Пятое время года Часть 29 в Коврове

— Вот именно! Не все ж могут открыто признаться в том, что считается нехорошим! — слово «считается» Димка, говоря это, выделил — произнёс чуть насмешливо, даже пренебрежительно. — И потом… ты сказал «вообще», а «вообще» никакого нет… «вообще» — это фикция! Потому что есть мы — есть любовь, как у нас. И есть… — Димка вдруг вспомнил про тех двух гопников, что зазывали — настойчиво звали — Расима в свой номер, — есть голый секс… ну, то есть, одна лишь физиология — секс без нежности, без любви, и тогда бывает насилие: кто-то кого-то насилует, принуждает… как можно сваливать всё в одну кучу — и любовь, и насилие?
Скажем, мужчины насилуют женщин… и что — нужно теперь запретить и разнополую любовь, и разнополый секс? Это же глупо… и глупо, и нелогично! Точно так же, Расик, с любовью, когда любят друг друга парни… запрещать им любить друг друга лишь потому, что бывает, помимо любви, ещё и насилие? Глупо! Вот мы с тобой… разве, Расик, это не кайф — любить друг друга? Кайф… офигенный кайф! Ну, и на фиг мы будем думать о том, что в о о б щ е это вроде как плохо, если мы с тобой оба знаем, что нам — лично нам! — это очень даже прекрасно… тот, кто не только вслух говорит, а верит и думает, что это плохо в о о б щ е, тот просто глуп! Потому как здесь нет — и не может быть — никакого «вообще»! Вот… я, Расик, думаю так!

— Ну, хорошо… но ведь есть же… всё равно есть о б щ е е мнение про то, что такая любовь — это плохо, — Расим, говоря это, вспомнил, как он отталкивал Д и м у в первую ночь… блин, какой он, Расим, был глупый! — Откуда тогда это о б щ е е отношение к сексу между парнями? Мы с тобой знаем, что это кайф, но… мы ведь тоже не можем не считаться с этим о б щ и м мнением. Правильно?

— Правильно, — хмыкнул Димка. — Но ведь о б щ е е мнение не упало с неба — его нужно было сформулировать, распространить, внедрить в сознание большинства не умеющих самостоятельно думать людей, чтобы это чьё-то частное мнение стало восприниматься как мнение о б щ е е… и тогда возникает вопрос: кому было выгодно превращать такую любовь, как у нас с тобой, во что-то постыдное, нехорошее, преступное?
А ведь кому-то же это было нужно — кому-то всё это было очень выгодно! Есть такой принцип: разделяй и властвуй… вот и разделили любовь — на «правильную» и «неправильную»! Не сегодня разделили — давно… но это и ныне кому-то выгодно: опираясь на это нелепое, но укоренившее в сознании большинства о б щ е е мнение, можно кого-то любовью такой шантажировать, кого-то можно прессинговать, загонять в угол, разводить на бабки… или, шантажируя этой любовью, можно кого-то насиловать, принуждать к сексу, получая при этом вполне объяснимое — закономерное — удовольствие… разделяй и властвуй, — повторил Димка. — А любовь не делится — она или есть, или её нет… да?

Веаtае рlаnе аurеs, quае nоn vосеm fоris sоnаntеm, sеd intus аusсultаnt vеritаtеm dосеntеm! Какое-то время они молчали — молча лежали, прижавшись друг к другу, — Димка, лаская ладонью тёплую, сочную — сочно-упругую — попу Расима, думал о том, как стремительно пролетели десять дней… десять самых счастливых дней в его жизни!
И это только начало… за окном была осень — в окно барабанил холодный дождь, — лаская ладонью упруго-сочную тёплую попу Д и м ы, Расик думал о том, что Д и м а — самый лучший и самый умный, самый нежный и самый красивый… самый любимый и дорогой для него, для Расика, человек на свете! А ведь он, Расим, по собственному незнанию, по недомыслию едва не разминулся со своей любовью — тогда, в первую ночь… и все потому, что кто-то где-то когда-то решил-предписал, ч т о нужно считать хорошим, а ч т о считать нужно

плохим… о б щ е е мнение… какая всё это фигня — по сравнению с тем, что он, познавший любовь Расим, испытывал-чувствовал!

— Дим, скажи… ты меня правда любишь? — нарушая молчание, тихо проговорил — прошептал — Расим, словно в этот могли быть какие-то сомнения.

— А ты? — отозвался Димка… более нелепого вопроса он, Димка, не мог себе даже представить!

— Я? — Расик засмеялся; он ткнулся губами в Димкину щеку… и тут же, движимый чувством первой юной любви, накрыл губы Д и м ы губами своими — страстно и жарко он засосал любимого Д и м у в губы… разве это был не ответ?

Они целовались и говорили, говорили и целовались… они шептали друг другу всякие нужные и вроде совсем пустые, совсем ненужные, но всё равно очень нужные слова… они смеялись, боролись, дурачились в темноте… и целовались — целовались снова… ёлы-палы, как это было классно!
Перед самым подъёмом они ещё раз любили друг друга — сначала губами… они любили губами друг друга одновременно, — лёжа «валетом», они с упоением, с жаркой страстью сосали один у другого юные горячие пиписы, нежно ласкали губами невидимо багровеющие в темноте сочные головки… потом Расик лёг на живот, и Димка вдавился в Расима всем телом — вдавился в любимого Расика членом, лобком, живом, грудью, — целуя Расима в затылок, Димка кончил Расиму в попу… и — содрогаясь от кайфа, в попу Д и м е кончил Расим, — ночь, пролетев, подошла к концу… было утро.

Они, Расик и Димка, вместе — как всегда! — сходили в душ… быстро оделись… быстро собрали сумки… всё! Расик собрал свою сумку первым, — глядя, как Д и м а пакует сумку свою, Расим сел на застеленную кровать… на ту самую кровать, на которой они протрахались утром-вечером восемь счастливых дней-ночей.

Позвонила Зоя Альбертовна — позвонила, чтобы напомнить, что сбор всей группы внизу через десять минут, — она, Зебра, звонила всем… ну, то есть, звонила в каждый номер.

— Да, Зоя Альбертовна… да, мы уже готовы… да, через минуту! — деловым голосом проговорил Димка, одной рукой держа телефон у щеки, а другой рукой застёгивая на своей сумке «молнию».

Расик окинул взглядом номер… всё в номере стало за десять дней значимым, стало родным — как будто он, Расик, прожил здесь не десять дней, а всю свою жизнь!

— Ну… пойдём? — Димка, застегнув сумку — пряча в карман телефон, вопросительно посмотрел на сидящего на кровати Расима.

— Надо присесть на дорогу… — проговорил Расим, глядя на Д и м у снизу вверх серьёзным и вместе словно потерянным — по-детски беспомощным — взглядом.

— Точно! — Димка, перешагнув через сумку, сел на кровать рядом с Расимом. — Есть вроде такая примета: надо присесть на дорогу… — Димка, обняв Расима за плечи, прижал его крепко-крепко к себе… крепко-крепко прижал — словно он, Димка, хотел таким образом заглушить в себе сосущее душу ощущение, что всё у них кончилось… ничего ведь не кончилось! Ничего у них не кончилось! Они вернутся домой — они будут общаться в школе, Расик будет после уроков приходить к нему, к Димке, в гости — они будут любить друг друга… всё у них только начинается! И всё равно… всё равно на душе у Димки было муторно. И у Расика на душе было муторно — он, Димка, это видел-чувствовал. — Расик… пойдём? — проговорил Димка, через силу улыбаясь — толкая Расима плечом в плечо.

— Я не хочу уезжать… — едва слышно произнёс Расим, не глядя на Димку… «я не хочу уезжать» — прошептал Расим, и в его голосе Димка услышал беспомощное отчаяние… а что он, Димка, мог сделать? Он мог сделать для Расика всё, что угодно! Он мог защитить любимого Расика, если б ему потребовалась защита, он мог помочь ему, Расику, если б ему нужна была помощь, он мог спасти любимого Расика от опасности, если б ему угрожала опасность… он, Димка, не мог сделать лишь одного — он не мог удержать, остановить, повернуть вспять время, — «я не хочу уезжать» — сказал Расик…

— Думаешь, я хочу? — отозвался Димка; он, Димка, всё время делал так, чтобы Расим не смотрел на него как на старшего — чтоб во всём они были равными, но бывают такие моменты, когда кто-то должен быть старшим… кто-то должен быть старшим! — Расик, пойдём… пойдём! — Димка, говоря это, решительно встал с кровати. — А то, блин, опоздаем, и… Зебра нам вставит! — засмеялся Димка, подавая Расиму руку — поднимая Расика вслед за собой…

В лифте никого не было, и Димка, едва за ними закрылись двери, тут же, выпустив из рук сумку, порывисто притянул Расима к себе — крепко прижал его к себе… столько много хотелось сказать, а у них были считанные секунды, — глядя Расиму в глаза, Димка выдохнул-прошептал:

— Расик… все эти дни… все десять дней я был самым счастливым человеком! Расик… ты самый классный парень на свете — самый лучший пацан на земле! Я люблю тебя, Расик… люблю!

— Я тоже… я тоже люблю тебя, Дима! — успел ответить Расим, прежде чем лифт, опускавший их вниз, замер — застыл-остановился.

Category: Геи