Монастырь

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]

Монастырь

Старая монахиня, нервически дрожа, обымает в тени молоденькую хорошенькую инокиню и, запустив к ней под мантию свои костистые руки, мнет ей с трепетом груди, позже, двигаясь далее по животику, щекочет пальцами еще девственные губки, окруженные вьющимися волосами первой юности. Она дрожит, и сладострастная слюна течет меж губками. Молодая монахиня млеет, судорога схватывает ей ноги, глаза дико поблескивают… Пальцы старенькой монахини, проскользнув меж губ, погружаются далее и щекочут внутренние стены влагалища. Инокиня прерывисто дышит, спазмы сжимают ей гортань и в конце концов, откинув голову, она замирает…

В двери кельи щелкнул ключ. Вошла игуменья. Невзирая на сумрачный костюмчик, она смотрелась полностью кросоткой: рослая, с высочайшей грудью, правильными чертами лица и дивными голубыми очами. Вне сомнения, в свете, в миру, она была предпосылкой многих взглядов, вздохов и даже слез юных и зрелых парней.

Но сейчас все кончено. Войдя в келью тихой поступью, она перекрестилась, зажгла восковую свечу и стала разоблачаться. Оставшись в одной сорочке, она чуток приспустила ее. Пара розовых, упругих грудей, вроде бы освободившись от давления невидимой руки, выглянули в разрезе рубахи, дразня своими сосками.

Мало постояв, игуменья придвинула мягкое кресло к столу, поставила свечу и села, смотрясь в зеркало. Прищурив глаза, она распалила свое воображение, вроде бы со стороны любуясь собой. Ей это помогало упиваться опьяняющими минутками…

Узкий пальчик коснулся розовых губок… и ухмылка наслаждения пробежала по лицу сидящей. Поласкав себя минутки две, она взяла подушечку и, прикрепив к ней в совершенстве изготовленный резиновый мужской член, стала дразнить им губы. Дыхание ее сделалось учащенным, судорожное подергивание промежности указывало на приближение более сильного момента возбуждения. Монахиня стремительно придавила к для себя подушечку с членом и застыла…

Стремительно двигалась подушка — то придвигаясь плотнее к ласковым губкам, то отдергиваясь от их. Монахиня прерывисто дышала и подскакивала на кресле. Лицо разгорелось, глаза подернулись влагой и полузакрылись… Еще момент — и голова ее откинулась вспять, глаза совсем закрылись, а томная русая коса свалилась на пол…

… Поодаль, за храмом, в нише каменной ограды приютилась беседка. Лунный свет струйками падает через листву и круглыми пятнами играет на широкой скамье. Две монахини посиживают на скамье, плотно прижавшись друг к другу. Одной с виду лет восемнадцать, другой — за 20. Младшая — блондиночка, рослая женщина, с высочайшей пышноватой грудью, с ласковым цветом достаточно приятного лица. Прекрасные полосы талии, расширяясь у таза, образуют ласковый перегиб. Другая, постарше — среднего роста, имеет малость бледноватое, с открытым лбом лицо. Блестящие, темные как смоль глаза выдают южную натуру, натуру страстную.

Она возбуждена близостью с подругой и лунным светом. Поднятый подол темного покрывала соблазнительно открывает ее полные, бело-розовые ляжки. Она держит на коленях блондиночку. Светлые волосы блондиночки, играя тенями, волной ложатся в промежности. Обняв правой рукою ее талию, черноглазая погружает палец в ее шикарную растительность.

Блондиночка, немного нагнувшись, улыбается и, в приятной истоме согнув руку, голубит жаркой ладонью ляжки подруги, при всем этом дрожит и отрадно целует ее шейку.

— Душечка, сильней, сильней! — шепчет она, стремительно ерзая на коленях южанки. Та ускоряет движения руки, блондиночка млеет… как будто ток пробежал по ее телу. Вздохнув, она замирает в объятиях подруги…

… Вдруг по ограде, ярко блестевшей при лунном свете, промелькнула тень. Какая-то монахиня в покрывале проскользнула на боковую тропинку, чуть примечательную для глаза. Она стремительно спустилась по отлогости и села в тени кустов.

Прошло минут 10. В ночной тиши послышался хруст ветвей. На тропинку легла тень. Кто-то шел со стороны оврага. Монахиня поднялась и стала прислушиваться. Шаги приближались.

— Семен Петрович, это вы? — тихо спросила она.

— Я, — послышался мягенький тенор.

— Идите сюда.

Из-за кустов выступил высочайший мужик и скрылся в тени развесистого дуба, очутившись, таким макаром, рядом с инокиней.

— Что это вы так поздно? Мама Митрофания из себя выходит.

— Бес попутал, совершенно запамятовал, что сейчас моя очередь.

— Ну уж и мама Митрофания! Черт посиживает у нее меж ног, так и не терпится! — продолжала инокиня. — Нате, надевайте!

Мужик надел монашескую мантию и кутался в нее.

— Идем! — произнесла инокиня и взяла импровизированную монахиню за руку.

Они выкарабкались из-за кустов и пошли по тропинке. Инокиня пододвинулась к мужчине.

— Семен Петрович! — жалобно заговорила она. — Семен Петрович!

— Что такое?

Монахиня прижалась к нему:

— Уж будьте добры, ради бога… — и она просунула руку ему под мантию.

— Ну уж нет! — произнес он, отстраняя руку монахини. — И с одной игуменьей будет довольно работы, а здесь к тому же тебя ласкать. Так вы, пожалуй, все сбежитесь ко мне. Нет, слуга преданный! Отыскиваете другого…

— Ей-богу, не могу выдержать, Семен Петрович.

— Ну, возьми потычь пальцем. Аль не хочешь?

Они вошли в тень зеленоватого купола. Инокиня стремительно подняла подол и, схватив в объятия Семечки Петровича, терлась передом об его ляжку.

— Душечка, голубчик мой, соколик… Ну, сделай милость, — молила она задыхающимся голосом.

Семен Петрович задрожал. Монахиня стремительно полезла ему под мантию…

— У, какой славненький! — залепетала она, держа в руке жаркий член Семечки Петровича. Прикоснувшись к нему передом, она вложила его для себя меж ног.

Семен Петрович мало присел. Монахиня стремительно задвигала передом, охватив руками его спину.

— Еще, еще… сильней, голубчик! — В один момент член выскочил. Семен Петрович торопливо запахнул мантию.

— Что же вы, Семен Петрович? Еще, хоть чуть-чуть, голубчик мой. Сзади уже заодно. Сделайте милость… — И монахиня, подняв рубаху, обернулась к нему задом. Две упитанные половинки бело засветились в мгле.

— Ну, где же там? — шепнул Семен Петрович.

— Здесь, тут вот… — монахиня, просунув руку меж ляжек, дрожа, засунула в себя член. — Ох, отлично! Вот так. Ой, как отлично! — млея при резвом ерзании Семечки Петровича по ее задней части и наслаждаясь минуткой сладострастия, шептала она.

— Ну, достаточно! — произнес Семен Петрович, застегивая штаны и закрываясь в мантию. Монахиня же, опустив подол и обняв Семечки Петровича, покрыла его лицо поцелуями.

— Ну, будет! — произнес тот. И они пошли далее…

… Мама Митрофания только-только отпила чай. Послав свою поверенную в сад встретить и провести в покои Семечки Петровича, она, неслышно шагая по мягенькому ковру, подошла к зеркалу и стала снимать монашеское облачение. Это была рослая брюнетка с чуть приметной проседью. Греческий нос, тонкие брови и бархатистые темные глаза сохранили всю красота, невзирая на лета.

Она сбросила с себя все платьица и осталась в одной батистовой рубахе. Но вот и батист сполз с ее плеч и грудою свалился у ног, обнажив шикарное тело. Налюбовавшись вволю своими расчудесными формами, игуменья придвинула кресло и опустилась в него, немного расставив ноги. Брызнув духами, она расчесала шелковистые волосы около губок и, откинувшись на спинку кресла, застыла, томясь ожиданием сладострастных минут.

В дверях раздался стук. Игуменья вздрогнула. Стук повторился четыре раза и чей-то глас произнес:

— Во имя Отца и Отпрыска и Святого духа…

— Аминь! — ответила она.

Портьера раздвинулась, и на пороге показалась фигура Семечки Петровича, закутанного в черную мантию.

— А, Семен Петрович! — расслабленным голосом произнесла игуменья, не изменив собственного положения. — Здрасти! Что так поздно?

Семен Петрович подошел и поцеловал полную грудь игуменьи.

— Здравствуй, мама Митрофания! Задержали. Насилу выкарабкался.

— А кто задержал? — коварно спросила она. — Уж не барынька ли какая? И узкая усмешка пробежала по ее губам.

— О, нет. Брат приехал из Москвы, — ответил Семен Петрович, скидывая верхнюю одежку и оставаясь в одной рубахе.

— Смотрите у меня! — погрозила ему пальчиком игуменья. — Брат ли задержал-то? Ну, да подойди уж сюда, мой неплохой. Да что уж ты… сними рубашку-то.

Семен Петрович сбросил рубаху и подошел к игуменье.

— Хороший мой, славный. Ну, ляг здесь, я расчешу для тебя головку…

Говоря это, игуменья раздвинула ноги. Семен Петрович прилег на ковер и положил голову на густую растительность, обняв руками белую ляжку мамы Митрофании. Игуменья стала пальцами перебирать ему волосы.

Но вот игуменья оттолкнула от себя его голову. Он приподнялся. Игуменья переместилась на кушетку и позвонила. Вошла та инокиня, которую мы лицезрели с Семеном Петровичем в саду.

— Кофе с коньячком! — отдала приказ игуменья. Монахиня удалилась и здесь же занесла серебряный поднос с кофейным устройством и хрустальным графинчиком коньяку.

Семен Петрович прилег около игуменьи. Она окутала его руками и стала жарко целовать. Потом закинула на него ногу и, взяв в руку член, провела головкой члена по красным губам.

Кровь стукнула в голову игуменье. Она опрокинула Семечки Петровича на себя, потом окутала спину его ногами и, задыхаясь, стала ерзать по кушетке.

— Крепче, голубчик, крепче! Вот так… а… а… ах! . . — слабеньким голосом вскрикивала она и, затрясшись всем телом, опрокинулась вспять, на подушки.

Семен Петрович резко и страстно целовал горящие груди, лицо и шейку игуменьи. Она, закрывая глаза, лихорадочно сжимала его жаркий член. Позже Семен Петрович лег спиной на груду подушек. Игуменья присела над ним и, наткнувшись на его жаркий, крепкий член, воткнула его куда необходимо и начала ерзать во все стороны. Потом, прижавшись грудью к груди Семечки Петровича, закачалась вперед и вспять…

В тиши комнаты только и слышно было тяжелое, более частое дыхание, да время от времени вскрикивание: «Ах, как отлично! О, как дивно! . . Вот так, так…»

Создатель рассказа: * Неведомый создатель

[/responsivevoice]

Category: Фетиш