мутную, кипящую бездну.

Как и тогда, Катя плакала, и лицо ее снова было малиновым. «Сколько членов побывало в этой пизде?», думал Юрка — и поймал себя на странном чувстве: не было тринадцати лет пустоты, не было института, работы, ничего не было, — и назавтра им с Катей одеваться и идти в школу. Не показать бы виду, что они… того-этого…

Они заснули только на рассвете — за два часа до выхода на работу. Обессиленный Юрка изучал Катю при свете ночника — внимательно, каждый сантиметр, щупая и целуя, — а Катя вздыхала, смеялась и рассказывала, рассказывала Юрке все, что просилось на язык, повторяясь помногу раз и не замечая того. Юрка целовался с ней, мял и нянчил ее огромные груди, игрался с ними, сосал их — и сытая, кончившая Катя, хоть ей уже не хотелось, стонала и попискивала… Они никак не могли насытиться друг другом; утолив любовный голод — приставали друг к другу «просто так», говорили, иногда одновременно, ласкались, терлись телами — и, наконец, не заметили, как заснули.

Даже во сне Юрка мял и сжимал Катино тело, чтобы убеждаться ежеминутно: вот она, вместо пустоты — горячая, голая, родная Катя. И во сне он продолжил ласки с Катей, запачкав ей ягодицы…

***

Разумеется, они проспали. Их разбудил грохот двери и петушиный голос:

— Мама! Папа! (в слове «папа» слышалось особое ликование) Вставайте! На работу! Мама!

— Ой! Юр… Юрик, не смей заходить — подскочила Катя, прикрыв одеялом срамоту, хоть Юрик был за дверью.

— А я и не захожу. У вас закрыто, между прочим!

— Боже, мне ж еще в гостиницу, переодеться… — суетилась Катя, не попадая в рукав рубашки, поданной Юркой…

Он опоздал на полчаса. Инспектора еще не было, слава Богу, но заведующая взгрела его — будь здоров. В отделе все были нервные, суетливые, и сам он был, как с температурой: руки дрожали, перед глазами все плыло…

Юрка нагнулся, доставая стопку бумаг, и в этот момент услышал за спиной знакомый голос:

— Здравствуйте… Приготовьте отчетности, пожалуйста…

Он не поверил своим ушам. А когда обернулся и увидел Катю, в строгой жилетке, с бейджиком инспектора, с папкой под мышкой — не выдержал…

Юрка хохотал, как идиот, упав на стул, а на него смотрел недоуменный, возмущенный отдел — и Катя, которая вдруг тоже начала смеяться. Хохочущий Юрка швырнул стопку на пол; не переставая хохотать, он побежал к Кате, а она к нему, и — они упали друг другу в объятия, изнемогая от смеха…

Отдел оцепенел, — но Юрке с Катей было …все равно.

[/responsivevoice]

Category: Случай