По следам Аполлинера 21 Неприступная бонна и неприличный обмен

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]По следам Аполлинера. 21. Неприступная бонна и неприличный обмен.
Категории:
Традиционно
Измена
Подростки
Странности
Случай
Студенты

Госпожа Самарина просит меня пройти к столу, кидается согревать остатки пищи, а потом, выставив её передо мной, садится напротив меня и потрясает таким заявлением:

— Я получила известие от Ксени: она и её тамошние товарки страшно хотят тебя видеть, но так как их родители пока что против твоего возвращения, они готовы принять тебя сепаратно и желают узнать, когда бы ты смог навестить их, а так как твой визит предполагается тайным, то лучше всего это было бы сделать не днём, а когда станет темнеть. Как тебе нравиться эта их затея, смахивающая на безумство?

— Именно, потому что она смахивает на безумство, она мне безумно нравиться… Сколько от Расторгуева до Подольска? Вёрст 20? За день, если выйти с утра, не торопясь можно без особых усилий добраться… Как вы думаете?

— Думаю, можно. Есть и другой путь: отсюда вёрст 5, не больше, до Битцы, а оттуда поездом четверть часа до Подольска. Другое дело, что гораздо больше времени прождёшь там этого поезда… Но может появится ещё одна возможность. Насколько я знаю, мой муж собирается посвятить ближайшие несколько дней рыбалке. Значит, в понедельник он остаётся здесь. Здесь же остаётся и его экипаж. Так что, если ты будешь пай-мальчиком, то я постараюсь уговорить Мишу отвезти тебя в нём туда, точно также как он привёз тебя оттуда… Хотя навряд ли стоит посвящать его в твои сердечные дела… Нет, мы, пожалуй, сделаем иначе: я ведь теперь свободная дама – сегодня возвратились из отпуска мои служанки. Мне пора навестить Ксеню и погостить день-другой у Ульманов. Прихвачу-ка я тебя с собой. Правда, с соблюдением всех правил конспирации: ты отправишься якобы с визитом к госпоже Зыковой или зачем-нибудь в Москву (так даже лучше, наверно), я тебя на выезде из посёлка подсаживаю к себе, и мы преспокойно катим…

— В своё удовольствие, с остановчками в укромных местах, — обрадовано вставляю я реплику.

— Само собой, торопиться нам некуда, — соглашается она.

— И когда же мы отправимся в этот путь?

— Не сегодня – надо дождаться, когда вернётся муж. И, к сожалению, не завтра. Мне предстоит ввести в курс дел прислугу, договориться с мужем и Мишей, убедиться, что без меня тут ничего необычного не случиться…Так что потерпи.

С этими словами она поднимается, наклоняется через стол ко мне, берёт меня за руки, возлагает их себе на плечи и нежно-нежно целует. Я притягиваю её к себя, чтобы повторить это сладкое мгновение и вижу, как на крыльцо главного дома выходит, держа руками детишек и смотря в нашу сторону, бонна! Ну и пусть глядит, думаю я, а вслух говорю:

— Что ж, делать… Вы нарисовали мне такую радужную перспективу, что ради неё стоит немножко и потерпеть! Но чтобы это терпение не было нестерпимым, поцелуйте меня ещё разик!

— Кто бы стал возражать, но только не я, мой маленький зятёк!

С этими словами, она выпрямляется, обходит стол, садится рядом со мной, обнимает меня за плечи и крепко-крепко целует.

— Мне кажется, за нами кто-то наблюдает, — не без удовольствия замечаю я ей.

— Кто? – спрашивает она не оборачиваясь.

— Юлия Андреевна…

— Неужели? – переспрашивает она, отнюдь не торопясь прервать свои объятия и поцелуи.

А когда всё же это делает и поднимает голову, то говорит:

— Да ты, оказывается, большой шутник, Сашенька! Хотел попугать свою будущую тёщу… Где ты видел Юлию Андреевну?

Её действительно на крыльце уже нет.

— Наверно, она зашла за угол, — делаю я предположение.

— Не знаю, не знаю, как насчёт Юлии Андреевны, — продолжает госпожа Самарина, — а вот кого я несказанно рада показать тебе, так это моих дорогих помощниц!

И, привстав, протягивает руки в сторону кухни, от которой к нам движутся две бабы, нагруженные корзинами и тарелками: одна с мощным торсом и полным лицом, судя по всему кухарка, а другая совсем молодая, но тоже в теле, очевидно, горничная.

— Ого! – восклицает госпожа Самарина, перехватывая мой взгляд. – Мне-то казалось, что как только Аня вернётся из отпуска, с моих плеч свалится гора забот… Но не ошибаюсь ли я? Не придётся ли теперь мне с Ксеней ревновать тебя к ней? Ишь глазки навострил!..

И довольно больно ущемляет меня в том самом месте, которое явно вздулось под штанами. Я чуть не взвыл от боли. Из этой неловкой ситуации меня выручает неожиданно появившаяся Женя.

— Здравствуйте, Елизавета Львовна, — обращается она к моей хозяйке. – Вы не будете против, если я уведу от вас на вечер Сашеньку?

— А почему и Мишеньку не возьмёшь?

— Что вы! Ни он, ни Гриша не считают нас достойными своего внимания… Спросите Сашу.

— Это так? – оборачивается она ко мне.

— Ну, что-то в этом роде, — соглашаюсь я. – Мне даже приходилось слышать от них нечто вроде упрёков: чего ты, мол, с мелюзгой связываешься? не интересно же!

— А тебе интересно?

— С Ксеней, Женей и их подругами? Конечно! Иначе бы я с ними не водился.

— Ну а раз интересно, тогда беги! Только домой не забывай приходить.

С таким напутствием я и ухожу.

— Куда идём? – интересуюсь я у Жени. – К тебе?

— Нет, там мама. О тебе, кстати, спрашивала, почему не кажешься, не обиделся ли на что. Велела передавать приветы и приглашения. Говорит, что будет рада видеть. Но то же самое говорят и мои подружки – все как одна. Так что мы идём на встречу с ними.

— Куда именно?

— Туда, где были утром.

— Тебе там какое-нибудь укромное местечко известно? Давай предложим играть в прятки, и пусть все нас ищут, а мы…

— Давай!

— Играем в жмурки! – кричат девчонки при нашем появлении.

— Нет, — возражаю я. – Ещё успеем. А для начале сыграем в прятки. Условия такие: мы с Женей убегаем и скрываемся, а вы по счёту тысяча отправляетесь искать, но кто первым обнаружит, не кричит, а тихо зовёт остальных, и когда соберётесь вокруг нас все, кричите: «Вот вы где!» Хорошо?

Согласие получено, и мы с Женей устремляемся в чащу, находим уголок поукромней и прячемся в нём, усевшись на огромном поваленном дереве.

— Не будет ли дождя? – спрашивает она, поглядывая на стремительно заволакивающееся тучами небо.

— Даже если и будет, тут всего надёжнее укрыться и от него, и от твоих подружек…

Вдоволь нацеловавшись и натискавшись, я собираюсь стащить её на траву, чтобы задрать подол юбки, приподнять и раздвинуть ей коленки, а свои поместить между ними, приспустив предварительно собственные штаны, как на нас обрушивается ливень, сопровождаемый вспышками молний и звуками грома. И мне не остаётся ничего другого, как, обняв и крепко прижав к себе дрожащую от страха девочку, по мере возможности прикрывать её от устремившихся на нас сверху водных потоков.

Гроза длилась недолго — с четверть часа, но мы с Женей были приведены в такое жалкое состояние, что ни о чём другом не думали. как только о скорейшем возвращении домой. Госпожа Зыбина велела своей дочери немедленно отправляться в постель, сказав, что сейчас же протрёт её всю скипидаром.

— Тоже самое рекомендую сделать и вам, молодой человек, — говорит она мне. – Бегите к себе, пока не промокли до костей.

Госпожа Самарина, увидев и услышав меня, соглашается с такой рекомендацией и приступает к её осуществлению. Мало того, под предлогом, что моя одежда сушится, она запрещает мне вставать и выходить к ужину. Она же сама мне его и приносит.

Невзирая на жару, немало поворочавшись, я, наконец, откинув одеяло, засыпаю. А будит меня возглас:

— Господин гимназист!

Открываю глаза и вижу: в комнату входит какая-то молодая и очень хорошенькая баба и застывает около кровати. При-глядевшись, я узнаю её: это горничная, которая только что вернулась из отпуска. В руке у неё стакан с водою, а взор её устремлён на мои причиндалы (очевидно во сне я так ворочался, что рубашка задралась до самого пупка). Вид моего хоботка очевидно так поразил её, что она застыла на месте как гро¬мом пораженная.

Я энергично протираю глаза, вскакиваю на ноги и, прежде чем …горничная успевает добраться до двери, мягко, но твёрдо закрываю её и прислоняюсь к ней спиной.

— Ах, что это вы? Хозяйка будет гневаться, если узнает.

— Она уже встала?

— Нет ещё.

— А моего соседа ты разбудила?

— Нет.

— Кто же знает, что ты здесь?

— Кухарка. А она злющая толстуха и ненавидит господ, потому что они на неё никогда не смотрят.

— Как тебя зовут?

— Аня. Пожалуйста, отпустите меня.

— Аня, здесь достаточно светло, чтобы ты могла хорошенько раз¬ глядеть вот это?

Я медленно поднимаю подол своей рубашки.

— Ах, господин гимназист, как вы можете быть таким грубым?

— Послушай, Аня, давай обойдемся без лишних слов.

Неожиданным движением я схватываю её и укладываю на кровать. Правда, сражается эта глупенькая дурочка как безумная, усердно сопротивляясь моим попыткам добраться до её промежности. К счастью, лишь столько, сколько того требуют при-личия. Ибо, едва только она нечаянно касается головки моего неудержимого члена, как силы покидают её. Но так как она оставалась слишком напуганной, я в тот раз не испытал особо большого удовольствия. Однако примерно полчаса спустя мы соединяемся в более благоприятной об¬становке, и хотя вагина её не обладала той хваткой или засасываю¬щей цепкостью, которой, скажем, отличалась госпожи Зыбиной, конечное извержение у неё было столь же бурным и обильным. Тут самое время процитировать одного из моих любимых авто¬ров: «Графиня гораздо сильнее распаляет воображение мужчины, чем её служанка».

— Кто и когда лишил тебя девственности? – интересуюсь я.

— Кучер. За полгода до этого.

По завершении нашей схватки Аня целует меня и убегает, а я выпиваю стакан воды с несколькими каплями бальзама и, чувствуя себя готовым к новым подвигам, жду, когда позовут к завтраку, а потом за мной снова явится Женя. Но новым подвигам снова мешает непогода: ясное небо то и дело заволакивают тучи, и разражаются кратковременные, но сильные грозы.

Так что всю субботу15 июля мне было не до общества Жени и её подружек. А вечером приехавшие из Подольска господа Самарин и Ладынин (муж бонны Юлии Андреевны) объявляют, что взяли отгул на несколько дней, которые собираются провести здесь, в том числе занявшись грибной охотой.

— Начнём сегодня же.

— Ура! – приветствуют все это предложение.

— Отправляемся перед рассветом.

— Вы тоже пойдёте, Елизавета Львовна? – спрашиваю я хозяйку.

— А как же, — отвечает она. – Пропустить такое удовольствие!

— Удовольствие, говорите, — покачиваю головой я. — Не знаю…

Я на самом деле не умел собирать грибы и ходил за ними только ради компании. Но в данном случае собирался воспользоваться тем, что бонна, в чём я не сомневался, останется здесь из-за детей.

— Ну что ж, — выносит свой вердикт госпожа Самарина, — в другой раз я наверно стала бы настаивать, чтобы ты непременно присоединился к нам, но сейчас скажу: иди отдыхай, восстанавливай своё здоровье, набирайся силёнок, они нам ещё пригодятся. А завтра утром посмотрим, что и как…

В ту ночь Аня не пришла ко мне, хотя и обещала. Погода, однако, продолжала оставаться столь жаркой, что я в некотором смысле был даже рад её отсутствию. Она появилась только часа в четыре утра ¬чтобы разбудить неутомимых грибников.

Вскоре я слышу, как вся шестёрка славных уходит. По началу я пытаюсь уснуть, но это оказывается невозможным, потому что спать с торчащим членом чертовски неудобно. Сначала меня возбу-дил приход Ани, а теперь меня смущает мысль о том, что всего лишь в нескольких десятках шагов от меня лежит бонна, хотя доступ к ней столь же невозможен, как если бы она находилась на по¬люсе за тысячи вёрст отсюда.

К счастью, на выручку мне приходит суворовская поговорка, гласящая: «Смелость города берет». Я тихонько поднимаюсь, выхожу и, подойдя к две¬ри главного дома, приоткрываю её — не потому, что у меня созрел какой-то план, а только для того, чтобы узнать, нет ли у меня хотя бы призрачного шанса.

И сделав несколько шагов вдоль коридора, вижу, что кто-то, — полагаю, по небрежности, — оставил одну из дверей приоткрытой. Крадучись и беззвучно, как кот, я пересекаю коридор и осторожно, вершок за вершком начинаю открывать эту дверь всё больше и больше. Затем про¬совываю внутрь голову. И вижу: на кровати, укрытая одной лишь простыней, скрывавшей её вели¬колепную фигуру, лежит бонна. Да, да, та самая женщина, овладеть которой я страстно жел¬ал. Однако, как попытаться расположить её к полноценному соитию, учитывая её чистоту и неприступность? Ведь они наверняка исключают обычную прелюдию.

Опустившись на четвереньки, я подползаю к кровати и, осторожно приподняв простыню, разглядываю обнаженную женщину — женщину, ко¬торую я столь страстно желал: она спит с задранной подмышки ночной рубашкой. Ноги её соблазнительно раскинуты, и я, не в силах противиться своему желанию, тихонько приближаюсь лицом к её маленькой привлекательной вагине, торчащие губки ко¬торой так и просятся на поцелуй.

Вершок за вершком, не допуская никаких неосторожных движений, которые могли бы спугнуть или разбудить мою спящую красавицу, я просовываю голову к месту соединения её раскинутых ног. Правда, один раз она все же пошевелилась и, протянув руку к моему лицу, пробор¬мотала:

— Егор, подожди до утра!

Но поскольку я не шелохнулся, она снова задремала.

Наконец, я занимаю удобное положение и, высунув язык, слегка при¬касаюсь им к её губкам. Ощутив слабое подрагивание, я объясняю его естественным эффектом электробиологии. До меня доходит, что она ещё не проснулась. Тогда я прикасаюсь к губам ещё раз, чуть сильнее, а в следующее мгновение резко веду языком вверх и лизнул клитор. Она тут же просыпается:

— Егор, дорогой, как давно ты этого не делал! Ах, сволочь, да ведь этого больше не было с самого нашего медового месяца!

Я снова принимаюсь орудовать языком, раздвигая её бёдра (хотя на самом деле раздвигать их не было нужды, потому что она сама раздвинула ноги насколько могла), пока не почувствовал, что мой язык вошёл внутрь до предела, и по быстрым судорожным движениям её ягодиц догадываюсь, что если я не извлеку его, она без сомнения тут же кончит.

Весь во власти возбуждения, я бормочу:

— Моя дорогая…

Услышав явно незнакомый голос, она резко сбрасывает с себя простыню и де¬лает попытку разглядеть, кто же это. И, может быть, тут же осознаёт, что это не её муж. Однако, возложив руки мне на голову, низким голосом, в котором слышатся и мука, и наслаждение, произносит:

— О боже! Что это со мной? И как можно?

Бормоча это, она продолжает двигать попкой, и движения эти становятся всё более и более интенсивными. Мне же всё это порядком приедается, рот и нос тонут в курчавостях, произрастающих в её промежности и на лобке, отдельные волоски забиваются в ноздри и становится трудно дышать. Больше не в силах этого вынести, я, убрав язык, поднимаю голову, и вижу, что она, крепко закрыв глаза, томно выговаривает:

— Всё это, конечно, ¬очень дурно… Но что делать? Так продолжаться больше не может… Я уже не в силах! Иди ко мне!

И притягивает меня на себя, а когда я взбираюсь на неё, устремляет свои руки под мой живот, хватает мой член и судорожным движением направляет его в своё уже хорошо смазанное и наполненное моей слюной устье. Причём, несмотря на эту маслянистость и влажность, довольно узкое и потому весьма тесно охватившее мой кончик. На каждый мой качок бонна отвечает удивительно пылко и горячо.

— Ещё, ещё! – шепчет она, встречая своим тяжело дышащим ртом мой язык. – Бога ради, быстрее!

Не удивительно, что при таком чрезмерном возбуждении нам удаётся сделать всего нескольких быстрых движений — дай Бог, полу¬дюжины толчков и выгибаний, — как мы оба кончаем, почти одновременно. Я выпускаю в неё такую струю, что, наверное, во мне в тот момент больше не оставалось ни капли, даже несмотря на то, что бонна пытается выжать из меня ещё хоть немного. Кажется, у меня нет даже …сил извлечь свой член. Я так и продолжаю лежать на её небольших, но упругих грудях, безразличный и инертный.

— А как насчёт ещё одного разика? – бормочет бонна, играя с моими волосами, но по-прежнему не открывая глаз.- Ты даже представить себе не можешь, дорогой Егорушка, чем это для меня было!…

Думаю, если бы в этот момент вошёл её муж, с которым она вроде бы делилась своими впечатлениями, она всё равно не смогла расплести объятия, — в столь блаженной истоме она пребывала. Что же касается меня, то я мысленно поздравлял себя с победой, завоеванной благодаря моей непревзойденной сметливости, и внутренне готовился к тому напряжённому моменту, когда она узрит, наконец, кто возлежит на ней. Между тем всё обходится без излишнего драматизма.

— Кто вы? Как посмели?

Вот какие первые два вопросы слышу я из её уст. Затем следуют другие:

— Это ты, Саша?.. Ну да, так и есть… И как только такое пришло тебе в голову, господин гимназист?

Произнося эти слова и сопровождая их неодобрительным покачиванием головой, госпожа Ладынина тем не менее не выпускает меня из своих объятий и продолжает удерживать ногами, сомкнутыми на моих ягодицах.

— Чего молчишь-то? Говори, оправдывайся!.

— Дорогая Юлия Андреевна, — ответствую я, — в тот момент, когда я вас увидел, я по¬чувствовал, что, даже если мне придется прибегнуть к насилию, я во что бы то ни стало должен овладеть вами, хотя бы это стоило мне сво¬боды или самой жизни.

— Ничего себе! От земли два вершка, а туда же!

— Как видите!

— Вот именно… Сама виновата. Раньше следовало догадаться… Но дело зашло уже слишком далеко, и исправить положение невозможно. Ты доволен?

И, сказав это, краснеет, хотя та откровенная поза, в которой она продолжает находится, мало к тому располагает.

Тут наше внимание привлекает какой-то едва слышный шорох за дверью, и бонна, быстро накрыв меня простыней, громко спрашивает:

— Кто там?

Ответа не последовало, и мы переводим дух.

— А теперь послушай меня, пострел, — говорит госпожа Ладынина, глядя на меня лучащи¬мися глазами. – Хоть я и сознаю, что оба мы совер¬шили большой грех, тем не менее чувствую, что моё наслаждение стоило того. Ты, дорогуша, и представить не можешь, как я безумно счастлива. Однако, пока нашу тайну не раскрыли, поспеши-ка луч¬ше к себе!

И, страстно поцеловав меня в губы, настояла, чтобы я ушел.

Едва я покидаю её комнату и выхожу из главного дома, закрыв за собой двери, как тут же за¬стываю в удивлении и страхе, ибо обнаруживаю, что дверь моей комнатки приотворена, хотя сам был уверен, что закрыл её. На цыпочках, с дро¬жью в коленках я медленно вхожу к себе и вижу Гавриила, стоящего у прикроватной тумбочки с бледным лицом и всем своим видом выражавшего задумчи¬вость и растерянность.

— Привет, — говорю я. — Что, чёрт возьми, тебя сюда привело?

— Я вернулся, — поясняет он, — чтобы взять нож, который выложил и оставил на кухне.

— И что же?

— Поздравляю…

— Так ты признаёшь, что проиграл пари? — победным тоном спрашиваю я.

-Да, — мрачно соглашается он. — Но понять этого не могу. И это бесит меня. Ну чем ты лучше меня? На два года меньше и на голову короче. Да и инструмент мой подлиннее. Ну разве что личико у тебя посмазливее. В остальном же ты не имеешь передо мной никаких преимуществ. И тем не менее без труда покоряешь женщину, которую знаешь без году неделю, тогда как я два долгих года прилагал все усилия, чтобы добить¬ся этой цели, — и не добился ничего.

— Но ты лишь видел, как я выходил от неё. Откуда тебе известно, что я выиграл?

— Откуда известно? Я просто заглянул в твою комнату, чтобы по¬смотреть, спишь ты или нет, и, не увидев тебя, стал осматриваться. Заглянул в главный дом. Тут и заметил, что дверь в спальню госпожи Ладыниной приоткрыта. А услышав, как вы оба стонете и стараетесь, не удержался и заглянул внутрь. Ну и зрелище мне открылось! Я увидел, как эта неприступная красавица с готовностью отвечает на каждый твой удар и как твой маленький член выходит наружу, а потом снова в неё вонза¬ется. При виде этого я чуть было не сошёл с ума. Скажи Бога ради, как тебе это удалось? Ведь это какое-то чудо!

Не удовлетворив его любопытства и оставив в недоумении, я заворачиваюсь в одеяло, потому как утро было прохладным, и за-сыпаю.

Гавриил же отправляется догонять остальных грибников, и, судя по его настроению, видел он грибы не так уж зорко, что для них было не так уж и плохо. И когда несколько часов спустя все возвращаются и принимаются перебирать собранную добычу, он выделялся среди всех, весело восседавших за столом, как чело¬век, жестоко страдающий мигренью.

Все складывается как нельзя лучше для меня и дальше. Днём приносят телеграмму, адресованную господину Ладынину, от его старого прияте¬ля по университету. Тот извещал, что будет в Москве проездом, и, пользуясь этой возможностью, хотел бы встретиться. По этому случаю, отобедав пораньше обычного, господин Ладынин прощается с нами до следующего дня.

У бонны был прекрасный вокал, а поскольку к госпоже Самариной заглянули два её приятеля, тоже не обделённые музыкальным талан¬том, то был устроен маленький концерт. Вечер получился весьма и весьма приятным. Где-то около десяти часов, сидя подле бонны (дети только что легли спать, и она присоединилась к нам) у рояля и переворачивая ей ноты, я не упускаю возможности шепнуть ей на ушко:

— Мне прийти к вам сегодня, или вы сами навестите бедного гимназиста?

— Второе, — отвечает она, покраснев до корней волос, посколь-ку ещё, очевидно, не научилась обуздывать укоры совести.

Однако как истинная женщина она тут же чисто по-женски тихо добавляет:

— Мы не должны шептаться, это бросается в глаза.

А потом громко добавляет:

— Миша, может быть, вы будете переворачивать ноты? У Саши что-то плохо получается.

Это был откровенный выпад в мой адрес, причём в присутствии нескольких человек, но я только усмехнулся и ничего не сказал.

— Почему-то утром ей не казалось, что у тебя плохо получается, ¬шепчет мне Гавриил, когда я отхожу к нему от фортепьяно.

Он выводит меня в соседнюю комнату, где на столе был оставлен обильный ужин, и я от души угощаюсь.

— Хочу сделать тебе предложение, — говорит он, едва мы выходим за калитку.

Сказано это было серьезным и даже печальным тоном, и я тут же связал это с тем, что, мол, он расстроен из-за того, что вынужден рассчитываться со мною по проигранному пари на условиях американки, то есть неизвестно ещё каких. Будучи под впечатлением удачно начавшейся интрижки, уже доставившей мне огромное удовлетворе¬ние, я говорю, что, дескать, знаю причину его печали, что все это яйца выеденного не стоит, так что пусть будет спокоен, ничего от него не потребую:

— Мне от тебя ничего не нужно… Можешь спать со спокойной совестью, поскольку долг, причита¬ющийся мне согласно пари, я выиграл при обстоятельствах, которые нельзя признать справедливыми.

Однако Гавриил останавливает меня:

— Дело не в том. Я хочу поговорить о другом… Три года назад я серьезно — нет, безумно влюбился в госпожу Ладынину. Я был готов отдать всё, чтобы только овладеть ею. Но когда я, сделав предложение, которое было с презрением отверг¬нуто, перешёл к более решительным действиям, мне в вежливой фор¬ме было приказано исчезнуть. Я испытал такое унижение, какого не испытывал ни до, ни после этого случая. Я думал, будто преодолел свою глупую страсть, но, не пробыв в её компании и нескольких дней, понял, что прежнее чувство за¬владело мною с новой силой. И я уже склонялся, было, к тому, прекратить свои визиты сюда. Но когда сегодня утром я увидел тебя в её спальне, меня тут же охватила жгучая ревность. Я думаю, что, не принуди я себя уйти оттуда, я бы придушил вас обоих.

— Черт возьми, дружище! Ты ведь сам согласился на это пари.

— Я знаю, но я клял себя за это как последнего идиота. Потом я

немного успокоился, и теперь, когда ты насладился …ею, я прошу тебя оказать мне услугу…

— Чего ты хочешь?

— Хотя я не слышал ни одного слова из тех, что вы говорили друг другу у фортепьяно, но, зная то, что я знаю, я абсолютно уверен: выдоговорились о свидании.

— Договорились.

— В твоей спальне или в её?

— В моей.

— Саш, будь другом, — со всей страстью умоляет Гавриил, — по-зволь мне занять твоё место.

Мне не очень-то понравилась эта затея. Я ещё раньше понял, к чему он клонит, и эта ситуация, признаться, удовольствия мне не доставляет.

— Да она сразу обнаружит подмену,- возражаю я.

— Ну и пусть обнаружит. Какое это имеет значение, если я уже буду в ней? Сомневаюсь, что она станет звать на помощь.

— Ну, и как ты собираешься это осуществить?

— Очень просто. Я лягу в твою кровать, а ты погуляешь..

— Ну хорошо,- выдавливаю из себя я.

Мне в самом деле хотелось сделать что-нибудь доброе для бедняги. Но делится с ним своим новоприобретением я не собирался. А вот подшутить над ним, пожалуй, можно. Как? А пусть д часик-другой протомится в напрасном ожидании в моей постели. И в лучшем случае ему повезёт, если Ане вдруг взбредёт прибежать ко мне. Вот уж будет неплохое развлечение!

Часов около одиннадцати, когда мы распрощались с гостями, хозяйка и бонна чинно и официально пожелав нам спокойной ночи, удаляются. А я сделав вид, что пошёл проводить Гавриила, через какое-то время посылаю на своё место и советую ему не зажигать свечу. Убедившись, что он, помочившись, забрался в кровать, сам я поспешно направляюсь в спальню к моей возлюбленной.

Она полулежит, опершись спиной на подушки, и читает «Искусство любви» Овидия. Я видел эту книгу в библиотеке госпожи Самариной и порекомендовал ей сегодня почитать её на досуге.

— Сашенька? Это ты? – удивляется она моему приходу. — Но, кажется, я должна была прийти к тебе!

— Да, Юлия Андреевна, — соглашаюсь я. – Но моя кровать слишком узка. А у Миши такой чуткий сон — он может нас услышать. Да и Гавриил тут где-то поблизости бродит, не хочет уходить.

Говоря это, я приподнимаю простыню и вижу, что она лежит в рейтузах.

— А это зачем? – интересуюсь я, указывая на них.

— Ну как же, ведь я же собиралась выйти…

— А без них разве нельзя?

— Ну что ты! Ну улицу…Разве можно?

— Отчего же? Природная стыдливость?

— А как же иначе?

— Но тут, в спальне, Юлия Андреевна, в этом нет никакой необходимости нет… Не так ли? — продолжаю я.

— Ах, господин гимназист, не говорите ничего неприличного. Моя стыд¬ливость восстает против всего такого…

— Снимите же эти глупые препятствия на пути любви. Или нет, лучше позвольте мне самому сделать это.

Если бы Гавриил увидел меня сейчас со стороны, то, может быть, и посмеялся бы над тем как я, осуществляя сие действие, каждый раз, когда мои пальцы оказывались вблизи её промежности, начинал медлить, занятый не столько избавлением от слишком плотно сидящих на ней длинных вязаных панталон, сколько поглаживанием, пощипыванием и прочими ласками, а потому процесс этот растягивается на добрых пять минут.

— Ну что же ты? – нетерпеливо спрашивает она, вертясь словно на сковородке. — Щекотно же!

А после того как я намеренно сделав перерыв, чтобы скинуть и свою одежонку, возобновляю неоконченное занятие, она живо приподнимается, отводит в стороны мои руки и сама быстро стаскивает с себя рейтузы, но при этом настолько наклоняется вперёд, что носом чуть ли не упирается в мои причиндалы.

— Ничего себе! – застыв, восклицает она.

И смеётся.

— Мой скромник вам кого-то напоминает? – задаю я ей провокационный вопрос, надеясь получить утешительное сравнение с её супругом.

— Да, — отвечает она, не переставая смеяться и осмеливаясь даже щёлкнуть его пальчиком. – Юнкера на плацу Александровского училища, дающего присягу самому Керенскому!

— Вот так сравнение!

— Ещё бы! Саму Ми¬нерву привел бы в возбуждение!

И произнеся это, берёт меня за плечи, опрокидывается со мной навзничь, после чего, как и вчера, просовывает между нами руку, хватает моего юнкера и отправляет его в свой коридор. Я-то предполагал удивить её чем-либо новым, но она действовала столь стремительно и так крепко обхватила моё туловище руками и ногами, что мне ничего другого не оставалось, как заняться повторением того, что было накануне. Правда, на сей раз я, в отличие от неё, кончаю не сразу, вместо шести ударов, наношу несколько десятков, приведя её в настоящий восторг.

— Насколько мне известно, вы и ваш муж желаете наследника, — говорю я, затихая после бурных содроганий в её объятиях. – Это так?

— Это так, — отвечает она, ещё теснее прижимаясь ко мне и часто-часто целуя меня. – Но откуда тебе это известно?

— Уж и не помню… Может от Елизаветы Львовны, которая иногда делится со мною разными секретами, а может, от Миши или Гавриила…

— Ну конечно, от кого же ещё! Уж как он лез ко мне, когда я работала у них в семье! Спасения не было! Уйти вынуждена была от них!

— Знаю, сам рассказывал.

— Неужто?.. Но, возвращаясь к твоему вопросу, признаюсь: до сих пор и думать не могла, что отцом моего ребёнка может быть кто-нибудь другой кроме мужа… А теперь…

И склонившись надо мной, опять покрывает меня благодарными поцелуями.

— А теперь, дорогая, давайте немного развле¬чёмся, — предлагаю я, порядком отдохнув и не без её помощи восстановив свои силёнки. – Скажите-ка мне: вы всегда совокупляетесь с мужем на старомод¬ный манер — живот к животу?

— А разве есть другие способы? – удивлённо отвечает она.

— Но вы же вроде бы упрекали его прошлой ночью, не зная ещё, что это не он, даже сволочью обозвали за то, что со времени медового месяца он не целовал розочку, что находится у вас в промежье, вот тут.

— Наверно он делал это, чтобы облегчить себе проход, помочь мне преодолеть мои страхи и боли, а потом посчитал ненужным…

Я погружаю туда свои пальцы, а потом склоняюсь, чтобы присоединить к ним язык. Она начинает охать и ахать, энергично двигать тазом. Но через некоторое время спрашивает:

— Но не считаешь же ты это чем-то таким, что может мне заменить твоего юнкера?

И живо хватает его ладошками.

— Боже мой, — деланно возмущаюсь я. — Какая святая невинность!

— Что ты этим хочешь сказать?

— Послушайте меня, Юлия Андреевна. Встаньте, пожалуйста, на колени, словно вы собираетесь мо¬литься…

Она следует моим словам.

— А теперь возьмитесь за металлическую планку в ногах кровати, а лбом прижмитесь к подушке, словно собираетесь встать на голову.

— Мой дорогой Сашенька! К чему все эти приготовления? Я умираю от желания.

— Вам не придется ждать долго, моя красавица.

Она в точности выполняет мои указания, и её хорошенькая круг¬ленькая попка поднимается башенкой посреди кровати так, что мне становится видно, как ма¬ленькая щелка её вагины поглядывает на меня снизу. Оттянув назад крайнюю плоть и обнажив таким образом головку моего лучшего друга, я, дрожа от возбуждения, не спеша прибли¬жаюсь к ней, ибо, мой недолгий опыт подсказывает мне: спешка в любовных делах только вредит, особенно новичкам.

— Расставьте колени чуть пошире, — шепчу я.

— Бога ради, скорее, Саш! Твоя медлительность убивает меня.

Ещё раз откинувшись назад, чтобы в свете керосиновой лампы получше разгля¬деть влекущую меня точку и не промахнуться, я чуть наклоняюсь и приставляю головку к тому самому месту, в которое собираюсь войти. Но Юлия Андреевна предвосхищает моё движение и внезапно делает качёк на¬зад. Мне показалось в этот момент, что не только членик, но и яички оказываются у неё внутри. И тут начинается сладостное действо. Правда, каждый раз, прибли¬жаясь к оргазму, я намеренно сдерживаю себя, чтобы продлить это наслаждение. Наконец, когда бонна буквально пepeполняется соками, обильно вытекавшими из неё при каждом толчке, я, чyвcтвyя, что уже подхожу к краю, концентрирую на пенисе все своё внимание …и не без озор¬ства сделав несколько мощных решительных движений, прямо-таки затопляю её чрево кипящей спермой. И вдруг остро ощущаю, как её муфта смыкает свои cтвoрки вокруг моего отстрелявшегося и готового покинуть коридор юнкера, удерживая его внутри. Словно мы превратились в eдиную плоть.

— Что-то подсказывает мне, — говорю я, поглаживая её по спине и время от времени просовывая ладони вниз и пальпируя её груди, — что меньше чем через год в семье Ладыниных будет великий праздник…

— Что ты имеешь в виду? – спрашивает она, повернув ко мне лицо, но по-прежнему тесно тычась попой в низ моего живота.

— Что у вас родится наследник!

— Откуда тебе знать, малыш?

— Поживём, увидим.

— Если это случится, я назову его в твою честь. Ты доволен?

— Я доволен тем, что случилось у нас с вами вчера и сегодня. А вы, можно узнать?

Между тем, сделав пору скользящих движений в надежде приобрести в ходе их прежнюю упругость, я обнаруживаю, что мой обессиливший юнкер вываливается наружу и безжизненно повисает между моими и её ляжками.

— Ты всё что ль? – интересуется она.

И, убедившись, что «всё», переворачивается на спину и знаком руки приглашает меня лечь рядом с ней, а когда я следую за этим приглашением, поворачивается ко мне, просовывает одну руку под мою голову, а другую кладёт на живот и начинает совершать круговые поглаживания. Я беру эту её ладонь и накрываю ею свою поверженного бойца.

— Боже мой! – восклицает бонна. – Как он уморился, бедный!..

Она тормошит его, наклоняется над ним и дотрагивается до него губами, пробует лизануть. Мне, вытянувшемуся на спине, щекотно это ощущать, но не больше. Поэтому я, вцепившись в её локоны, говорю:

— Спасибо! Вы вернули мне вчерашний должок. Но есть разница: вчера это была прелюдия.

— И прекрасная, должна признаться! Если бы не она, ничего бы не было, а был бы скандал!

— Вот-вот! А к тому, что делаете вы сейчас, трудно подобрать определение. Три финала, один торжественнее другого, уже прозвучали. Чтобы подойти к ещё одному нужно время…

— А времени у нас и нет! – делает госпожа Ладынина вывод, прекращает ставшее очевидным бесполезное занятие и снова вытягивается на спине. – Во всяком случае у меня. Причём не только сегодня, но и в другое время: днём я занята при детях, а вечером и ночью мой супруг всегда со мою. Вчера и сегодня – странные исключения. Невольно позавидуешь в этом плане Елизавете Львовне. Да ты, наверное, уже и сам в этом смог убедиться. Не так ли?

— Не знаю…

— Чего юлишь-то? Признавайся, было что с нею? Видела я, как она с тобою милуется.

— Хвастаться тут мне пока нечем, честно признаюсь. Хотя авансы какие-то мною от неё и получены. Да по правде сказать, какие это авансы? Другое дело её старшая дочка. Ксеня меня одарила ими весьма щедро…

— Ну уж ты девчонку-то пожалей… Займись-ка лучше мамашей… И тебе и ей больше пользы будет.

— Вы так считаете?

— Уверена. Кстати, тебе не пора вставать, одеваться и уходить?

— Если вы полагаете, что у нас нет ещё часика-другого для подготовки и исполнения четвёртой части нашего героического марша.

— Нет, нет, и не думай!

С неожиданной силой она выпихивает меня из кровати, накрывается одеялом и отворачивается лицом к стене. И когда мой туалет уже почти завершился, не оборачиваясь, обращается ко мне с такой просьбой:

— На тумбочке лежит книжка, которую я взяла почитать в библиотеке госпожи Самариной. Будь любезен, забери её с собой и найди способ поставить на полку, что повешена над дверью. Ладно?

Я беру эту книгу, полагая, что это рекомендованное мною «Искусство любви» Овидия, но выйдя на воздух и предполагая, что возвращаться к себе ещё рановато, иду на кухню и там обнаруживаю, что держу в руках французский перевод «Randyannne» какого-то анонимного англичанина. Я раскрываю его, чтобы пробежать его глазами, и к своему величайшему изумлению обнаруживаю, что среди описанных там приключений, случившихся с мистером Сминтоном, одно – с миссис Ливсон, считавшейся образчиком добродетели, — почти один к одному совпадает с моим, только что завершившимся. Начиная с сюжетной линии и кончая отдельными деталями. Что это: случайное совпадение, или спектакль, разыгранный вовсе не мною, причём по сценарию, написанному полвека назад? И что не менее любопытно: обмен с Гавриилом может быть и родился в его голове, но он имел место и в книге! И как я убедился чуть позже, с точно таким же окончанием.

А в моей спальне всё случилось так, как я и предвидел.

Гавриил был более чем удовлетворен. Утром он сердечно пожал мне руку.

— Она тебя не разочаровала? – спрашиваю я с напускным неведением.

— Мой дорогой Сашок, она — настоящий ангел и так сладострастно двигала своей мускулистой задницей, воображая, что её песочишь ты. Право, – ты славный малый.

Господин Ладынин вернулся на следующий день, в воскресенье 16 июля, и больше у меня не было ни малейшей возможности оседлать его жену, которую я, как мне казалось, оста-вил в интересном положении.

А Аня потом, когда я признался ей, что в ту ночь с ней был не я, и извинился, поведала мне, отвечая на мои дотошные вопросы:

— Я опешила малость уже тогда, когда тайком пробралась к вам и улеглась в кровать. Не говоря ни слова, он так принялся отпесочивать меня, да с такой страстью, словно давным-давно этим делом не занимался. Кто это был? Кто-то из ваших приятелей? Миша? Паша? Как теперь я буду смотреть им в глаза?

— Успокойся, нет.

— А кто тогда?

— Гавриил.

— Вот те на… А что ему от меня понадобилось?

— Почему ты думаешь, что от тебя? Он, глупый, думал, что ко мне придёт одна дама, и упросил меня, не приходить в ту ночь домой.

— Ничего себе!..

— Вот он и вылил на тебя страсть, которую копил к этой даме в течение трёх лет. Представляешь?.. Сколько раз он успел кончить?

— Пару раз… Но всего за четверть часа, не больше. И тут же отпустил.

— Так и ничего не сказал?

— Как же, шепнул на ухо: мол, надеюсь, тебе было хорошо.

— И когда у тебя закралось явное подозрение?

— Что что-то неладно я поняла тут же, едва почувствовала в себе его эту штуку….

— Какую? – допытываюсь я.

— Ну, эту! – и она дотрагивается до моего промежья.

— Как она у вас называется?

— По разному.

— И всё-таки.

— Елдою.

— Итак, ты поняла, что что-то неладно, едва почувствовала в себе его елду…

— Да, так.

— Ты невольно сравнила её с моей?

— И с вашей, и с той, первой, которая у кучера была.

— И что же?

— Что «что же»?

— Она была длиннее и мощнее, чем наши? Чего молчишь- то?

— Вы не обидитесь?

— Чего мне обижаться на правду?

— И длиннее и мощнее… Но уж больно быстро отплевался…

— И всё же, это, небось, было лучше, чем ничего?

— А вы что думали?

— Понимаю, понимаю. Да теперь и ты, поди, как подумаешь, что бедный Гаврюша в горячке воображал, что песочит бог знает какую даму, готова со смеху лопнуть. Не говоря уж о том, что тебе, служанке, достались все выгоды этого обсто¬ятельства. Так что ты не только предусмотрительно сохранило своё инкогнито, но и двигала своей мускулистой задницей также сладострастно, как и со мной. Не так ли?

— А то?

Это весёлое объяснение, сопровождаемое поцелуями, объятиями и прочими непременными для такого свидания процедурами происходило буквально на следующую ночь, и мы могли позволить себе не стесняться моего соседа Павла, ибо его не было — он уехал с Гавриилом в Москву. Кстати, они звали и меня с собою, и я, было, согласился, чтобы назавтра утром податься оттуда в Подольск, но в конце концов передумал, решив воспользоваться услугами госпожи Самариной. И зря не согласился. Под утро, едва мы заснули в объятиях друг друга, нас будит… госпожа Самарина. Уж и досталось Ане от неё! Как она не кинулась выдирать ей волосы и выцарапывать глаза, — не знаю. Но вид у неё был словно у разъяренной тигрицы.

Оказывается,… её супругу, который рассчитывал отдохнуть здесь несколько дней, понадобилось срочно выехать зачем-то в Подольск, он попросил её позаботиться о завтраке, кухарка его уже приготовила, а горничная куда-то запропастилась.

— А оказывается, она вот где спряталась! И когда это она только успела снюхаться? Ведь только же приехала?.. – возмущается госпожа Самарина, выпроваживая её из моего помещения. — Что же я скажу Ксене, если она вдруг спросит меня, как там её жених?

— Я её сам расскажу…

— Каким образом? Наша совместная поездка, о которой я так сладостно мечтала два последних дня, не состоится. Двуколка двухместная, я-то думала, она сегодня будет в нашем с тобою распоряжении, но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает… Так что придётся тебе остаться и снова делить свою кровать со служанкой. Не взыщи.

— А если я сразу же после вашего отъезда отправлюсь в Бицу, чтобы оттуда приехать на поезде в Подольск, вы меня там подождёте?

— Ага, я буду сидеть на вокзале и ждать, когда маленький Дон Жуан соизволит пожаловать в наш Подольск, по дороге заглянув к госпоже Зыковой, а в парке поиграв в жмурки или фанты с подружками её дочки… Ты так себе это мыслишь?

— Зачем? Вы мне даёте свой подольский адрес и занимаетесь своими делами, которых у вас, уверен, прорва.

— Это хорошая мысль. Но… Я вот о чём думаю… Прежде чем заявиться ко мне, прояви свои таланты разведчика и выясни, есть ли ещё кто-нибудь в доме. Если есть, то или подожди или найди способ получить от меня указания о дальнейших действиях. Понял?.. Ну тогда одевайся, умывайся и иди завтракать.

— А поцелуй?

— Будешь уходить в Бицу, попроси об этом Аню…

— Как, вы не против?

— А что мне ещё остаётся делать?.. Только надеяться на реванш, на отмщение.

[/responsivevoice]

Category: Случай