Пятое время года Часть 26

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Невольно вздрогнув, Димка оторвав взгляд от монитора — медленно поднял голову, у з н а в а ю щ и м взглядом скользя снизу вверх по замершему в дверном проёме обнаженному юному Расику: длинные стройные ноги, по-мальчишески округлые, изящно-продолговатые бёдра, темнеющая мошонка, сквозь тонкую кожу которой рельефно выделялись двумя овалами достаточно крупные пацанячие яйца, чуть приподнятый — полустоячий — пипис с наполовину обнажённой алой головкой, кустик густых, смолянисто-черных полос на лобку, плоский безволосый живот с ямкой маленького, внутрь спрятавшегося пупка, красивая, словно два чуть приподнятых диска, грудь с матово-коричневыми кружочками сосков, изящно-округлые и вместе с тем зримо налитые, совсем не субтильные плечи, ключицы, нежная кожа шеи…

Пятнадцатилетний Расим был строен, красив, и ещё… стоя в дверном проёме, любимый Расик был необыкновенно, чарующе мил своим чуть встревоженным, вопрошающим и вместе с тем искренне недоумевающим выражением лица… «пятое время года» — пропела в Димкином сердце упоительно сладко невидимая мелодия.

— Расик… я стих сочинил… ну, то есть, стишок… небольшой стишок… — проговорил Димка, и Расиму показалось, что голос у Димы прозвучал то ли растерянно, то ли неуверенно, словно он, Дима, сам для себя не мог поверить в то, о чём только что сказал — проговорил.

— Ты что — стихи сочиняешь? — удивлённо проговорил Расим.

— Нет… это первый раз, — Димка, словно оправдываясь и вместе с тем сам удивляясь случившемуся, смущенно улыбнулся. — Вдруг проснулся… и — сочинял.

— Про что? — недоверчиво проговорил Расим, глядя на Димку с ещё большим — ничуть не скрываемым — удивлением… ну, то есть, если бы Дима сейчас признался, что летом он прыгал с парашютом, или сказал бы, что он в водолазном костюме спускался в морскую пучину, Расим удивился бы тоже, но всё ж удивился б не так… потому как в его, Расимовом, представлении Дима мог запросто совершить что-то опасное или рискованное, то есть мужественное — мужское, а сочинять стихи… это у Расика — применительно к Д и м е — в голове укладывалось как-то не очень… точнее, не укладывалось совсем — потому и спросил он не просто удивлённо, а недоверчиво: «про что?» — таким образом отреагировав на неожиданное Димкино признание.

— Ну… — Димка запнулся, и Расиму показалось, что он, Д и м а, смутился ещё больше. — Это тебе, Расик… ну, то есть, тебе посвящается, — проговорил Димка, не сводя с Расима по-прежнему вопросительного — вопрошающего — взгляда… словно он, Димка, сам всё ещё не верил — не мог поверить, что он сочинил вполне складное стихотворение.

— Мне? — у Расима от удивления чуть округлились глаза… и тут же в его округлившихся глазах живо вспыхнули-заблестели радостные искорки: мало того, что Дима стих сочинил, так он ещё и посвятил этот сочинённый им стих ему, Расиму! Ёлы-палы… это было совсем неожиданно! — Дима… мне? — переспросил Расим, словно не веря тому, что услышал.

— Ну… а кому же ещё? — искренне удивился Димка. — Расик… я прочитаю?

— Сейчас… подожди! Я сяду с тобой… — Расим шагнул в ванную комнату, сдёрнул с крючка своё полотенце, так же, как Димка, крутанул его вокруг бёдер, и так же, как Димка, опустился — сел — рядом с Димой на пол. — Всё… читай! — нетерпеливо проговорил Расим, прижимаясь к Димкиному плечу плечом своим — глядя на монитор лежащего на коленях у Димки компа-наладонника.

Димка непроизвольно прикрыл ладонью святящийся монитор, вдруг подумав, что без какого-то предварительного — предваряющего — пояснения Расим может ничего не понять… хотя, что он, Димка, мог сейчас рассказать-поведать сидящему рядом Расику? Как однажды он шел через парк, утонувший в золоте листопада? Как в том парке ему, страстно влюблённому Димке, вдруг пришли в голову три ничего не значащих слова? Но ведь всё это было давно.
..

Любимый Расим сидел рядом, и Димке вдруг показалось, что всё это было не просто давно, а было совсем в другой жизни — тогда, когда он, безответно влюблённый Димка, о взаимной любви мог только мечтать, приспуская трусы в постели — воображая Расика перед сном… «ничего пояснять я не буду» — неожиданно решил-подумал Димка, ощущая плечом своим плечо Расима — чувствуя, как близость парня рождает в его душе сладкую истому неутолимой любви.

— Короче, Расик… такое стихотворение:

пятое время года —

время любви Твоей!

осень ли — непогода,

лето ли — суховей,

или зима — морозы,

или весна — цветы, —

пятое время года —

это не дни, а Ты!

Стихи не пишутся — случаются… они случаются так же, как случается внезапно сорвавшийся с неба майский ливень, как случается поваливший на землю ни с того ни с сего белыми хлопьями легкий пушистый снег, как случается внезапно улыбнувшаяся в небе радуга… стихи случаются — как случается в жизни первая любовь, — Димка, хотел прочитать Расиму своё только что случившееся стихотворение по памяти, но, в последний момент подумав, что от волнения он может сбиться, прочитал, глядя на монитор… и пока он, Димка, читал, Расим, прижимаясь плечом к его плечу, тоже смотрел на монитор — скользил глазами вслед за чуть изменившимся Д и м и н ы м голосом по коротким, застывшим на мониторе строчкам.

— Маленькое стихотворение… да? — проговорил Димка, не отрывая взгляд от монитора… «конечно, никакое это не стихотворение — всего несколько строчек… несколько строчек, и… вполне возможно, что Расику оно совсем не понравилось» — подумал Димка, продолжая смотреть на монитор.

— Дима… а «ты» — это кто? — чуть слышно проговорил Расим, никак не реагируя на Димкин вопрос о размере стихотворения, или, точнее, о его объёме, потому как слово «размер» а поэзии имеет своё — совершенно другое — значение.

— Ты! — выдохнул Димка, отрывая взгляд свой от монитора; они посмотрели друг другу в глаза… ну, почему, почему каждый раз, когда они смотрят в глаза друг друга, у него, у Димки, сердце замирает от мгновенно вспыхивающей, жаром полыхающей нежности, так что иной раз на миг перехватывает дыхание?! Вот как сейчас… «пятое время годы — это не дни, а Ты!» — мысленно повторил-произнёс Димка, глядя Расиму в глаза.

— Я? — тихо переспросил Расим, словно он не расслышал Димин ответ… или расслышал, но не поверил… «я?» — проговорил Расик, словно желая этим коротким и совершенно конкретным вопросом ещё раз выяснить-уточнить, чтоб всё было наверняка.

Ты! — так же коротко — односложно — повторил-отозвался Димка, уже предчувствуя, как он сейчас… здесь и сейчас зацелует любимого Расика до их взаимного изнеможения.

— А почему слово «ты» с большой буквы? — медленно проговорил Расим, не сводя своих глаз с глаз Димки.

— Потому что… — Димка почувствовал, как у него стремительно тяжелеет, напрягается, наливается сладкой горячей твёрдостью скрытый под полотенцем член. — Потому что, Расик… потому что ты — это Ты! — Димка игрой интонации точно расставил акценты, где в этих двух рядом стоящих местоимениях буква большая, а где буква маленькая.

Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза, и взгляды эти говорили друг другу ничуть не меньше, чем самые прекрасные, самые искренние слова… теперь он, Димка, видел, что Расиму понравилось его короткое, но очень точное стихотворение, и значит… значит, он, Димка, совсем не напрасно проснулся среди ночи! И Расик проснулся.
.. он тоже проснулся, и тоже… тоже проснулся не напрасно!

«Расик… » — благодарно подумал Димка, ощущая, как чувство распирающей грудь нежности сливается с неодолимо растущим желанием, сладостно наполняющим низ живота, и этот пьянящий «коктейль» — эта смесь из нежности и желания — неудержимо разливается по всему телу музыкой нестерпимой, неодолимой страсти…

Обмотанный полотенцем вокруг бёдер, Димка сидел, согнув ноги в коленях, и полотенце обтягивало его бёдра, колени и ноги подобно юбке, так что член его под полотенцем виден не был, а между тем член у него, у Димки, уже стоял, дыбился несгибаемым колом — залупившийся член сладостно, конвульсивно вздрагивал, едва Димка, глядя на Расика, предвкушающе сжимал, сладострастно стискивал мышцы сладко зудящего ануса… «пятое время года — это не дни, а ты… ты, Расик… ты, и только ты!» — горячо, порывисто подумал Димка, неотрывно глядя Расиму в глаза.

— Дима… — тихо проговорил Расим, чувствуя, как у него стремительно тяжелеет, сладко напрягается, наливается горячей твёрдостью точно так же — как у Димы — скрытый под полотенцем член. — Поцелуй меня… — тихо выдохнул Расик, глядя на Димку своим потемневшим от страсти взглядом.

«Поцелуй меня» — выдохнул Расик, пятнадцатилетний школьник-девятиклассник, в два часа ночи сидящий на полу в залитой молочным светом ванной комнате на девятом этаже огромной гостиницы, обозначенной на карте Города-Героя одним из более чем трёх десятков совершенно одинаковых — неотличимых один от другого — значков-картинок… Расик произнёс — проговорил вслух эти простые и вместе с тем бесконечно значимые слова «поцелуй меня» — в п е р в ы е за всё это время, что они, Расим и Дима, неуёмно любили друг друга в своём двуместном гостиничном номере, — вообще-то, Димке об этом совершенно не нужно было говорить: он готов был целовать Расима всё время, утром и вечером, днём и ночью, потому что это было офигенно приятно — целовать любимого Расика, и Димка делал это всё время, едва они оказывались наедине в своей гостиничном номере…

Но теперь Расим, опережая Димкин порыв, попросил об этом сам, и в словах этих — «поцелуй меня» — Димка влюблённым сердцем отчётливо уловил, ощутил-почувствовал что-то более важное, чем порывистое, вполне естественное для всякого нормального пацана чувственное желание, — «поцелуй меня» — чуть слышно проговорил Расик, глядя в глаза обожаемому — л ю б и м о м у — Д и м е… а что — разве он, Расик, всем своим искренним сердцем в него, в самого лучшего д р у г а Диму, не был влюблен? Amitie amoureuse, как говорят французы…

[/responsivevoice]

Category: Подростки