Обнажение жены Вторая история про мою Дашеньку

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]

Обнажение жены. Вторая история про мою Дашеньку.

Категории:

Традиционно

Романтика

Подростки

Наблюдатели

Странности

Классика

Случай

Эта история будет длинной — то, о чем я рассказываю, длилось целых две недели. Но в ней много приключений, которые, наверно, мало кто испытывал, а вот нам с Дашкой посчастливилось. И все до последней детали — правда. Интересно – читайте, нет – бросайте сразу 🙂

Все, что я расскажу, было этим летом – в 2009 году. Буквально через месяц после нашего приключения на реке мы с Дашкой отправились на море. Это был наш второй совместный отпуск.

Впервые мы отдыхали на море сразу после свадьбы. Нам было офигительно хорошо вместе, конечно, это было типа свадебного путешествия, мы страшно целовались в укромных уголках, а по вечерам я занимался сексуальным развитием Даши. Она вообще выросла такой скромницей, эротика совсем не занимала места в ее жизни, если сравнить с девицами ее возраста, куда больше Дасю волновала романтика, поцелуи, всякие красивые поступки, которые я для нее с удовольствием совершал, ну и так далее. Может, это и не удивительно – она ж все-таки совсем молоденькая, хоть тело её и развилось очень рано. В общем, я говорил, до свадьбы она была девственницей, и я даже увидел её полностью голой первый раз только после венчания. До этого она только позволила раздеть её по пояс, и я зацеловал ей соски до одури, надеясь, что она не выдержит и природа возьмет свое, ну, а она мужественно дотерпела до конца, и я мог только догадываться, что она тогда с собой вытворяла, когда я ушел. Такая она была стыдливая – кричала от желания, извивалась, но низ не раздела. А я хоть и сам лопался по швам, но не принуждал её, потому что она все-таки девочка, школьница, и мне очень не хотелось обидеть её, отпугнуть её любовь ко мне.

В общем, такая вот моя Дася. И в наш свадебный отдых мы много занимались любовью, каждый день, это было нечто вроде обязательной сладкой тренировки – разрабатывать её юное влагалище, чтоб привыкало к сексу. И я только после свадьбы стал понимать, какая одурительная красотулечка моя Дася, насколько она невероятно сексуальна и как все мужики должны дуреть от нее. И мне ужасно хотелось показать всем то, что видел только я один – голенькую Дасю, с ее умопомрачительной грудкой, фигуркой и всем-всем-всем.

Мы, конечно, ходили на пляж, купались там, как все цивилизованные люди, в купальниках и плавках, получали дикий кайф от моря, но все-таки это было чуть-чуть не то. И особенно после нашего приключения на реке мне ужасно захотелось экстрима — чтобы Дашу все видели голой, все видели, какая она секси, и она от этого получала бы такое же стыдное удовольствие, как тогда в лесу.

И вот у меня созрела бандитская идея. Я по натуре человек импульсивный, когда что-то приходит в голову – не слишком рассуждаю, а сразу действую. В общем, когда мы собрали чемоданы и вот-вот должны были выходить на вокзал, я втихаря от Дашки взял да и выкинул из чемодана кулек со всеми-всеми её купальниками и плавками. И, конечно, молчал. А внутри дрожал весь – что же из этого будет?

А ехали мы на восточный берег Крыма – в такое тихое место, где никакой инфраструктуры, ни туристов, ничего – только море, соль и тишина. Там была Богом забытая турбаза, ну, нам и порекомендовали её, а то в прошлый раз нас жутко достали орды туристов, которые стесняли Дашу, и она смущалась меня целовать.

Ну, мы приехали — и конечно, сразу обнаружилась пропажа. Я это обставил так, что Даша впопыхах забыла сложить кулек с купальниками, да и Даша сама была уверена в этом — но она сильно расстроилась, даже всплакнула немного. Я её утешал, говорил – ничего, мы тут купим, — зная от друзей, что ничего не купим.

Так и оказалось. В общем, получилось то, чего я хотел: Даша приехала купаться на море без единой купальной пары! Ну, я, конечно, стал потихоньку втирать, что, мол, ничего страшного, людей тут немного (а это так и было), отойдем в уединенный уголочек, благо, пляж тянется на десятки километров, и там будешь лежать нагишом, и загоришь равномерно…

Дашутка сперва и слышать об этом не хотела, порывалась вначале вообще домой уехать – но море так соблазнительно плескалось, и солнышко, и ветерок, и такой кайф от юга… я ничего не говорил ей, а только повел её на бережок, заставил снять обувь, и мы босиком прошлись по волнам, потом я стал её фоткать… В общем, Даша очень быстро раздумала уезжать 🙂 и решила купаться в той паре белья, которая была на ней. Это был мой подарок – кружевные трусики и лифчик, очень прозрачные и возбудительные. Тут я стал убеждать её, что в таком белье красоваться неприлично – «ты что, оно ж кружевное, чего доброго, подумают, что ты того…» У Дашки аж глаза потемнели от этой мысли, и опять слезки показались. Уж очень ей хотелось скорей бултых – в водичку. И солнышко уже садилось…

А я опять стал её убеждать, что гораздо приличнее купаться совсем голой. В сторонке, где никто не видит… И вижу – Даша стала прислушиваться, смотреть на меня серьезно, стала искать место… А у самого внутри все замирает – вот она, победа! Сейчас, сейчас будет ОНО…

Отошли мы метров на 20 от людей – дальше я не разрешил, сказал, что не надо забираться далеко, место незнакомое все-таки – в общем, усадил я Дасю на песочек, и стал дрожащими руками снимать с неё вначале топик, а затем и лифчик. У Даси опять была пунцовая мордочка, и трусики она не разрешила мне снять, говорит «не надо». Я заладил свое – «ты что, они ж кружевные», но Даша ни в какую. Сидит с голой грудкой, в одних трусиках, и боится встать. Тогда я вскочил, схватил её за руку – «идем купаться!». Поднял шум, крик, стал заигрывать с ней, задирать её… Дашка вскочила и, прикрывая грудь рукой, побежала за мной в воду.

Мы накупались до одурения, и когда стали вылезать, солнышко уже почти село. И тут я глянул на заветное место – на Дашины трусики, а они намокли, и стали, как из целлофана – абсолютно прозрачные. Был виден буквально каждый волосок Дашкиного пушистого паха, несмотря даже на сумерки. Я громко ойкнул, показал ей туда, Дашка глянула — сама охнула и плюхнулась-присела в воду. Тут я стал ей внушать – мол, что в трусах, что без них – все едино, без трусов даже приличнее, а так… И – уговорил: Даша сняла в воде трусы и, косясь на людей, вышла из моря голенькой! Она очень стеснялась, пряталась за меня, косилась в сторону и шла, как-то вся вжавшись внутрь.

Мы легли на песочек, и тут я стал её целовать и нежить по-всякому. Совершенно одурительное ощущение – целовать на улице, на людях голую, абсолютно доступную во всех местах жену! И она ощущала нечто особенное – вначале сжималась, а потом расслабилась, сама разошлась и так взялась за меня, что я думал, как бы только дотерпеть до номера.

Когда стемнело, мы пошли домой. Я уговорил Дашку не одевать мокрые трусы, чтоб не простудиться, и она одела коротенькую мини прямо на голое тело, и топик тоже. Он был тоненький, под ним торчали сосочки, и мне даже казалось, что я вижу их цвет. Когда мы шли в номер, я периодически залазил Дашке под юбку и ласкал там голые интимные места, прикрываясь темнотой – совершенно непередаваемое ощущение! Она одергивала меня, конечно, но сама таяла при этом, и когда мы пришли в номер, я прыгнул на Дасю, не снимая с неё юбки. А Дашка в ту ночь была в любви особенно страстной, почти бешеной.

Наутро я уговорил её идти без трусов – в одной мини и топике – все равно, мол, не понадобятся. Она упиралась, но быстро согласилась, только повязалась поверх мини пляжным платком. Когда мы завтракали, а потом шли по парку, я балдел оттого, что у Дашуньки под короткой юбкой и прозрачным платком ничего нет.

Мы пришли на пляж. Людей там было хоть и намного меньше, чем везде, но все равно прилично, человек 30. И ни одной голой, конечно, только некоторые девушки расстегнули купальники, подставив спинки солнышку. Мы прошли к самому краю, Дашка десять раз оглянулась вокруг, и таки стянула с себя все тряпки и осталась без всего. Моя мечта сбылась!

Теперь я расскажу, как Дашка осваивалась …со своей голой ролью. Вначале она почти весь день пролежала ничком на песке, причем на животе, и я серьезно боялся, как бы она вся не сгорела. Кстати, хоть я и поливал её тоннами крема, она немного обгорела сзади. Только к вечеру я уговорил её подставить уходящему солнышку свой перед, и она легла на спинку, зажмурившись и сжав ножки плотно, как солдатик. Мимо нас постоянно сновали люди, и каждый раз, когда мимо кто-то шел, Дашка сжималась и ерзала. Выходила к воде она вначале тоже сутулясь, сгибаясь, приседала, когда проходили мимо, прикрывалась тряпочками и просила меня закрывать ее.

Но потом море и солнце сделали свое дело, и уже к вечеру Дашка не сгибалась, не прикрывалась, а плескалась в воде, упивалась морем и не обращала внимания на прохожих.

На второй день она уже не сжимала ножки, подставляла солнышку все свои части, выгибалась и устраивалась, как киса, не стеснялась привставать и кушать у всех на виду, роняя крошки на голые сиси. Правда, когда шла к воде и обратно — прикрывалась юбкой, и только когда входила в воду — отдавала юбку мне.

На третий день Дашка уже ничем не прикрывалась, свободно вертелась, освоилась, бегала сотни раз к воде и обратно, сновала вдоль берега, поднимала большой шум и визг, как за ней обычно водится, и ничуть не стеснялась людей и взглядов. Мы уже подплывали к людному участку пляжа, плавали там среди одетых — правда, на берег Дашка выходить отказывалась. И по берегу мы подходили вплотную к людям, и они хорошо видели, что Дашка голая, но дальше Дашенька тоже не шла.

В тот день я решил устроить ей маленькую экзекуцию: положил её на самую кромку берега, чтоб волны накатывались ей на лицо и тело, а сам пристроился лизать ее между ножек. Дашка хоть и протестовала, но не слишком настойчиво. Было это, естественно, вечером, когда уже стемнело, было такое чудное освещение, багряно-золотистое. Дашкино тело здорово прогрелось солнцем, и холодные волны в сочетании с моими ласками просто свели её с ума, как я и хотел. Она стонала и кричала гораздо сильнее, чем ожидалось, а в момент её оргазма нас обоих накрыла большая прохладная волна и слегка протащила за собой в море. И я не понял тогда, где морская пена, а где то, что вытекло из Дашки.

На четвертый день Дашка совершенно свободно разгуливала по пляжу, подходила к людям — даже с некоторым озорством, с вызовом, — принимала для меня позы… в общем — кайфовала по полной. Я видел, что собственная нагота и красота кружат ей голову и переполняют ее, как она любит говорить, «до самых ушей». В глазах у неё сверкали озорные чертики, она вся пропиталась морем, солнцем и чувствовала себя свободно, будто всю жизнь прожила голой. Я даже уговорил её подплыть к берегу прямо среди людей, предлагая ей просто постоять на дне и отдохнуть, но она ошарашила меня – вышла совершенно голой в самую гущу людей и уселась на берегу! Сидит, поглядывает на меня, щечки пунцовые, а глазенки так и сверкают. Ножки, правда, плотно сжаты, но зато красиво изогнуты, как хвост у русалки. На неё косятся, кто-то ее фоткает, но никто ничего не говорит.

Потом она просто убила меня тем, что вышла голая за пределы пляжа, на дорогу, и предложила прогуляться. Вещи наши остались на пляже. Вот это да! Прогулка с голой Дашуней по дороге, где нет никакой возможности ее одеть! Я понял, что она «втянулась», и красоваться голой у всех на виду ей нравится ничуть не меньше, чем мне — смотреть на нее. Вечерами, когда мы приходили в номер, она всякий раз была возбуждена, киска была мокрой, и не нужно было дополнительно возбуждать ее — не говоря уж обо мне.

Были уже сумерки, но все равно было видно, что моя Дашка голая. Мы шли под ручку, как обычная пара, нам встречались люди, некоторые косились на нас, некоторые отворачивались, некоторые улыбались, а Дашка, казалось, совершенно не смущалась. Я обнял её за голое бедро, мы вышли с дороги в поле, прошлись по колючей травке… Был закат, было совершенно обалденно, Дашка голая, с волнистыми кудрями была чудо как красива на фоне заката. Она выгибалась, дразнила меня, принимала позы — а я жалел, что не взял фотокамеру. Я был готов овладеть ею прямо в поле, но все же не решился, было еще слишком светло. Но грудь я ей нацеловал, и мокрую киску трогал, и мы оба страшно возбудились. Мы долго ходили в тот вечер, до самой темноты, сдерживая и продлевая наше желание, и Дашка танцевала в темноте, а потом оказалось, что на берегу никого нет, темнота и безлюдье, только луна светит… Я сбросил плавки, и мы взялись друг за друга всерьез.

Потом мы купались оба голые — оказалось, невероятный кайф купаться в прохладном море после секса, а еще потом долго не могли найти нашу одежду, и я уже хотел было объявить, что она потерялась, и повести Дашку голой в номер, но в этот самый миг Дашуня таки нашла ее. Я видел, с какой неохотой она натягивала юбку, как ей хотелось быть голой, и предложил ей идти топлесс. Она брыкалась, конечно, для виду, но я не дал ей одеть топ, и мы пошли в номер. По дороге нам встречался народ, Дашку освещали фонарями, засматривались на нее — Дася была невероятно обворожительна в голубой коротой юбке, с обнаженнной грудью и растрепанными мокрыми кудрями, сверкавшими в лучах фонарей. Группа ребят вдруг попросилась с нами сфоткаться, и Дашка блестела глазами в темноте, гримасничала и принимала позы. Я просто не узнавал ее. Перед турбазой я, конечно, одел Дашутку в топ…

На пятый день Дашка голенькая выходила на дорогу, общалась, перезнакомилась в голом виде с дюжиной отдыхающих, гордо и вызывающе поглядывала вокруг. Она уже не стеснялась ничего и никого, и только впитывала своим голым телом восхищенные взгляды. Мы присоединились к одной веселой компании, играли все вместе в мяч, девки восхищались Дашкой, какая она смелая, и две из них даже сняли купальники. Дашкина грудь, конечно, была самой красивой… Дашка очень скоро стала душой компании, ну а я просто таял, конечно. Потом она ошарашила меня тем, что отправилась голая к киоску за водичкой. Киоск был далеко, на дороге за пляжем, и только мы заговорили о том, что, мол, надо бы водички докупить, она взяла деньги и говорит «ну, я пошла», и удаляется голая с зажатыми в руке деньгами к дороге. Я кричу: «э, стой! Ты что!», а она оборачивается на ходу, ухмыляеется насмешливо — и не останавливается.

Ну, я ее не пустил, конечно, там полно людей, здесь пляж все-таки, а там был бы скандал, наверно. Пошел сам за водой, возвращаюсь через пляж, а там, наверно, треть всех девок с голой грудью расположились. Ну, дала моя Дашка пример всему пляжу! Без трусов, правда, не было никого, кто-то только приспустил трусы пониже, чтобы попа загорала.

Подхожу к нашему пятачку, смотрю, а Дашки нет. Туда-сюда сунулся, смотрю — нет нигде. Ну я перенервничал, ужас просто, метался туда-сюда, знакомых ребят не вижу, а у незнакомых стесняюсь спрашивать — «вы не видели мою жену, ну, которая голая?» Пробежался по пляжу, глянул на дорогу, в поле — нет! А одежда лежит — значит, голая где-то бродит. Не пошла же она в номер, в самом деле! Думаю уже Бог знает что, воображаю, как мою Дашу насилуют какие-то уроды, клянусь больше никогда не оставлять ее ни на миг…

Когда наконец вижу — идет по дороге со знакомыми ребятами, совершенно голая, разумеется, и ноги почему-то заляпаны грязью. С души как камень свалился, я так и присел на дорогу, и вид голой Дашки, идущей по дороге как ни в чем не бывало среди людей, меня потряс просто, как током долбануло.

Когда приблизились, я, конечно, делаю вид, будто в ярости, а на самом деле готов расцеловать ей все тело за то, что она жива и невредима. Тут она подходит ко мне, обвивает шею ручками, выгибается-прижимается всей фигуркой, трется грудями, лицо невинно-влюбленное, а глазенки так и сверкают, и в каждом — по чертику. Сидят, ножки свешивают. Из меня, конечно, весь воспитательный стих вытек, как масло из котлеты, стою, мычу что-то строгое-неубедительное, а она щебечет — рассказывает,… что рядом, оказывается, есть грязевой вулкан, и там жидкая грязь, очень полезная, в ней люди купаются. Окунаются туда, а она густая, как паста, и держит всех на плаву, никого не засасывает и никто не тонет. Чего ж ты не окунулась, спрашиваю ее, хоть и понимаю: там же все в купальниках небось, одна Дашка голая — а она говорит: не хотела без тебя, только вместе, преданно смотрит мне в глаза и опять прижимается всем голым телом. Тут я потек, что называется, окончательно. Вот так всегда… Спрашиваю, много там людей? Не очень, но есть люди, говорит она, а я думаю: Боже мой, это ведь она ходила совсем голая туда, ну и ну…

Меня возбудило все это невероятно, член натянул плавки, я и не знал, куда деваться. Остаток дня прошел в играх: Дашка разыгралась, расшалилась, громко визжала, разгорелась вся, раскраснелась, глазенки сверкали… Ее только и слышно было и видно на пляже: знай сверкали мокрые голенькие ягодицы, да слышался ее звонкий смех и крики. Мы все здорово разыгрались тогда: бегали, брызгались, топили друг друга, швыряли в воду. Там была компашка Дашиного возраста, студенты, чуть постарше ее, ну и я тоже втянулся. Пацаны, как обычно в игре, потеряли дистанцию и шлепали Дашку по чему попало, хватали за руки-ноги, и я вместе с ними, но все-таки при мне они старались держаться в рамках. Голая Дашка их возбуждала страшно, они обсмотрели ее тело во всех возможных ракурсах, и все старались взять ее за ноги, чтоб ненароком раздвинуть их и посмотреть ТУДА. У всех члены колами стояли, хоть никто этого как бы и не замечал. К вечеру почти все девочки остались без купальников, кроме одной, но плавки не снял никто. У меня к концу дня было чувство, будто вся мировая энергия пульсирует у меня в паху, хоть я среди дня и пристраивался для разрядочки за скалой. В номере мы с Дашкой, как только заходили, бросались друг на друга без слов…

На шестой день мы решили рано утречком пойти к грязевому вулкану, пока там еще никого нет, чтобы нарезвиться в грязи наедине. Я не знал, пойдет ли Дашка туда голая, и стеснялся спросить. Дашка не взяла ни трусов, ни даже обуви, пошла босиком, и я с ней за компанию — ноги все равно почти что привыкли к колючей крымской травке. А одела Дашуня один только сарафан на голое тело, и кроме него, на ней не было ровным счетом ничего, даже сандалий.

Как только мы вышли из парка на дорогу, Дашунька подпрыгнула, как козленок, стянула с себя сарафан и стала голышом танцевать, вертеть сарафаном над головой, и все это — на глазах у нескольких человек. Это так радостно-непосредственно у нее вышло, она так спешила подставить тело солнцу и ветру — я просто обалдел.

Мы вначале окунулись, покушали, а потом оставили ее сарафан и мои шорты под камнем, и отправились к вулкану. Было утро, часов 8 или 9. Вулкан был такой «черной дырой» в поле, в траве — участок густой, как варенье, чернющей грязи, метров 8 в поперечнике. Выглядела она устрашающе, но очень заманчиво. Нигде не было ни души, только птицы пели, и море шумело рядом. Мы зачавкали ногами в грязи вокруг вулкана, ноги сразу стали черными, на них было жутко смотреть. Мы немного оробели оба, голая Дашка сказала, что где-то в другом месте было бы и подумать противно, чтоб так вывозиться. И все-таки в блестящей черной грязи было что-то необъяснимо привлекательное, хотелось плюхаться и возиться в ней, как поросята. Я окунул палец в грязь и принялся рисовать на Дашке, потом осмелел, зачерпнул грязь ладонью, сделал Дашке гусарские эполеты, Дашка тоже стала чертить на мне всякую всячину. Я нарисовал ей улыбающуюся рожу на животе, потом усы на мордочке, испачкал ей носик… зачерпнул обеими руками грязи, и со словами «лучший в мире шампунь» стал густо вымазывать в ней светленькие Дашкины кудряшки. Дашунька полушатенка, полублондинка, полурыжая, такого сверкающего золотистого оттенка, наверно, больше нет в природе, она никогда не красилась… а грязь была густо черная, как сажа или гуталин, и был такой особый кайф пачкать эти милые кудряшки вязким черным месивом, густо вмазывать его по всей Дашкиной голове, не оставляя ни пряди, и скоро Дашкина кудрявая головка превратилась в блестящий мотоциклетный шлем, черный-черный, по самую переносицу, и только глаза сверкали…

Мы так увлеклись пачканьем друг друга, что не заметили людей и вздрогнули, услышав их голоса рядом. Там было четверо ребят, они остановились возле кромки вулкана и с интересом глазели на нас. Почему-то мы оба ужасно застеснялись, что нас застукали за таким занятием. Усатая Дашка вдруг издала боевой клич, схватила меня за руку и поволокла в самую гущу грязи — а там вдруг оказалось глубоко, мы оба провалились, споткнулись, и Дашка окунулась по грудь. Это меня подзадорило, и когда она привстала, отряхиваясь, как собака, я толкнул ее дальше, и она с визгом плюхнулась в метре от меня и вдруг исчезла в грязи с головой.

Меня как током дернуло, подогнулись колени, мелькнула мысль, что вот, все… но через мгновение оттуда вынырнуло какое-то черное существо, без глаз, рта и ушей, хрюкнуло, провело черной лапой по голове, на которой сразу появилась пара знакомых блестящих глаз, схватило меня за ногу и рвануло к себе. Я, ничего не сообразив, ухнул куда-то в преисподнюю. Мне залепило глаза, уши и нос густой теплой массой… через секунду я вынырнул, снял с лица пару килограмм грязи, а глазастое черное существо неистово визжало и швыряло в меня черными комками.

Это был такой мощный позитивный шок, я такого никогда не испытывал, мы оба будто провалились в бездну первобытного, животного счастья. Утонуть было невозможно, грязь хоть и всасывала нас слегка в себя, но при этом держала, как воздушная подушка. Было такое странное, незнакомое ощущение парения, невесомости. Грязь была очень густая, она покрывала нас слоем сантиметра в три, я смотрел на то, что секунду назад было Дашкой, а сейчас стало бесформенным визжащим черным комком, поблескивающим на солнце, и только глаза сверкали на густо-черном фоне, да зубы скалились от счастья — смотреть на нее было жутковато и весело, да я и понимал, что сам выгляжу точно так же.

Вот это да! Мы визжали, орали, хрюкали, бросались грязью, густо размазывали ее друг по другу, ныряли, шлепались, терлись друг об дружку… Чуваки, стоявшие рядом, завистливо крикнули нам: «Ну как?» — «Офигееееееть» — крикнул я, и показал им обеими руками «cool». Они так вдохновились, что ринулись к нам, и через секунду вулкан был битком набит черными визжащими чертями. Мы, правда, отделились от них: они плюхались с одной стороны, а мы — с другой, подальше. Я вытянул голого черного чертенка Дашку на кромку вулкана, где было дно, и стал закапывать ее в грязь. Замазал ее густым-густым слоем, все тело закопал, нигде не было и следа Дашки, ровное место, только ноздри торчат из черного бугорка-носа. Она лежит смирно под слоем грязи, не шевелится, а я сунул руку в грязь, нащупал ее киску и принялся поглаживать ее. Под грязью что-то колыхнулось и чавкнуло, но я придержал Дашку за плечи, она послушалась, перестала шевелиться, и я — снова за свое. Что мы там такое делаем, не было видно: я так хорошо закопал Дасю, а чуваки галдели и были заняты собой.

Грязь снова начала колыхаться и шевелиться, потом вдруг кааак чавкнет — и оттуда вылетело с грохотом и брызгами черное чудовище. Оно отряхнулось, сняло грязь с век и ушей, проморгалось, схватило меня за руку и зашептало: «ты что? Я ведь чуть не кончила!» «Очень хорошо», сказал я, и опять сунул руку чудовищу между ног. Тут чудовище вскочило на ноги, схватило меня за руку, и мы выбрались из грязи. «Ты куда?», спрашиваю я Дашку. «Куда-нибудь», говорит она, и ведет меня по траве за бугорок, который возвышался рядом с вулканом.

Я обнял черное чудовище за плечи. Грязь скользила под руками, и это мне очень понравилось: я стал на ходу гладить Дашку, как бы покрытую густым скользящим гелем. Это было очень чувственно. Мы зашли за пригорок, сели на траву, и тут Даша стащила с меня плавки, замазала грязью все …чистые места, и мы стали тереться друг о друга черными телами и размазывать грязь друг по дружке. Это непередаваемое ощущение — теплый липкий гель под руками, скользящими по любимому телу… Очень скорио мы возбудились до логического предела, и я кончил под Дашкиными руками, а она под моими.

Некоторое время мы лежали обессиленые, а потом отправились к вулкану (причем я — голый, плавки оставил под пригорком) — поплавать еще, побеситься и обновить грязевой покров, обтерый об траву и друг о друга. Я немного стеснялся того, что я голый, и думал «ага, а Дашке каково?». Чтоб отомстить самому себе, я предложил Дашке погулять вот так — голышом и в грязи. Ну, она-то могла гулять только голой — у нее ведь не было совсем никакой одежды, я вспомнил это, и мысль об этом чуть не снесла мне крышу, и уставший член стал снова подниматься. Дашка согласилась, ее глазенки сверкнули, и вот мы равномерно размазали грязь по телам, не оставив ни одного чистого клочка, и оправились голыми бродить куда глаза глядят.

А тут как раз к вулкану подвалил народ, человек 10, и такая женщина средних лет спрашивает нас, ну как, мол, так купаться, и вроде как не замечает, что мы голые. Дашка визжит ей «Потрясающе! Так классно!», смеется, тетя тоже улыбается, к разговору подключаются ее знакомые, и вот — мы, голые и покрытые грязью — в эпицентре светской беседы. Я стеснялся жутко, там еще и девки были молоденькие, как Дашка, и еще моложе, а мой чернющий член явственно выпирал вперед. Я демонстративно обнял Дашку за голые бедра, потом стал месить ей грязь в волосах, а нас все расспрашивают о впечатлениях — «скажите, а это не противно? А там можно утонуть?» А одна непосредственная девочка с огромными глазищами подошла ко мне и спросила как ни в чем не бывало — «а можно вас потрогать?» Я сказал — «Вон там этой грязи намного больше, чем на мне. Но если уж очень хочется — трогай». Она хихикнула, робко прикоснулась к моему плечу — сначала пальцем, а потом всей ладонью — потом провела грязной ручкой по лицу, сразу стала чумазым чертенком — эта грязь очень чернит и пачкается, даже легким слоем — хихикнула, и все рассмеялись и принялись шутить над ней.

Наконец-то мы оторвались от любопытной толпы и, смущенные и возбужденные по-новой, отправились куда глаза глядят. Мы бродили по полю долго, грязь на нас подсохла, стала голубовато-серой, потрескалась, и Дашка стала похожа на древную статую. Волосы наши превратились в твердые комки цемента, и мы старались не думать о том, как будем все это смывать с себя. А смывать не хотелось — был такой кайф от необычной обстановки, от того, что мы в грязи с ног до головы, голые, одни в дикой степи, нас греет злое солнышко, и стрекочут цикады…

Мы гуляли вот так, грязными, часа три, пока совсем не спеклись и не захотелось смертельно в водичку. Тогда мы разыскали мои плавки, окунулись еще разок в грязь — «для души» — и пошли мыться. Плавки были, как штаны Василия Алибабаевича в «Джентельменах удачи», одеть их было невозможно — пришлось идти к берегу голым. А там были люди — немного, правда, но были. У меня опять защекотал внутри стыд: я стал понимать, чему подвергал Дашку. Но она, казалось, совершенно перестала стесняться, будто всю жизнь пробегала без трусов.

Грязь довольно долго не смывалась, и нам пришлось долго плавать и нырять, чтоб она «откисла» и вымылась из волоc. Тело и волосы после нее были мягкие и маслянистые, будто смазанные кремом.

Потом мы долго лежали голыми на песке, утомленные и разомлевшие. Мимо все время сновали люди, но мне уже было все равно, я прижал к себе Дашку, и на целом свете были только мы одни. Время будто остановилось тогда…

На седьмой день Дашка впервые взяла с собой краски и этюдник. Она ведь художница у меня, и талантливая, у нее даже выставки были в Киеве и Запорожье. Она собиралась на отдыхе много рисовать, но так вот получилось…

В общем, пришли мы на пляж, выкупались, я — в плавках, Дашка, разумеется, голая, потом вышли на берег, а Дашуня ставит мольберт, краски, бумагу, укрепляет все свое хозяйство, подбегает с бутылочкой к морю, набирает воды, потом берет кисть, начинает набрасывать эскиз — и не думает при этом одеваться! Стоит совершенно голая недалеко от дороги, у всех на виду, и сосредоточенно рисует! Я снова обалдел — уже в который раз. Когда я совершал свою диверсию с ее плавками — даже и предположить такого не мог.

Вид голой художницы, стоящей у мольберта, был совершенно умопомрачительный, все, кто шел по дороге, останавливались, смотрели на Дашку, показывали на нее и шушукались. Я сел на всякий случай рядом, на песке, у Дашки под ногами (чтоб заодно и скрыть кол, стоящий между ног), потом стащил у нее банку красной краски, окунул туда палец и стал рисовать на Дашкиной попке сердечки — по одному на каждой половинке.

Она вначале не реагировала, а потом вдруг нагнулась и мазнула меня кисточкой по морде. Хихикнула, а потом сказала: «а ну-ка, встань, да не шевелись». Я послушно встал, замер, и она принялась увлеченно рисовать на мне какую-то картину. На мне появлялись чайки, волны, паруса — это был морской пейзаж. Это потрясающее ощущение — когда тебя разрисовывает совершенно голая, перемазанная, любимая и до ужаса красивая жена, и на нас смотрит дюжина любопытных.

Она занималась этим делом увлеченно и серьезно, отступала назад, смотрела на «картину», склонив голову — и только чертики в глазах поблескивали. Вокруг нас собралось кольцо курортников, они с интересом разглядывали голую Дашу, меня и картину на мне. Даша закрасила уже мне живот, руки, плечи, велела закрыть глаза и принялась рисовать что-то на лице и веках…

С ней заговаривали, она отвечала насмешливо-серьезно, как она это умеет. Я тоже хохмил, как мог, и скоро в этом стихийном обществе всем было очень весело.

Когда Дашка закончила «картину», эффектно поставила последний мазок у меня на пузе и сказала «Вот!», ей крикнули «Девушка, а меня разрисуете?» — и к ней подошли двое парней. Прежде чем я успел что-то сказать, она резво повернулась к ним и ответила «почему бы и нет? Вас как, одновременно или по очереди»

Один чувак спросил «а сколько это стоит?» Дашка удивилась вначале, потом подмигнула мне и говорит «двадцать гривен». Она пошутила, конечно, но один из чуваков сразу куда-то удалился, а потом прибежал с купюрами в кулаке, протягивает ей — «вот, за меня и за него» — и показывает на товарища. Дашка говорит «Я же пошутила! Все бесплатно!», а чувак говорит «ладно-ладно, берите, щас ничего не бывает бесплатно». Тут я вмешался: «бери, супруга, пока дают, потом мне леденца купишь». Показал как бы, что Дася — моя жена. Дашка говорит «да мне и прятать некуда» и проводит руками по голым бокам и бедрам. Народ опять захихикал, кто-то сказал «да, на вашем костюме карманов нет»… Тогда я взял деньги, говоря «Согласно традиции, вся выручка — мужу», а Дашка обошла чуваков со всех сторон, обсмотрела их пристально, как на медосмотре, вогнав их в краску, затем обмакнула кисть и начала рисовать на них — одновременно на обоих. Она их поставила рядом, вплотную, чтоб нарисовать на них одну картину.

Скоро по пляжу пронесся слух, что голая художница офигенно разрисовывает всех подряд, и к Дашке выстроилась целая длинная очередь. Народ бросил купаться-загорать и обступил ее плотным кольцом. Там были и девушки, но в основном парни, конечно. Дашка раскраснелась вся, перемазалась, волосы растрепались и стали всех цветов радуги — она то и дело поправляла их перепачканными руками. Этюд был позабыт на мольберте. Я видел все, будто во сне: Дашка, моя Дашка голой разрисовывает незнакомых парней… Я здорово ревновал, но и возбужден был так, что плавки оттопырились на десять сантиметров. Впрочем, у всех парней, стоящих рядом, наблюдалось то же самое.

Когда подошла разрисовываться девушка, Дася заявила, что не будет рисовать на ней, если та останется в купальнике, взяла ее за плечи, быстро развернула спиной к себе,… мгновенно расстегнула купальник и сбросила шлейки. Девушка успела только охнуть и схватиться за грудь, а народ одобрительно загудел. «Ну так как?», спросила Дашка, а в глазах пляшут чертенята. Девушка хихикала, краснела, наконец решилась и сбросила купальник, явив любопытным взглядам свою милую маленькую грудь. Народ опять приветственно зашумел, раздались апплодисменты. Дашка взялась за кисть и стала рисовать девушке на одной груди солнце, а на другой — месяц, подмигивая при этом мне. Ай да Даша, ай да скромница!

Потом Даша устала и объявила, что идет купаться. Разрисованные чуваки гордо ходили по пляжу, фотографировались во всех конфигурациях, а тут пристали к Дашке, чтоб она сфоткалась с ними перепачканная — до того, как вымоется. У нее была привычка вытирать закрашенные руки о фартук, а тут она вытирала их автоматически прямо о голое тело, и под конец на каждом бедре и на животе красовалось нечто вроде абстрактных картин, а волосы были, как у панка: разноцветные и торчком.

Дашка стала фоткаться со всеми, кто просил ее. Это была первая в ее жизни голая фотосессия с чужими чуваками, но она разошлась, разгорячилась, глазенки сверкали, и не стеснялась Дашутка ни капельки, наоборот — красовалась своей наготой и своим телом, принимала умопомрачительные позы и фоткалась в обнимку с «моделями», касаясь их грудями и выразительно поглядывая на меня. Я бесился и плыл от возбуждения.

Потом она выкупалась — сама, я не решился смывать ее «шедевр», вышла из моря — и никто из ее раскрашенных «моделей» не расходится, все ждут ее. Ну, думаю, раз нашему уединению пришел конец, сам виноват — используй то, что есть, по максимуму. И говорю: «а теперь мы сами разрисуем нашу художницу!»

Все с бурным энтузиазмом восприняли это предложение, похватали Дашкины краски, кисти, пообступали ее со всех сторон. Она не ожидала такого, посмотрела на меня выразительно, как она умеет, и говорит: «только я лягу, а то ужасно устала, ноги не держат». Она и в самом деле выглядела усталой, глаза полуприкрыла, и личико вытянулось. Дашунька стала опускаться на песок, а я-то думаю: как она ляжет — на живот или на спину? и вижу — легла на спину и подставила весь свой роскошный перед нам, со всеми прелестями, даже ножки раздвинула.

Ну, мы все ринулись к ней, поусаживались вокруг нее — человек 10, одни почти парни и мужики, девушек только двое, а один парень ходил вокруг нас и фоткал с разных ракурсов. Даша лежала без движения, расслабилась, полуприкрыла глаза, а мы принялись чертить на ней разные веселые картинки — кто рожицу, кто «палка-палка-огуречик», кто солнышко, кто красную звезду — и никто не норовил изобразить ничего неприличного. Краска прекрасно ложилась на мокрое Дашкино тело, даже немного растекалась.

Мы все были тоже разрисованы, закатное солнышко ярко освещало нас, и было очень весело. Парень спросил «а можно на лице?..», Даша томно протянула «угуууу», не открывая глаз, и он принялся рисовать ей черную полумаску. Другой неуверенно спросил «а грудь можно?» Даша лениво мурлыкнула, почти не раскрывая рта — «все можно, только осторожно». Я сел у самого ответственного участка — возле паха, напротив меня сидел другой парень и малевал ей на бедре корабль. Я стал рисовать на Дасином животе дерево, которое корнями как бы уходит в лобок и ниже, и так постепенно спускался к киске. А парни тем временем разрисовывали ей обе груди, и как-то получилось, что мы почти одновременно стали касаться кистями и пальцами складок киски и сосков. Даша дернулась, один парень растерялся и оставил в покое сосок, а другой или не понял, или упрямый был — решил дорисовать свою ромашку до конца. А я как раз закрашивал ей половые губки. Дашка дернулась снова, слегка изогнулась, издала нечто вроде еле слышного гудения, потом потянулась всем телом — как бы спросонья. Я глянул ей в лицо — глаза ее были крепко зажмурены, губы сжаты в полоску. Дашка молчала, но несколько раз глубоко вздохнула и вытянулась еще сильнее, не раскрывая глаз. Мы перешли к более нейтральным участкам ее тела — никто об этом не говорил, но с общего молчаливого согласия мы решили больше не дразнить ее, почувствов перебор. А бока у Дашки — эрогенная зона, и когда мы принялись водить там кистями — Даша снова выгибалась, вытягивалась и вздыхала, как и минуту назад. Я на всякий случай подполз к ее голове, шепнул «Даш, все нормально?». Она еле слышно угукнула, или просто продолжала кряхтеть, как медвежонок, я не понял. Мы порисовали на ней еще немного, но очень скоро на ней не осталось ни одного живого места, вся она была похожа на забор, размалеванный, где только можно. Мы хотели еще порисовать у нее на спине, но там налип толстый слой песка, и идея отпала.

Дашуня открыла глаза, глубоко-глубоко вздохнула и принялась вставать, причем ей нелегко это далось, расслабленное тело не держало. Когда встала — принялась с интересом и улыбкой вертеться-рассматривать себя. Ее вставание сопровождалось апплодисментами и всеобщим восторгом. Она попросила зеркало, но были только маленькие, дамские, из косметичек, и она смогла увидеть только свое лицо. Увиденное очень рассмешило ее. Потом все стали фоткаться с ней, и я тоже нафоткал ее со всех сторон и со всеми ее «моделями». Она улыбалась, но была очень утомлена, у нее дрожали руки.

Я все понял и стал ненавязчиво разгонять народ, чтоб они оставили в покое Дасютку, дали ей отдохнуть. Дашка сказала, что она даже не будет купаться — смывать краску, так она устала. Я принялся собирать краски, мыть кисточки, складывать ее причендалы, мне помогали, а Дашка опустилась на песок и сидела без движения, потом снова легла. Наконец мы собрались, я подошел к Дашуне, дал ей руку, потормошил — «вставай!» Она открыла глаза, улыбнулась, хрипло сказала «не могу встать»… Я помог ей подняться, мы распрощались со всеми «моделями», и я спросил ее «так ты что, платье оденешь прямо на краску?». Она говорит «я вообще его не одену. Краска не высохла еще, испачкаю все на свете». Я обалдел, но промолчал, натянул шорты на раскрашенные ноги, навесил на себя все Дашкины причендалы, и мы пошли.

Это было невероятно эффектно: парочка, разрисованная с ног до головы, парень увешан сверху донизу всякими манатками, а девушка к тому же еще и совсем голая. На нас, конечно, смотрели абсолютно все, показывали пальцами, и я чувствовал себя не могу описать как. Идем мы так, и я думаю: неужели она голая пойдет прямо в турбазу? Она была уставшая, расслабленная, еле волочила ноги, индифферентная ко всему… но ведь будет скандал! Нет, нельзя так, надо ее одеть.

А она вдруг прижимается ко мне, смотрит в глаза и тихо так говорит: «как ты думаешь, все заметили?» — «Что заметили?» — спрашиваю я. Она отстранилась вдруг, остановилась, смотрит на меня и говорит «ну, тогда, когда я лежала, а меня разрисовывали…» — «Ну так что?» — «Как что? Ты не заметил, что ли?» Глаза удивленные, на пол-лица. «Нет, не заметил, наверно», говорю я, — «а что?»

«Да так, ничего» — говорит она, и опустила голову. Прошла пару шагов — взяла меня за руку, прижалась ко мне и тихо так говорит: «Я ведь кончила тогда. Неужели ты не заметил? И не один раз…» Я как шел, так и стал. Елы-палы! Вот да Дашка! А она говорит: «вы на мне все рисуете и рисуете, и здесь (показывает на грудь), и там… а я лежу и кончаю. Представляешь кошмар? И стараюсь не пикнуть, чтоб не заметил никто…»

Меня тогда переполнила такая нежность и жалость к Дашке, я обнял ее, стараясь не колоть бока этюдником, потом достал платье, говорю: «одевайся, солнце, дальше нельзя голой». А она будто не слышит — глаза полуприкрыла, и шепчет: «Такой кошмар… И так хорошо…» Потом порывисто бросилась на меня, обняла, вижу — плачет. Ну, я гладил ее по разноцветным кудрям, потом все-таки одел ее — мы были уже почти у самой турбазы, там вахтерши вредные, и вообще… А мысли о том, как она лежала голая, открытая всем нам, и кончала, и подавляла в себе оргазм, просто сносили мне крышу, и я сам чуть не кончил по …дороге домой.

Думал: приду, помою ее, сам помоюсь, и не буду к ней приставать, сниму напряжение сам, не в первый раз. Пришли, я ее завел в душевую, вымыл тщательно, потом вымылся сам, как мог (половина краски на мне осталось), не просил уставшую Дашку мыть меня — она причесывалась, потом просто стояла прислонясь к стенке, без движения — одел ее, отвел в комнату, а там снова раздел догола и попросил: «Дашутка, ты так посиди еще голенькая, пожалуйста, и ножки распахни, а я вот — себя в порядок приведу…» Я все-таки чуть-чуть стеснялся просить ее о таких вещах, хоть это было и не в первый раз. Снял трусы, взялся одной рукой поглаживать ее ножку, другой — за свой член…

А у нее — глазенки на пол-лица, и говорит, чуть не плачет — «Как же это? А я?.. У меня внутри все горит!..»

Тут я подскочил, и говорю: «Дашуня, милая, я просто не хотел тебя утомлять, ты ж устала». А она: «Иди ко мне…»

Ну, дальше — сами понимаете. Тронул ее киску, а оттуда — прямо капает. И так, наверно, всю дорогу было. Я в нее входить не стал — понял, что сразу кончу, как только войду — а вначале пообнимал ее, а потом прильнул к киске ртом. Она кончила буквально через минуту, очень бурно и с криками, а тут уж и я вошел в нее, и…

На седьмой день Дася снова взяла с собой краски, этюдник и все причендалы в надежде хоть сегодня порисовать. Но когда мы вышли на пляж, нас обступили плотным кольцом курортники, и давай умолять, чтоб Дашка их разрисовала! Совали деньги, набивали цену… Слух о голой художнице за одни только сутки распространился по всем окрестным землям, и теперь нам не давали проходу. Ну все, кончился интимный отдых! Прикольно: вначале мы специально ведь расположились подальше от людей, чтобы Дашка могла отдыхать голой и не стесняться, а теперь Дашутка стала центром внимания, и весь пляж переехал к нам и расположился вокруг нашего пятачка.

Дашка немного растерялась, потом сказала, что обязательно разрисует всех, кого сможет, только вначале пойдет выкупается. И чур – не торопить её! А еще она, прищурившись, напомнила о своем правиле: девушки допускаются на прием только топлесс.

Дашка была в платье, и я, и все присутствующие, конечно, ждали, что будет дальше. В таких условиях ей ещё не приходилось раздеваться – на нее были направлены десятки взглядов, мужских и женских, и никто не собирался отворачиваться. Дашка сложила вещи на песок, обвела всех вызывающим взглядом, подмигнула мне и — быстро и решительно сдернула с себя платье. В толпе заулыбались, прошелестел эдакий неопределенный гул восхищения. Её стройное, загорелое тело было неописуемо красиво, у меня даже слезы навернулись на глаза от гордости за то, что эта умопомрачительная красавица – моя жена. Ее соски, загоревшие первый раз в жизни, сильно потемнели, стали почти бурыми, а пушок на лобке, наоборот, выгорел, и светлел на фоне темного загорелого тела, и волосы выгорели слегка, и в них сверкали золотые нити. И вся она была золотисто-коричневая, блестящая и упругая.

Обнажившись, Дашка подошла, обняла меня, прижалась грудями — и принялась весело щебетать со всеми. Нас снова стали фоткать. Я обнял Дашку за голое бедро, мы попозировали, а потом побежали купаться.

Дашка разрисовала в тот день человек 15. Были среди них и степенные мужики средних лет, и суровые тетки, которые в других условиях непременно обозвали бы Дашку бесстыдницей и кое-чем похуже, а здесь застенчиво и заискивающе улыбались ей. Дашка была неумолима, и они вынуждены были обнажить свои обвисшие бюсты, на которых Дашка рисовала то птичку, то облако, то собачью мордочку. Её фантазия была неисчерпаема, рисунки у нее были простые, но выразительные и ужасно веселые. У меня кружилась голова от восхищения, когда я смотрел, как голая Дашка управляется со всеми, а те — знай только ловят её взгляды. Я помогал ей – держал краски, бегал за водой, даже закрашивал обведенные ей контуры. Она, паршивка, поручила мне закрасить голую девичью грудь, девчушка и так стеснялась, а когда я взялся за её сисю – вообще поникла, нервно улыбалась и дергалась, когда я касался соска. Дашка здорово вошла во вкус – дразнить во мне, в себе и в других эротического чертика.

Потом, уже далеко за полдень, Дашка вдруг объявила о конце рабочего дня, побежала в море, где я отмыл ее от красок, а потом мы решили удрать ото всех вплавь – к вулкану. Туда был километр или чуть больше, ну, мы поплыли вдоль берега, по которому гордо разгуливали разрисованные «модели».

Мы проплыли с полкилометра, устали, выползли на берег… Тут уже не было людей. Мы побрели прямо наискосок через поле к вулкану. Дашка моментально покрылась серым слоем пыли, налипшей на мокрое тело, и я шутил, что никакого вулкана уже не нужно.

На вулкане уже никого не было. Мы ступили в чавкающую грязь, и опять появилось сладкое и непонятное чувство, даже мурашки по коже пробежали. Я заблаговременно снял плавки, оставив их на траве, мы пробрались туда, где было по колено, легли и стали нежно обмазывать друг друга. С чистой кожей эта ласка оказалась еще более головокружительной, чем после выхода из грязевой ванны. Мы нежно мазали и мяли тела друг друга, я снова обмазывал Дашину пушистую головку, с наслаждением покрывая черной скользящей массой ее волосы, и она делала то же самое со мной. Потом мы очень скоро переключились на эрогенные зоны и половые органы, раздразнили себя до одурения… когда я вдруг скомандовал: «А теперь – в преисподнюю!», схватил Дашку на руки, сразу увяз по пояс, споткнулся – и полетел с Дашкой в руках в самое жерло.

И опять мы визжали и дурачились, опять стали веселыми зверятами, потерявшими разум. Я не давал Дашке протереть веки, все время замазывал их толстым слоем грязи, а она вертелась, как слепой котенок, задыхалась от смеха и колотила меня по плечам…

Потом мы побежали, как малые детки, взявшись за руки, к морю – купаться. Ворвались на берег с визгом и воплями, как черные бешеные черти, насмерть перепугав чуваков, уже успевших забрести туда. Я уж и позабыл, что я голый, а вспомнил только, когда вылезал, и мой член под взглядами нескольких девушек исправно стал по стойке «смирно»… Дашка величественно продефилировала перед ними, задрав носик. Впрочем, те улыбались – видно, узнали «голую художницу».

Мы побежали опять к вулкану. Там все еще никого не было. Тут у меня возникла одна идея. Мы оба здорово возбудили друг друга, но не удовлетворились, и возбуждение клокотало внутри, как самый настоящий вулкан. Я сунул руку Дашке между ног – там все оказалось именно так, как я и думал – и говорю:

— Я ложусь на спину, ты тащишь меня туда, где по колено, садишься там на меня верхом, устраиваешься покрепче и поудобнее, а потом отталкиваешься ножками, и мы оба едем на мне в преисподнюю…

Секс в грязи! Дашка аж подпрыгнула, взвизгнула, рванула меня за руку и потащила вперед – так ей хотелось поскорей впустить в себя эти впечатления. Понятно, что член должен быть чистым – я же не хотел натолкать внутрь Дашки грязи. И вот я придумал, как это можно сделать…

У нас все получилось, хоть и с осложнениями. Дашка тащила меня за руки и подмышки, я плыл по грязи, как по мягкому киселю, потом Дашка все-таки споткнулась и окунулась почти с головой – но все-таки между ног было чисто. Член мой стоял исправно, как часовой, но руки у нас у обоих были грязные, поэтому Дашке нужно было попасть киской точно на член, как снайперу. Ей это удалось с третьей или четвертой попытки, и член вдруг провалился в ее влажное лоно. Мы оба завизжали от восторга, Дашка завертелась на мне, чавкая грязью и разбрасывая брызги – и тут мы оба поехали в центр вулкана. Это было, как внезапное скольжение с детской горки вниз головой – я только успел схватить Дашку за попу, чтоб она не соскользнула с моего члена. Мы снова окунулись по самую макушку, и даже не сразу вынырнули. Я крепко держал Дашку за попу, мы как бы срослись там, как сиамские близнецы. Вынырнули, жадно набрали …воздуха, я даже не мог протереть глаза, так как держал Дашку, — но она сама сообразила снять грязь у меня с век, мы оба проморгались, улыбнулись друг другу – и я стал двигать бедрами.

Это было нечто вроде секса в невесомости. Вначале было сложно приспособиться, какое-то время мы пыхтели и напрягались, но потом я понял, что достаточно расслабиться и только слегка ворочать членом в ее влагалище, и она тоже приспособилась медленно вращать бедрами – и тогда наступил такой кайф! Мы будто летели в космосе без веса и без усилий, а густая грязь еще умопомрачительно размазывалась по мошонке, а когда Дашка заскользила ручками по мне, и мы стали тереться липкими щечками, а потом я стал бодать головой о её грудь — мои руки были заняты, я держал ее за попу – вот тогда мы, что называется, прозрели! Я закричал Дашке: «я сейчас кончу! Что делать?» Дашка сказала «Таймаут», перестала вращать бедрами, и мы блаженно застыли. Так повторилось ещё два раза, после чего я все-таки бурно кончил в Дашку, и некоторое время парил в изнеможении, вне времени и пространства. Потом я, когда отошел немного, взялся обеими руками за ее киску и анус, и Дашка тоже очень бурно кончила.

Этот секс принес нам такую радость, которая переполнила нас до краев и вытекала из нас, как пена из бокала с шампанским. Мы почти не говорили, только смотрели друг на друга, улыбались и вздыхали. Была такая блаженная истома, когда не хотелось ни двигаться, ни говорить, а только прижиматься друг к другу и месить грязь. Встать было совершенно невозможно.

Солнце уже садилось. Вдруг мне пришла в голову безумная идея, и я предложил Дашке: «давай ночевать здесь!». Её это почти не удивило, она только томно протянула «прямо в грязи?» — «Прямо в грязи! Как две свинки», ответил я. Тела переполняла такая истома, что эта идея казалась все более реальной. Где-то там далеко были наши вещи, деньги, одежда, Дашкин этюдник, краски… но это была другая планета, далекая и несуществующая, а реальной была только наша любовь и наша истома. Грязь была теплой – она подогревалась изнутри энергией Земли, ночи были ласковые… мы только отползли из жерла вулкана к кромке — туда, где было дно. На всякий случай — хоть там и нельзя утонуть, а все же… И, очевидно, в ту же минуту заснули, потому что я уже ничего в тот день не помню.

Проснулись мы оттого, что нас кто-то расталкивал. Спал я без снов (и Дашка, как потом оказалось, тоже), и что происходит, понял далеко не сразу. Вначале мне показалось, что мы у себя дома, и нас расталкивает моя мама, чтоб Дашка не опоздала в институт. Потом я никак не мог открыть глаза, их что-то склеило, потом с удивлением обнаружил, что лежу в какой-то вязкой массе… и тут все вспомнил. Нащупал под боком Дашку, убедился, что она шевелится, потом стал тереть глаза, соскабливать с них грязь… Чей-то мужской голос закричал: «Шевелятся! Живые, значит!». Наконец я смог приоткрыть глаза, меня ослепил яркий свет, я никак не мог открыть их шире, наконец попривык маленько, открыл – вижу, солнце на небе сверкает, рядом копошится серо-буро-малиново-голубое существо, все в трещинах, черных брызгах и пятнах, трет глаза, а над нами возвышается мужик, по пояс в грязи, держит меня за плечо, и дальше – ещё несколько человек.

Мужик, матерясь, допытывается у нас – «Вы что, б…, пьяные, что ли? Или от грязи угорели?» Другой подхватывает – «Говорят же, нельзя в ней долго киснуть – мозги скручиваются, б…». Я, наконец, присел, ощутив при этом, как на мне лопается какой-то панцырь. Даша протерла глаза, открыла их, тоже прищурилась – ее глазки с серо-голубого гипсового лица испуганно смотрели на мужика и его друзей. Я обнял Дашку, привлек к себе, сказал мужику «да нет, мы просто тут спали», что вызвало дикий гогот. Тут прозвенел Дашкин полусонный еще, но возмущенный голосок: «а что тут смешного?»

И — один из чуваков говорит – «да это ведь художница! Даша, это ты?» — «Нет, это злой гоблин Гольфимбуль, а вовсе не я» — ответила ему Дашка, из чего я заключил, что она почти совсем проснулась. У чувака стали спрашивать – «что, та самая, которая ходит голая и всех разрисовывает?» — «Ну да, та самая. Вы тут как очутились, ребята?»

Я отвечаю: «Я ж говорю вам – мы спали. Ну чего пристали, в самом деле?». Мужик говорит «не злись, дружище, мы думали, что вы тут, б…, мертвые совсем. Идем мимо, видим — лежите тут пластом… Толкал вас, толкал полчаса, а вы не шевелитесь…». Я говорю «Ладно, вот мы живые, все нормально». Тогда другой говорит: «ну что, мужики, пойдем, не будем мешать, а?». И они ушли, даже грязевую ванну не приняли – такие деликатные оказались. Хотя – это все Дашкино имя так магически подействовало на них, она теперь стала тут местной знаменитостью, кем-то вроде доброй феи — о чем я и сообщил ей, а она выдала мне смущенно-довольную гипсовую улыбку.

Мужики ушли, а мы не знали, сколько времени, и по-прежнему было такое чувство, будто мы вне времени и пространоства. Дашка первой встала на ноги, подскользнулась, шлепнулась в грязь, хихикнула, встала снова, сладко потянулась всем своим голым телом… при этом корка грязи на ней трескалась и отлетала кусочками, как штукатурка от старой стены.

Я тоже встал. Дашка толкнула меня, я упал в грязь, она извинилась, хитро блеснув глазенками. Я толкнул её, тоже извинился… Через минуту мы плюхались и бесились в самой середине вулкана, обновив грязевой покров на себе и снова сменив цвет с серо-голубого – на черный. Наигравшись, мы вылезли из вулкана и стали бегать по полю друг за дружкой. Такого телячьего восторга я не испытывал с тех самых пор, когда бегал по травке в детском саду. Мимо шли люди удивленно наблюдали за двумя черными чертенятами, которые гонялись друг за другом по полю…

Потом чертовски захотелось жрать, да и пора была побеспокоиться, как там наши вещи, да и одежда. Поэтому мы решили не мыться рядом с вулканом, а прямо в грязи пойти к нашему пятачку, напрямик через поле. Плавок я своих не нашел, спер кто-то, и от этого у меня слегка похолодело внутри. Ладно, мучаешь Дашку – мучайся и сам, сказал я себе, и тут же поправился: Дашка уже давно не мучалась – она наслаждалась своей наготой, её даже трудно было заставить одеться.

Что поделать – пошли мы голыми и грязными на пляж. По дороге я допытывался у Дашки, каково это — просыпаться голой и в грязи, а на тебя смотрят незнакомые мужики? Она отшучивалась и толкала меня локтем в бок.

Мы шли, а я думал: а что, если украли и нашу одежду? Вот это весело будет, думал я, и мне в самом деле стало от этого весело. Член мой, как водится, торчал гаубицей, и Дашка даже какое-то время вела меня за него, как за поводок – пока рядом никого не было.

На пляже мы появились эффектно. На нас, страшных черных голых чертей, сразу все стали смотреть, но никто нас не узнал. Только когда мы поздоровались с нашими знакомыми, они узнали нас, засмеялись, окружили и стали рассказывать, как все беспокоились, что нас не было в турбазе, как нас искали, и как ждали Дашку, чтоб она снова всех разрисовала.

У меня по телу бегали мурашки оттого, что я голый. Прямо передо мной стояла девушка, которой я красил вчера грудь – без купальника, и на соске – не смытые до конца следы краски… Нас сразу обступили, заговорили, не давали даже пройти вымыться. Тогда я изобразил дикую гоблинскую рожу, заурчал, забил себя кулаками в грудь, запрыгал, стал всех лапать грязными руками, и в первую очередь – вчерашнюю девушку, прямо за грудь. Все поотскакивали, как ошпаренные, с черными пятернями на телах, а я схватил Дашку, и мы помчались к морю.

Вымылись, накупались… Наши тела дрожали от прохладного моря и от голода. Мы выползли на берег, оба голые, и я сказал себе: ну что ж, голубчик, придется тебе в этот день погулять голым. Ни о каком уединении и думать не приходилось: весь пляжный бомонд переместился поближе к нам, и ожидал нас на берегу. Девушки почти все поснимали купальники – вот Дашка-то …повлияла!

Мне было жутковато подходить к нашему пятачку, но все наши вещи оказались на месте – и Дашкины причендалы, и одежда. Я не стал одевать шорты – остался голый, изо всех сил пытаясь расслабить член. Дашка снова разрисовывала всех желающих, очень красиво и с выдумкой – и в тот день, и ещё несколько дней после того…

На этом, наверно, пора и закругляться. И так уж настрочил целый талмуд – небось, никто и до конца не дочитал, надоело… Хотя – елы-палы, я ведь почти и не рассказал ничего! Мы ведь после того отдыхали там ещё неделю, и было много других обалденных приключений, которые и сейчас кружат голову…

Например, Дашуня моя перерисовала абсолютно всех отдыхающих, даже персонал турбазы, и к ней приставала милиция на предмет «несанкционированной коммерческой деятельности», а Дасютка разговаривала с ними голая. То есть разговаривал в основном я, а она большей частью дразнила их. Надо было видеть, как очень скоро менты оказались под неотразимым Дашкиным обаянием, и чуть сами не попросились разрисовываться… Они пытались было придолбаться к голой Дашке, но я объяснил им, что тут никакое не общественное место, а дикий берег, и люди сами к нам пришли, а в общественных местах мы ведем себя прилично, все могут подтвердить. Народ с готовностью подтвердил, и менты ушли Дашкиными поклонниками. Кстати, выручки тогда собралось больше тысячи. Я Даше сказал, что это ее деньги, до последней копейки…

Или как мы второй раз занимались сексом в грязи, все тем же способом, придуманным мной, и как нас застукали за этим… То есть никто не догадался, что мы занимаемся сексом, ведь все самое интересное было глубоко под грязью, но к нам в вулкан позалезала куча народу, да ещё и наших знакомых, и как принялись галдеть, плескаться в полуметре от нас, да общаться с нами… Я хотел выйти из Дашки, но она меня не пустила, паршивка – сжала влагалищем член, да еще попридержала руками попу и шепнула мне «не пущу!». Я глядел на нее выразительно, как только позволяла завеса грязи на ресницах, а она умоляюще так шепчет – «не выходи из меня», и все держит за попу. Вот когда я чуть не лопнул… сам не знаю от чего: вокруг куча людей, все толкаются, шумят, заговаривают со мной, я вынужден отвечать, и в это же время незаметно для всех трахать Дашку… Что-то похожее испытывал, наверно, ректор Ласард из «Полицейской академии» — когда он читал политиканам доклад, а в это время проститутка сидела в трибуне и лизала ему член. Только у нас все это было в густой грязи, обтекавшей нас с ног до головы, плюс чувство невесомости, плюс странное ощущение, что ты и на виду, и полностью скрыт — можешь краснеть как рак, можешь трахать жену до посинения — грязь все прикроет, никто ничего не заметит…

А Дашка меня просто поражала. Глазенки блестят под ресницами, залепленными грязью, сверкают, и улыбка такая загадочная, озорная, и щебечет-общается с людьми, временами только незаметно стреляя в меня глазами и закатывая их от кайфа. Мы будто поменялись ролями: теперь Дашка была моим эротическим мучителем, а я терпел и лопался от стыда и наслаждения. Она крепко обхватила меня ножками, медленно вращала попой и ритмично сжимала влагалище, выдавливая из меня остатки самообладания. Я не выдержал и кончил в нее, закрыв глаза, погружаясь в грязь по уши и плюнув на все на свете – а она в этот момент кокетничала с чужим парнем… Вот когда я чуть не сошел с ума! Я понял, что это была её маленькая месть мне – за то, что я вынудил ее публично кончать тогда, в лесу, и недавно — на пляже, когда все разрисовывали ее. Я просто терял сознание от блаженства, ярости и любви к Дашке…

Вообще эта поездка очень ее изменила, просто не узнать мою Дасю. Если после нашего приключения на реке Дашка стала более чувственной и сексуальной, то после этого отпуска она стала Взрослой Женщиной. До этого она оставалась девочкой – умненькой, вполне созревшей физически, любящей, сексуальной, но – девочкой… В чем выразилось это взросление — трудно сказать. Наверное, во всем сразу: в голосе, в движениях, в походке, в поступках, во взглядах… В ее неполные тогда 19 лет в ней появилась женская зрелость, такая царственность королевы, уверенной в каждом своем движении — если вы понимаете, о чем я…

И в любви она стала… не могу даже описать. Если два года назад я еле упросил ее раздеть сиси, а год назад с трудом разрабатывал ее узкое влагалище, то теперь она стала настоящей Клеопатрой. Этот наш голый отдых просто преобразил ее.

Такого эротического потрясения у нас никогда не было. Мы совокуплялись каждый день, ежедневно испытывали не меньше двух оргазмов, а чаще — намного больше, особенно я. К концу отдыха мы были усталые, изможденные — этот «отдых» здорово нас вымотал. Мы оба похудели даже. Мама моя по-своему правильно поняла причины нашей усталости: «если молодых оставить друг с другом, да на две недельки — покоя друг дружке не дадут» 🙂

На этом заканчиваю. Впереди — еще две истории про Дашеньку, совсем недавние.

Если понравилось — пишите отзывы на мыло vitek1980@i.ua

[/responsivevoice]

Category: Случай