Полковник Копейкин

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Соседи относились к Александру Петровичу с почтением, его даже прочили в старшие по подъезду. Когда он, в форме полковника, помогал соседке поднять на лестнице коляску, вспоминался, по меньшей мере, культовый фильм «Офицеры». И столько благородства, столько основательности было в его осанке и побелевших висках, что даже подъездная алкота притихала, когда он, гуляя с собакой, бросал на них строгий взгляд.

У Александра Петровича было трое детей и жена бухгалтер. Они теснились в двухкомнатной, из года в год ожидая новую квартиру.

В тот субботний вечер, хотя уже было за полночь, жена укладывала младшую, старшая сидела на телефоне, а сын заигрался в компьютере. Как ни звал его отец гулять с собакой, он взмолился и наобещал, что завтра и с утра и вечером будет гулять, только дай доиграть. Александр Петрович привычно напялил спортивные штаны и взял поводок. Пес при этом нетерпеливо подпрыгнул чуть не до потолка. Полковник положил в карман штанов миниатюрный электрошок, который ему недавно подарили родственники из Минска. На случай собачьей драки. Однажды в его колли вцепился хваленой мертвой хваткой бультерьер, так оторвать никакой силы не было, пять минут вдвоем с мужиком пытались разжать зубы. А теперь есть шокер — и нет проблем. Только вот страшные собаки перестали попадаться.

Теплынь июльской ночи, приятно ступать по испаряющему дневной зной тротуару, пес послушно бежит рядом без поводка, изредка отвлекаясь на столбы и кустики. Вместо пары обычных кругов вокруг дома пошли по большому собачьему кругу, вдоль «ракушек», за ними пустынный откос к железной дороге. Там Петрович иногда баловался на турнике, раз по двадцать и пробежка. Пес учуял интересные запахи и побежал к одинокой темной фигуре, сидящей на откосе.

Когда Александр Петрович подошел ближе, в свете фонаря он разглядел юношу, который поглаживал собаку по голове, и услышал его невнятно-нетрезвое бормотанье и чавканье своего вечно ненасытного Лорда.

— Лорд, это что такое?! А ну, ко мне! — прикрикнул полковник поставленным голосом, хотя и понимал, что от халявных деликатесов пса и за уши не оттащить. Но для порядку.

— Эй, мужик, братан, выпить как насчет:

— Ты, пацан, придержи пса за ошейник, сейчас я его на поводок посажу, а то от твоей закуски скоро ничего не останется.

— Да закуси навалом, мужик. И водяры почти полная. Кореша на хуй свалили типа к телкам:

— А ты что ж?

— А я уже не что то: бля: не то, что к телкам, до дома ноги не панннесут, — и он завалился на бок.

Полковник поймал Лорда и привязал к ближайшему дереву, потом присел к «столу». На газете стояла поллитровка, а вокруг были разбросаны помидоры, хлеб и недогрызенные Лордом куски дешевой колбасы. Лорд прожевал уже заглоченное и просительно поскуливал.

Александр Петрович тем временем разглядывал парня, который, опершись на локоть, лежал на боку в метре от него. Стриженый под бокс, небрит дня два, лицо правильное, недлинный, коренастый, в темной майке навыпуск и черных джинсах. Кроссовки валялись рядом, ноги босые, с высоким подъемом, не стоптанные. «Строевой подготовки не проходил, в армии не был» — отметил про себя полковник.

Парень приподнялся, стал что-то искать в траве, потом поднял пластиковый стакан и сказал:

— Налей, мужик, а то рука уже не верная.

Поколебавшись секунду, Александр Петрович налил.

— А теперя Лехе налей, только конкретно, — и парень протянул второй стакан.

— Я пить не буду.

— А как ее зовут? Жучка, иди, дам колбаски!

— Это Лорд.

— О, прикол! А, так мы тут чиста одни мужики: А я Леха. А ты, то есть вы? — и он, улыбаясь, протянул стакан.

— Ладно. Я Василий. Твое здоровье

Выпили. Вспомнив, что угощает он, Леха заговорил увереннее:

— Вась, а ты в армии был? А вот меня хотели суки в погонах забрать весной, так после второй повестки меня дома не-е-ет. У бабки живу: Сення кореш мой отмазался от армии, откосил, бля за пол-килобакса. Дык вот дотчем: до-от-ме-ча-лись. Во! А пепси кончилась: А я запивать привык, — и он откусил помидор.

— Знаешь, Леха, сгоняю-ка я домой, пса отведу да запивки принесу. Может, из еды чего?

— Не-е-е. Жратвы хватает. Ты далеко?

— Ты жди здесь. Через десять минут я буду.

Полковник поднялся, отряхнулся и пошел отвязывать пса.

— Так подождешь?

— А куда я н-на хуй денусь? Ты только по-быстрому, ага. — И опять завалился.

Александр Петрович споро, подгоняя собаку, зашагал к дому. Войдя в квартиру, позвал жену, чтобы помыла пса, а сам полез копаться в стенном шкафу.

— Ты че там ищешь?

— Да фонарик. Шокер я потерял. Искать пойду.

Он взял не только фонарик, но и тайком сунул в карман рулон скотча. Затем тихо прошел в спальню, достал из тумбочки и быстро сунул в карман пару презервативов и женин гель для лица. Шнуруя кроссовки, укоризненно посмотрел на старшую, устроившую в коридоре телефонные разборки с подругой, и кивнул в сторону заснувшей младшенькой. Потом заглянул к заигравшемуся сыну и молча ткнул в напряженное плечо — мол, быстро побеждай или сдавайся, и, не поднимая глаз на выходящую из ванной жену, тихо выскользнул за порог.

По дороге в который раз всплыло в памяти лицо рядового Громыко. Когда Александр Петрович, тогда еще капитан Копейкин, служил в погранотряде, был у него в части салага один, Громыко. Красавчик с соломенными волосами и карими глазами. Когда утром выходили все на физзарядку, взгляд капитана моментально выхватывал из шеренги голый торс Громыко. Он был не крупнее и не мельче остальных, он был, — а капитан тогда боялся даже про себя произнести это — самым изящным. Александр Петрович никогда с ним не заговаривал, он всегда боялся подойти к нему и даже посмотреть в упор. Но всегда, в строю ли, в толпе, в столовой, он украдкой искал соломенную голову. Когда капитана переводили в другую часть на другом конце страны, перед отъездом его потянуло бросить прощальный взгляд. Громыко он нашел в раздевалке бани, обнаженного, торопливо суетящегося с полотенцем, и не мог оторвать взгляда от его тела. Когда Громыко поднял голову и с недоумением посмотрел на капитана, тот отвернулся и быстро, почти бегом, зашагал домой лихорадочно помогать жене собирать вещи.

Месяца через два жена получила письмо от подруги из той самой части. В нем было и главное происшествие в отряде. Одного солдата-первогодку то ли изнасиловали сослуживцы, то ли пытались, так он устроил в казарме стрельбу и порешил шестерых, потом выстрелил себе в рот. Может, вы его и знали, Громыко фамилия. Капитан Копейкин сказал жене, что такого не помнит.

Но всякий раз, когда у него, теперь уже полковника, становилось на душе смутно, или дрожь тревоги барабанила в висках, или гноимое годами напряженное возбуждение прорывалось из проклятого подсознания, почему-то всплывал Громыко, обнаженный и беззащитный, с широко раскрытыми карими глазами.

А вот и светлое пространство за гаражами. Петрович подошел к турнику, в легком прыжке зацепил перекладину, подтянулся, подъем переворотом делать не стал. Сколько раз наблюдал он здесь подростков, спортивных и не очень, красавцев и хило-прыщавых. Одного астеничного пацанчика лет семнадцати даже на руках поднимал, помогая дотянуться. Руки на его талии тогда, помнит, дрожали, отпускать горячее молодое тело страсть как не хотели. Только парниша тот из соседнего дома, и отца его, собачника в очках, Петрович знал.

Леха застыл в той же позе, что полковник его оставил. Александр Петрович присел на корточки, налил полный стакан и выпил. Потом отодрал край скотча и подсел к парню. Провел пальцами по его щеке. Тот не проснулся. Тогда Петрович осторожно вытащил из-под спящего тела левую руку и стал наматывать скотч на сложенные за спиной запястья, ленту перегрыз зубами — получились наручники. Когда полковник то же проделывал со щиколотками, Леха шевельнулся и промычал, попытался приподняться. Тогда полковник дал разряд электрошока в шею — парень сдавленно вскрикнул, и голова снова упала на траву. Закончив с ногами, Петрович приподнял Лехину голову и стал обматывать ее, чтобы плотно закрыть рот. Леха стал дергаться. Снова удар шокером, уже подольше. Завершив операции со скотчем, полковник откинулся на спину и минуту отдыхал, затем встал, взял тело парня под мышки и протащил метра три к кустам, где света было много меньше. Он не торопился его раздевать, он стал гладить его босые ноги, особенно высокий свод стопы, а потом все тело через одежду, потом волосы. Тело оставалось недвижимым. А руки полковника дрожали.

Он не хотел торопиться. Стремность ситуации отошла на второй план. Он просунул руки под его потную майку и стал гладить безволосую грудь, пощипывая соски. Затем задрал майку до плеч и провел по соскам языком, потом укусил, потом стал сильно кусать.

Впервые в жизни он ощутил ВЛАСТЬ, не ту, формальную, что в армии над подчиненными, и не ту, что над женой, когда ей это было более нужно, чем ему. А настоящую власть над телом, которое к тому же так страшно возбуждало. Впервые это было МУЖСКОЕ ТЕЛО, красивое и юное, которое столько раз являлось во сне.

Он уткнулся носом под мышки и жадно вдыхал запал проспиртованного пота. Потом носом водил по щетине подбородка. Ему хотелось прильнуть к губам, но разматывать скотч поостерегся.

Огонь рвался наружу, он приспустил свое трико и трусы, и через пару минут пламя выплеснулось. Полковник успел приподняться, и все полилось на Лехин живот с задранной майкой. Мягко растирая, Петрович другой рукой начал расстегивать пуговицы на джинсах и стаскивать их. Он прильнул лицом к паху и расслабился. И запах прелой мошонки показался ему много желаннее, чем «Диор» жены.

Язык его норовил залезть под короткие трусики, но сладкий миг прикосновения к НЕМУ хотелось оттянуть. Лежа на боку, он одной рукой доставал до упругих полушарий, и гладил их, гладил, пока пальцы не углубились в ложбину.

Он не стал снимать эти белые трусики. Приподнимая тело, он разорвал их по боковым швам, вытащил из джинсов и спрятал в карман. Только после этого он позволил себе прильнуть ртом к маленькому червячку и впервые попробовать его вкус:

Леха, казалось, очунял. Он стал шевелиться и мычать, пытаясь перевернуться.

— Молчи и не дергайся, и ничего страшного не будет, — прошипел полковник ему в ухо. В ответ беспомощное мычание.

Полковник перевернул его на живот, при этом стаскивая джинсы. И крепкими своими руками стал мять бархатные ягодицы, то покусывая их, то, как бы извиняясь, целуя. Затем вытряхнул из кармана гель и презервативы, привычно разорвал зубами упаковку и раскатал резинку на своем немалом достоинстве. Долго и сладострастно втирал гель в его отверстие. Леха вытянул связанные руки, пытаясь ему мешать.

— Ты же не хочешь больше шока? Давай, пацан, расслабляйся. Я потихоньку.

Петрович приподнял его бедра и поставил на колени, отодвигая вверх скованные скотчем руки. Леха почти не сопротивлялся. И медленно напирая, не с первой попытки, но полковнику все же удалось войти. Парень постанывал, но скоро затих, только громко сопел. Петрович медленно набирал темп. Одна рука его отвлекалась на массаж сосков, другая гладила чуть набухший член Лехи.
Как ни хотел полковник растянуть удовольствие, взрыв прогремел неожиданно скоро. Тогда всей своей немалой мышечной массой он упал на парня и, обняв, перевернул на бок. Вскоре обмякший член выскользнул из резинки, которая, полная осколков взрыва, так и осталась внутри.

Но руки, сошедшиеся в Лехином паху, машинально продолжали свою работу, и вскоре они были вознаграждены. Почувствовав настоящий хуй, Петрович быстро перекатился, и рот его наконец-то заполнился той живой плотью, что много лет он рисовал себе в мечтах и тайком вожделенно разглядывал в порно. И вкус награды не заставил себя ждать: Сначала полковник жадно глотал, потом долго высасывал последние капли, пока источник не иссяк.

Наконец он встал, оделся, и, на секунду задумавшись, достал фонарик и шокер. Направив луч фонаря Лехе в лицо, словно пытаясь его запомнить, сказал:

— Скотч перетрешь о ветки. А шокер теперь твой, — И бросил аппарат на землю. Леха отвернул голову.

Погасив фонарик, полковник почти бегом направился к дому. Перед дверью квартиры он достал порванные трусы, прижал к носу и глубоко вдохнул.

Все уже спали. Приняв душ, он тихонько положил тюбик в тумбочку и залез под одеяло к жене.

— Шокер свой сраный то нашел? — услышал он сонный голос.

— Не-а: Утром побегу на зарядку, еще поищу, — и Петрович обнял благоверную со всей нежностью, на какую был способен.