Пятое время года Часть 23

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Утром они, Димка и Расик, едва не опоздали на завтрак… и всё потому, что Д и м е всё время было мало, — шестнадцатилетний Димка, влюблённый школьник-десятиклассник, никак не мог утолиться своей неизбывной любовью! Ну, то есть, утром они, разбуженные камнепадом бравурного вальса, вновь разрядились друг другу в попы — погасили свои стояки в тесно обжимающих, сладко обжигающих пацанячих н о р к а х; затем они вместе сходили в душ, быстро оделись, но при выходе из номера Димка, как это он делал каждое утро, стал «поправлять» на Расике воротник рубашки… не мог же он, Димка, допустить, чтобы Расик — любимый Расик! — вышел из номера с «непоправленным» воротом рубашки… никак он не мог такого допустить!

— Дима… — прошептал Расим, вырвав губы свои из страстно всосавшегося в них жаркого Димкиного рта, — ты мне губы сейчас… насосешь мои губы, и — как я пойду на завтрак…

— Хорошо, — засмеялся Димка, прижимая Расима к себе. — Тогда я, Расик, тебе насосу твой пипис… и — ты смело пойдешь на завтрак, потому как пипис твой никто видеть не будет… хочешь?

— Мы опоздаем… — отозвался Расим, обнимая Димку — страстно вжимаясь в друга Д и м у быстро твердеющим пахом. — Пойдём…

— Ты не ответил… — Димка, глядя Расиму в глаза, скользнул ладонью по спине Расима, и ладонь его наполнилась Расимовой булочкой. — Хочешь, чтоб я насосал пипис? — одной рукой прижимая Расима за плечи к себе, ладонью руки другой, соскользнувшей с ягодицы, Димка легонько провёл по Расимову паху, ощущая каменеющую твердость под Расиковами джинсами. — Хочешь? Я быстро… — Димка, чувствуя, как в нём стремительно нарастает желание, страстно вдавил ладонь в твердый Расиков пах.

— Мы опоздаем, Дима! — прошептал Расим, глядя на Димку ж е л а ю щ и м и глазами.

— Нет, ты скажи… ты скажи мне, Расик: хочешь ты или нет? — жарко выдохнул Димка, расстёгивая Расиму джинсы.

— Дима… не надо — не сейчас… вечером — после экскурсий… мы опоздаем… Дима… — Расим содрогнулся от сладости, ощущая, как Димка сжимает, горячо стискивает его извлечённый из плавок напрягшийся член.

— Сейчас… — возбуждённо засмеялся Димка, разжимая объятие — отстраняя Расика от себя… он, Димка, читал во взгляде Расима л ю б о в ь, и его, Димкино сердце, захлёбывалось от неизбывной нежности. — Расик… целый день… целый день смотреть на тебя — и при этом… при этом к тебе даже не прикасаться… я люблю тебя, Расик… люблю!

Вмиг опустившись вниз — став перед Расиком на колени, Димка скользнул округлившимися губами по пламенеющей головке напряженно торчащего Расимова члена… наверное, Расик был прав, говоря «не сейчас» и «вечером — после экскурсий», но разве страсть — юная страсть первой любви — подотчётна здравому смыслу? П я т о е в р е м я г о д а диктует свои законы, и законы эти для всякого, кто влюблён — кто дышит воздухом э т о г о времени года, неизмеримо важнее всех прочих законов и предписаний… з д е с ь и с е й ч а с — вот что такое любовь и страсть!

Времени было в обрез, и Димка, шестнадцатилетний десятиклассник, стоя на коленях перед Расиком, парнем-девятиклассником, стал напряженно-горячий Расиков член, колом торчащий из расстегнутой ширинки, не сосать — не губами дрочить, а дрочить быстро-быстро тремя пальцами: держа пальцами член Расика ближе к головке, Димка шесть-семь секунд двигал на члене крайнюю плоть, затем обхватывал головку члена губами, упруго трепещущим горячим языком пять-шесть секунд ласкал уздечку, и снова, убирая с головки влажный рот, начинал работать пальцами.

Расик, зачарованно глядя сверху вниз, как друг Д и м а дрочит его пипис вперемежку с сосанием багрово пламенеющей головки, млел от наслаждения, невольно сжимая ягодицы — сладострастно стискивая мышцы сфинктера.
.. уложился Димка менее чем в две минуты, — дёрнувшись от кайфа, Расик выпустил Д и м е в рот струйку вязкой горячей спермы… спермы было не очень много, — сделав глоток, Димка, не медля ни секунды, ладонью вытер мокро блестящую головку Расикова члена, удаляя с поверхности головки свою слюну, и, быстро поднимаясь на ноги — тыльной стороной той же самой ладони вытирая свои мокрые губы, весело посмотрел кончившему Расиму в глаза:

— Вот… а ты боялся! В руках мастера любое дело спорится… — Димка засмеялся. — Убирай пипис в штаны — прячь его до вечера…

— Дима, я тоже… давай, я у тебя! — Расик, уложив пипис в плавках, застегнул свои джинсы и, не теряя ни секунды времени, так же быстро, как Димка, опустил вниз — стал перед Димкой на колени, расстёгивая джинсы на нём, на Димке… времени было в обрез, и; наверное, уже все были внизу, в холле, готовясь идти на завтрак, но разве он, Расик, не хотел сделать приятное другу Д и м е?

Точно так же, как Димка, Расик, держа возбуждённый Димкин член тремя пальцами, стал попеременно то дрочить его, то ласкать губами и языком, вбирая в рот багровеющую головку… тот, кого Димка любил всей душой, всем своим сердцем, страстно ласкал его, Димкин, пипис, и у Димки от удовольствия, от осознания своего бесконечного счастья в груди пылала огнём неизбывная нежность, а в мышцах ануса тем же самым огнём свербел вечно юный зуд наслаждения-сладострастия… «в руках мастера… » — сказал Димка Расиму, но вряд ли Расима можно было назвать мастером в таком деле, как сосание члена; дело было не в мастерстве, а в чувстве взаимной любви, в желании сделать друг другу приятное, и…

Не прошло и двух минут, как Расику в рот выпустил струйку горячей спермы Димка, — спермы у Димки после утренней любви — после утреннего траха попу в постели — оказалось точно так же, как у Расика, не очень много, и Расик, соскользнув губами с головки Димкиного члена, тут же сделал глоток — как Д и м а… уложились они, отсосав друг у друга, в общей сложности в пять минут, — это было molto allegro; вытерев мокрые губы Расима нежным касанием ладони, Димка, убирая член в плавки, благодарно прижался к губам парня губами своими… как же он, Димка, его, любимого Расика, обожал!

Они уже были в лифте, когда неожиданно ожил Димкин телефон — зазвенел-запел полицейской сиреной, призывно вибрируя в кармане ветровки.

— Зебра, — проговорил Димка, едва взглянув на дисплей телефона — на фотографию Зои Альбертовны. — Да, Зоя Альбертовна! — проговорил Димка, поднеся телефон к щеке — весело подмигивая невольно напрягшемуся Расику. — Нет, всё нормально… мы уже в лифте — будем внизу через десять секунд… да, хорошо! — Димка, нажав на кнопку с красной скобкой, хотел, не сдерживая своих чувств, поцеловать Расима в пипку носа, благо в кабинке лифта они были одни, но Расик, весело засмеявшись, тут же подался всем телом в сторону, и — ничего у него, у влюблённого Димки, с поцелуем не получилось.

— Ну, Расик… я тебе вечером это припомню! — Димка, дурачась — изображая злопамятного мачо, сузил-сощурил смеющиеся, счастьем наполненные глаза. — Вечером я тебе, Расик, всё припомню… всё-всё припомню — мало тебе не покажется!

— Вечером, Дима, но не сейчас, — отозвался Расим, чувствуя, как Димкина радость передаётся ему, наполняя его, Расимово, сердце точно такой же радостью — сладко шумящей радостью осознания юного счастья… он, Расик, смотрел на счастливого Димку, и сердце его плавилось-млело от мысли, что Д и м а — самый классный пацан на земле! — его, Расиков, д р у г… н а с т о я щ и й д р у г… разве это было не счастье?

Десять дней пролетели — как миг… пролетели как сон — как сказка, — два парня в двуместном гостиничном номере в пору своей неуёмно шумящей счастьем юности — что может быть лучше такой ситуации? Два парня, затерянных во вселенной.
.. они, юные Димка и Расик, любили друг друга утром, любили друг друга вечером — они, юные и счастливые, с упоительной страстью любили друг друга в постели и ванной, любили друг друга лёжа и стоя, любили друг друга пылко и нежно, неугомонно и неустанно, самозабвенно и безоглядно… скрывая от всех своё счастье, они любили друг друга легко и солнечно — con estro poetico, — п я т о е в р е м я г о д а было в их юных душах!

Десять дней… точнее, не десять, а восемь счастливых дней пролетели-промчались — как сладкий туман, — ах, если б можно было, замедлив время, продлить, растянуть-задержать эти восемь счастливых дней! Димка, любя Расима, ничего Расиму не навязывал, ни к чему его, Расима, не подталкивал — всё у них было в постели ad libitum… ну, например: Димка, шестнадцатилетний десятиклассник, целовал любимого Расика везде-везде… он, Димка, каждый вечер любил Расима жаждущим ртом в туго стиснутый анус, — вжимаясь губами в коричневый нежный кружочек, Димка ласкал языком сомкнутый, страстно подёргивающийся входик, и Расик…

Пятнадцатилетний Расик, сказав на заре своей дружбы с Д и м о й «я как ты», делал всё то же самое: кончиком влажно-горячего, упруго трепещущего языка Расим сладострастно ласкал туго сжатый вход у Димки, целовал Димку в его коричневый кружок… разве в постели влюблённые знают преграды — разве преграды есть у любви? De gustibus non est disputandum, — о вкусах не спорят: каждый волен выбирать то, что ему нравится — что по душе… разве не так?

В последний день их пребывания в Городе-Герое была заключительная — обзорная — экскурсия… когда они — после утреннего траха con brio, после совместного принятия душа — одевались, чтоб идти на завтрак, Димка невольно обратил внимание, что Расик вновь берёт с полки аккуратно свернутый желтый свитер… то есть, глядя на Расика, уже надевшего джинсы и рубашку, Димка вдруг подумал, что он, Расик, все десять дней проходил в одном и том же свитере.

— Расик, ты всё время, как мы приехали, носишь этот свитер… — с улыбкой проговорил Димка, застёгивая рубашку — стоя перед Расимом в рубашке и в плавках. — У тебя же есть ещё клетчатый — тоже симпатичный…

Димка, сказав-проговорив «тоже симпатичный», мысленно улыбнулся, осознавая нелепо прозвучавшее слово «тоже»: как будто что-то, что носил Расим, могло быть на нём, на Расиме, несимпатичным… симпатично на Расике было всё, — ему, Димке, нравилось всё, что носил Расим! Да и как могло быть иначе? Вопросительно глядя на Расика, Димка потянулся за своими джинсами, — глядя на Д и м у, Расим на секунду замер, держа желтый свитер в руках… но уже в следующую секунду лицо Расика озарилось чуть радостно щедрой — солнечной — улыбкой:

[/responsivevoice]

Category: Подростки