Как Таня к немцам попала

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]

«….Как Таня к германцам попала»

Стоял засушливый июль ужасного лета 1942 года, война страшная и кровопролитная свирепствовала, круша все на собственном пути, германскими агрессивными жерновами Гитлера размалывая все, что только попадало под темный сапог Вермахта в строевом гусином шаге. Села выжигались дотла, нередко полыхающая беспечная заря блекла на фоне пожара и человеческих кликов, людей как скот запирали в домах и забавно перекликаясь как на безопасном барбекю поджигали, темный вонючий дым вьюшкой уходил к кронам деревьев, неразговорчивые очевидцы кощунства и зверств опьяненной от крови и убийства немчуры, только горестно гладили кудлатые сивые бороденки, подтягивая отощавший животик под сероватой самотканной рубашкой мужчины, у каких и крошки маковой утром не было, все немчина изъяла, фрицы поганые, холодно и императивно требуя пронзительными гортанными голосами молоко, яичка, живность, мед, словом, все что есть. Чуток маленькая непокорность — расстрел, чуток удержал припрятал козу, которая молочка небольшим дает — расстрел…но самое противное, когда в семье была девка прекрасная, таких после истории с Танькой Авдотьиной сберегали пуще глазу, не выпуская из подпола, наспех кидая дщерям краюшку хлеба и кринку простокваши, если есть такая возможность.

Немцы шибко лютовали до российских баб, с шумом и гамом ссильничали поповну Евдокию, намотав ей на голову свою юбку, сильничали ее так свирепо, что вся Тимофеевка растреклятая слыхала, и впереди и сзади, сердешную растерзали, так что по белоснежным полным бабьим бедрам текла и густая 1-ая кровь и сперма чужаков, все лютовал самый волк германский, плохая слава про этого эсесовца Хейко прогуливалась, сам он собой был может и пригож, светловолосый, что твое молоко, голубоглазый, но небесные глаза его наводили только тоску и ужас, так он напоминал собой на сто процентов автоматическую машину погибели и в плечах сажень косая, злющий еще не приведи господь, девок рвал до погибели, ни одна живой не ушла из егоных лап, другие его три дружка: Отто, Вилли и Эрих тоже зверюгами были, но Хейко ни одна германская собака переплюнуть не могла.

Это он дочке Петра Тимофеича матку вырезал и изнасиловал ее в окровавленную дыру, пока полумертвая, девка, пуская розовые пузыри носом, хрипела и в руках билась, это он растерзал своим неугомонным членом шестеро молодых внучек старенькой Агриппы, насиловали их всей массой с песнями и криками, поначалу разорвав все одежки, позже привязали к березкам и до кровавых луж отходили русскими ружейными шомполами и только позже в скользкие от девичьей крови узенькие девственные отверстия ворвались нетерпеливые фашистские члены, терзая нутро как раскаленный пруток. Покрытые пылью и позже тела больно и злостно наваливались, причиняя еще огромные мучения. Это конкретно Хейко со хохотом предложил драть членом российских сиськастых немытых свиней в гортань, пока они не захлебнутся слезами и кликами, покуда друг-товарищ разрабатывает девичий зад стволом винтовки, за ранее из него выстрелив, чтобы разгорячить перед таковой ужасной адской еблей….

Зверек Хейко не выпустил их всех, пока не изнасиловал каждую, а когда его первейший друг Отто терзал попеременно в различные дыры 3-х молодых смертниц в леске, хладнокровно большенными пальцами крепких рук выжал им всем попеременно глаза, отпуская радостные шуточки, гогот и девичий пронизывающий визг над лесом стоял таковой, что у оставшихся живых обитателей Тимофеевки кровь застывала и рука для крестного знамени еле подымалась, плетью висела вдоль тела металлической тяжестью от безнадежности и пугливого ужаса.

Немчуры в деревне было много, в самое наилучшей беленой хате тормознул сам германский генерал Ханс Теммерлих, но он брезгал защищать этот российский скот и не мешал своим людям хорошо повеселиться, пользуясь передышкой от партизан, чему четыре компаньонов очень радовались..обычно корректные и сдержанные немцы отдыхали на всю катушку, накачиваясь плохим шнапсом и местной ядреной самогонкой, распевая удалые германский песни своими страшными козлиными голосами, стреляли в кошек, соревнуясь чья пуля метче, время от времени ради забавы стреляли в окно по осторожно крадущимся в сторону гумна мужчинам, да сне с целью уничтожить, а опять-таки покуражиться, коленную чашечку раздробить либо ухо пулей начисто оторвать, за каждый меткий выстрел полагался золотой зуб, вырванный ранее у богатых из населения, кто на глаза попался, а труп либо живой человек, это и роли никогда не игралось.

Вот в те дни, когда только начинали немцы гонор деревеньке демонстрировать и возвратилась в свою деревушку коренная жительница, 19-ти летняя Таня, единственная дочка, матушка Авдотья Захаровна Семипалова принудила дочку бежать как ворвались эти ироды, почуяло сердце-вещун материнское, что неудача девку ожидает, засунула она ей по резвому каравай в котомку, пяток яишек крутых и наказала бечь до далекой родни переждать в примыкающее сельцо, да Танька упорная оказалась, мама кинуть ей как ножик вострый в душу, ну и кроме матушки ненаглядный у ей в Тимофеевке остался..Миша, Мишутка, умеренный и хороший большелобый чубатый парнишка, обожал он Таньку, да ее, чай, вся Тимофеевка обожала, самая прекрасная девка числилась из виданных исключительно в краю, волосы вьющиеся цветом как золото в огне растопленное, глаза калоритные васильковые, тело нежное и сдобное, укуси, так и сок брызнет, так оно упругое и славное, талия с осу, поди, а ноги горячие так круты, что обходя девку рискуешь ожечься, как пройдет мимо Танька по дорожке, запахов грудей овеет, улыбнется коварно, аж дар речи мужчины теряли, наспех хватались конфузливо рукою за вздыбленные желанием жгучим брюки.

Красива Таня была страсть как, все гадали с ухмылкой кто ж у ей первым будет, Мишутке свирепо завидовали, да не успел он с разлюбезной Таней траву примять, не успел он своим жилистым юным членом ей промеж бедер пошеркать, соками ее лона свежайшего упиться, в губки ее прекрасные с болью вонзиться, так что Танька выгнулась бы в травке и в его плечи мощные впилась ногтями конвульсивно с кликом гортанным, истекая вся липким благоуханным дамским нектаром, пока он он ее в землю вдавливал всей собственной тяжеленной массой, пригвождая крепким пульсирующим от распирающей крови членом с багряным набалдашником и вгоняя его как можно шибче в жаркое нутро. Так и война вошла в свои права, тыщи баб юных и постарше под германцами сгинуло, их похотью и выдумкой дьявольской сгоревшие, а если не сгинули, то опозоренные с брюхом остались после ужасного насилия, каждый сельчанин в такую бабу со вздыбленным животиком пальцем тыкал и издевками осыпал, в большинстве случаев не выдерживали такие дамы и вешались с такового величавого горя, радости не достаточно фрица народить

В то утро Хейко пробудился не в духе, голова разламывалась как в каменной молотилке, глаза жгло, в их набился треклятый гусиный пух из старой хозяйской подушки, на которой по его приказу хозяева наспех сменили белье обязаны были жить как животные в своем сарайчике. «Вонючие скоты даже не привыкли к обычной жизни, грязные твари должны быть признательны германскому командованию, мы научим рабов подчинению и дисциплине, а еще лучше б было не возиться избыточное время, а наспех всех посжигать как евреев!»- задумывался Хейко осматривая набрякшими кровью очами горенку с щелястым полом, беленой печкой и остовом от вчерашнего пира на столе и струганных табуретах, везде валялись бутыли из-под самогона, оставляя мутные остро пахнущие лужицы и огрызки зелени. «Сами в свиней скоро обратимся к дьяволу в этом дерьме!» — сморщился Хейко обувая сапоги.

С улицы доносились хохот и покрикиванья квартировавшихся в примыкающей горенке от Хейко Детлефа и его пятерых его ближайших

компаньонов. «До этого времени так глаз и не замкнули, ублюдки, убожество!- проворчал Хейко прислушавшись к кликам в вперемешку с гнусавыми попытками выполнения российских песен, не считая этих издевательских старательных криков в Тимофеевке стояло по преждевременному тихо, только слонялись с ведрами неразговорчивые заросшие щетиной чужие денщики с ножиками за ремнем штанов. «Ээй, Вилли!» — гортанно кликнул он в окно «Долгоногая ты каланча, какого черта ты там застыл на дороге как трахнутая Лотова супруга, либо в твоих ушах сам по для себя звучит Вагнер?» гоготнул он собственному остроумию. Застегнутый во фрунт Вилли, узкий и бледноватый стоял и протирал свои мелкие круглые очки, его щеки то алели, то вновь безжизненно бледнели, застывая безобразными пестрыми пятнами, что всегда разочаровывало щепетильного до болезненности к собственной наружности юного немца.

«Хейко, хватит дрыхнуть, чертов сурок! Либо ты все полируешь сапоги, чтобы уподобиться красавцу и моднику Эриху? Они у этого ублюдка такие зеркальные, что на солнце выдают огнь как линза!»- донесся до его слуха зычный веселый крик другого компаньона приземистого длинноносого рыжеватого Отто, низкий Отто был не таковой красивый как Хейко и Вилли, очень неказистая его наружность воспользовалась умеренным фуррором у германских фройляйн.

Но весельчак Отто с лихвой наградил свое воздержание в борделях перед отправкой на фронт, а в российских деревнях и совсем вошел во вкус сладостной женской плоти, насилуя баб, особо не разбирая древняя она либо девка трусливая, ему было все едино, на кого навалиться с нетерпеливым похрюкиваньем и сжимая маленькими, покрытыми белесыми волосами пальцы на горле собственной жертвы, маленький и толстый член Отто вламывался без стука в невинные отверстия просто, как будто он слабую дверь пинком вышибал, наспех удовлетворял желание и обожал задушить свою жертву, очевидно после того, как ею потешатся друзья, Хейко брезговал девками, предпочитал уже готовую мокроватую женскую вагину, он просто любил раздирать ее скрюченными пальцами, вламываясь с напором в узенький непривычный к такому воззванию анус.

Вилли обожал избивать баб, порка была его коронным номером, конкретно он полосовал девок вымоченными в солевом растворе ружейными шомполами под хвалебный хохот и рукоплескания Хейко. 4-ый же их близкий компаньон Эрих был характера тихого, брань и хохот не обожал, это был прекрасный ладный юноша с традиционным римским профилем старого центуриона, бледно-голубыми, как будто выцветшими прекрасными очами и белой ухмылкой, невзирая на гнусную по необходимости гигиену, черные волосы были острижены кратко, форма всегда чистоплотна и сапоги поражали сиянием, в всякую минутку Эрих мог вынуть из кармашка черную щеточку и начать пристально вычищать ногти, от всего сердца жале о родном Франкфурте-на-Майне. Эрих был брезглив, не особо обожал заниматься физическим контактом с дамами, товарищи жарко подозревали, что Эрих вообщем может быть гомосексуалист, но предпочитали помалкивать, хотя бы так как в совместных истязаниях он учавствовал с шибким наслаждением, мог отрезать бабам соски и заставлять их же глотать собственные кровавые ошметки под смех Хейко.

Вот конкретно с такими людьми и пришлось познакомиться нашей деревенской красавице Тане, хоть и спрятала напуганная неожиданным возникновением дочери в сараюшке, но та не усидела и таки побегла к собственному Мишке окаянному, обожала девка парня, страшилась, что уничтожили его, не могла устоять, чтобы не повидать хотя бы разок рано утром на заре, когда улица такая обманно пустынная, а чертовы фрицы или дремлют, или опьяненными нетвердыми голосами из последних сил выпевают неудобопроизносимые слова песни. Танька напряженно осмотрелась по сторонам и прикрыв стареньким платочком зияющие золотистые волосы аккуратненько ступая на цыпочках с босыми ногами выскользнула из сарайчика, не обеспокоив приболевшей мамы, сероватая длинноватая юбка по лодыжки и черная бумазейная кофта, внимание в такую пору уж ей очевидно было ник чему, только бы до милого добраться, держаться за его шейку руками крепко-крепко и не выпускать хоть под опасностью незамедлительного расстрела. Пригибаясь у заборчиков Таня побежала по пыльной улочке, знакомый цепной пес соседа Митрофана приветливо помахал девке лохматым хвостом и глухо дружественно от всего сердца гавкнул. «Тшшшш, дурачина! — ужаснулась Таня, присев на корточки.

Но ей не подфартило. Раздался громкий вопль на германском: «Кто здесь, черт бы вас побрал?!» И передергивая затвор из-за избенки выскочил Вилли, при виде напуганной насмерть прекрасной девки Вилли отрадно осклабился, глаза его сверкнули: «Да здесь приятный сюрприз, как мы поглядим» — пробормотал он, делая позывной пронизывающий свист «Эй, Хейко, Отто, старина Эрих, вы сетовали, что прекрасные фройляйн все остались в Германии, а что вы скажете смотря на эту русскую бабу?» «Стоять, стой на месте!» — кликнул он Тане, заметив как она дернулась спастись, конвульсивно затянув концы платка у полных грудей в вырезе узкой кофты. И со хохотом навел на нее дуло винтовки, демонстрируя, что все, птичка-то попалась и прочно. Таня затравлено озиралась из стороны в сторону, заметив приближающихся троих других компаньонов. «Эгегеей, Вилли, да у тебя губа не дура» — одобрил Отто не длительно думая хватая девку за руку и против воли влепив в губки сморщившейся от омерзения Таньке смачный больной поцелуй. «Черт побери, а красотка!- процедил Хейко, покачиваясь на носках сапог, сорви ты эти грязные тряпки, под ними не разберешь сроду ничего!» — отдал приказ он. Эрих с презрительной усмешкой протянул ухоженную руку и сорвал с Таниной головы платок, заставив золотистую волну волос раскинуться по плечам. Немцы дружно присвистнули от удивления.

«Вот это красотка так красотка, подфартило, тем ужаснее для нее!- с ублажение проговорил Вилли. «Слышишь, молчи, молчать, молчать, если хочешь жить нужно молчать, сообразила!»- как мог показал жестами ее деяния Тане и для уверительности показал ей прямо к носу ужасное темное дуло. Танька, зажмурившись от испуга, пару раз обреченно кивнула. Немцы с усмешкой переглянулись, кратко посовещавшись. «Берем девку и тащим подальше в лес, пока вся эта орава не пробудилась! — решил Хейко «Я не настроен делиться, а вы?» «Ты прав, Хейко!»- подмигнул Отто. «С какой стати отдавать нашу добычу, я сам ей займусь сейчас!»- произнес Эрих, покусывая губки. «Решили!» кинул Вилли. В грудь Тане уперлась винтовка. «Встать! Иди вперед, тихо, пошла, вспять не глядеть, иди!» — повелительно отдал приказ ей Хейко, немецкую речь Таня не понимала, но интонации и взор был полностью сладкоречив. С безнадежным стоном и согнувшись Танька побрела вперед со слезами на длинноватых ресничках на встречу собственной ужасной развязке.

Вели они ее приблизительно минут 30 по лесной тропинке подальше от просыпающейся деревушке и дымных труб, лаяли собаки, слышно было единственно еще не зарезанного фрицами соседского дворового петушка, кое-где там остался навечно ее милый Миша, которого Тане уже не судьба было никогда узреть, если злосчастная Танька только знала, что последнее перед собственной гибелью она будет созидать германские перепачканные кровью и искаженные похотью германские лица, то завыла бы кросотка по волчьи, да разбила бы свою голову о дорожный камень, всякую бы погибель выбрала, но только не такую ужасную. «Здесь!» — решил Хейко, подходя к крепкому раскидистому деревцу в окружении бузинных кустов. «Отто, дай собственный ремень! — отдал приказ он, оглядывая Таню, та дрожала и тихонько оплакивала свою судьбу не поднимая глаз. Отто подошел к ней и как в нехорошем кино содрал с плеч плохонькую кофту, обнажив ее грудь. Танька зло вскрикнула и моментально стукнула немца по плохо выбритой щеке. «Русская сука!»- проворчал Отто и ударом колена в животик заставив Таньку согнуться в три смерти, кашляя и задыхаясь от боли. «Ты не джентльмен!»-укоризненно поцокал языком Эрих, с усмешкой следя за развернувшейся сценой. «Разве так обращаются с прелестной фройляйн, пусть и таковой неряхой!- криводушно проворковал он через зубы и кратко размахнувшись, расчетливо и зло рассек рукою Таньке нижнюю губу, та пронзительно взвизгнула, лицо ей мгновенно залила кровавая юшка. «А ей так еще более идет!»- одобрил Хейко.

«Но я бы предпочел перейти уже к десерту, кусочком кровавого дерьма наслаждать меня не завлекает пока!- проворчал он, хватая Таньку и прижимая всхлипывающую девку нагой спиной к древесной шершавой коре, одной рукою удерживая ее вырывающиеся руки, он другой задрал ей по пояс длинноватую юбку и резким ударом колена заставив раскрыть белоснежные соблазнительные ноги. Показался золотистый курчавый треугольник, красивый в собственной первобытной красоты. Таня в один момент изо всех собственных сил завизжала. Немцы переглянулись и захохотали. «Можно поразмыслить, что я на данный момент оттрахаю молочного поросенка арбитр по ее голосовым связкам!»- произнес Хейко. «Бедра подержите, эта сука рвется так, как будто ей не в наслаждение меня удовлетворить!» Отто и Вилли с готовностью ухватились за Танькины ноги и изо всех сил из развели как на дыбе, доставив Таньке в мышцах неслыханную боль, она от муки зашипела через стиснутые зубы, задыхаясь от крови и тяжеленной массы собственных густых золотых волос.

Эрих не удержавшись от обычного лицезрения подошел и смочив руку своей слюной скользнул резким движением Тане меж ног, продираясь в узенькое лоно, рукою сжатой в кулак, даже не снимая серебряного остроконечного кольца. Таня издала таковой леденящий крик, что друзья переглянулись «Да она девственна!» — с радостным удивлением пробормотал Эрих с энтузиазмом рассматривая свой кровавый кулак. «Спасибо, компаньон, сейчас мой член пройдет как по маслу!»- одобрил Хейко и вытащив из форменных брюк на пуговицах издавна напряженный 21-ти сантиметровый члени малость поелозив им, размазывая липкую смазку по Танькиным бедрам, с силой сжав прочные ягодицы загнал Таньке во влагалище, сходу войдя на всю длину, стукнувшись животиками с обессиленной девкой. «Хоррошо, пошла, сука!» — достаточно выдохнул он и принялся стабильными движениями вколачивать ее зад в дерево, вращая членом в Танькином нутре. «Красивая сука!»- произнес он в перерыве меж толчками и одной рукою терзал ее напрягшиеся вишневые соски на полной прекрасной груди, не удержавшись Хейко припал к ним губками и с силой стал засасывать их меж зубами, как молот равномерно работая бедрами.

Не достаточно помалу щеки у Таньки ракраснелись и она понемногу начала подмахивать германцу бедрами, непроизвольно желая усилить удивительно наслаждение, что с гулким хвалебным гоготом было встречено четверкой компаньонов. Кратко охнув Хейко стремительно выдернул влажный член из Танькиного хлюпающего не только лишь уже от крови лона и шумно дыша через зубы из вергнулся семенем на Танькино подрагивающее тело. «Черт….»- покачал головой Вилли «Быстро ты сейчас и обходительный таковой, я тебя не узнаю, Хейко, российской сучке очевидно понравилось как ты ее поимел, дружище, а она здесь не для собственного наслаждения!» — наставительно поднял он палец ввысь и в подкрепление собственных мудрейших слов смачно сплюнул Таньке в бледное лицо.

«Нравится трахаться с реальными мужиками?» — гортанным глас поинтересовался германец и схватив Танькину ноги резко развернул ее аппетитными белоснежными ягодицами, наспех содрав остатки юбки с оголенного тела. «Хорошая задница»- нехотя одобрил он и с силой схватив Таньку за распущенные волосы упер ее лицом в древесный ствол. Освобожденный из брюк член немца был зловеще велик, приличный ствол венчала большущая багряная головка размером чуть не с кулак и конкретно ею он резко протаранил девственный анус. Если прежний Танькин вопль был леденящим, то этот просто потряс воображением собственной мукой боли, бедная девка не выдержав здесь же лишилась на свое счастье эмоций, позволяя Вилли трахать собственный зад, который он совсем не жалел. Послышался некий лопнувший треск и по бедрам Таньки потекла густая кровь от ожесточенного разрыва нутра. Вилли не хотя стремительно кончать вырвал кровавый торчащий член из ее тела и какое-то время слабо и небережно потер его в кулаке. «Отто?» — вопросительно вскинул он глаза на сиротливо стоящего компаньона, который издавна стоял и от излишка похоти гладил свой член в темных штанах.

«Предпочитаю сделать это не так лаского!» — усмехнулся он и вооружив руку маленьким остроугольным камнем подошел к Таньке и варварским движением раздробил ей фронтальные зубы, так что кровь хлынула струей ей в гортань. «Она ж задохнется и сдохнет прямо на данный момент, дуралей!»- прикрикнул Хейко. «Плевать!» — проурчал Отто, засаживая жаркий толстый член девке в самое гортань, за ранее небережно очистив ее рот от острых обломков зубов, на Танькино счастье она не успела придти в себя и расправу перетерпела не пикнув, повиснув в руках Отто как мертвенный куль. Немцы расслабленно следили за жесткой забавой Отто, особо не беспокоясь и скучающе посвистывали через зубы. В конце концов раздался маленький удовлетворенный стон и Отто осторожно извлек из кровавой дыры Танькиного рта свой измазанный кровью и все таки поцарапанный член. «Эрих, давай, не стой как чужой!»- со хохотом пригласил друга Отто, отдуваясь и вытирая промежность листом лопуха. Эрих поморщился при виде оскверненной залитой кровью и спермой Таньки.

«А фактически для чего нам всем ожидать собственной очереди, можно ее получить и вчетвером сразу!» — засмеялся он, прищурившись. «Есть мысль?» — заинтересовался немедля Хейко. «Давай, Хейко бери ее ничтожный на данном шаге рот, Вилли получил влагалище, а старина Отто воспользуется влагалищем» «А ты?» — любознательно вскинул глаза Вилли. «А я воспользуюсь этим, идиот!» — мило как ребенок на карнавале улыбнулся Эрих, сияя голубизной прекрасных глаз и протянул вперед руку. В ней в сиянии солнца блеснул пехотный германский кортик с рунами на эфесе и символикой мертвой головы. Друзья недоуменно переглянулись, но послушливо заняли обозначенные позиции с нечуткой Танькой, каждый просто завладел членом необходимым отверстием.

Тогда улыбающийся Эрих подошел и маленьким ударом кортика вспорол девке животик и в это горячее живое отверстие он погрузил свой осторожный член. «Блестяще, сукин ты отпрыск!» — хвалебно проворчал Хейко обрабатывая Танькин рот. Минутки через четыре немцы в конце концов изверглись в Таньку, которая на пороге погибели еле слышно стонала в полубессознательном оцепенении страдалицы. «Вот и все» — просто произнес Вилли «выкинем ее вон под те кустики бузины, фактически сдохла!» Другие поддержали друга и брезгливо скатили ногами ничтожный оголенный измазанный кровавыми темными потеками труп под благоуханные кустики.

Солнце издавна горячо светилось, овевая жарким маревом притихшую Тимофеевку, тихонько плакала Танькина мама, с каменным выражением лица застыл на самом солнцепеке Мишка, который только на данный момент вызнал, что жена тут и которая пропала. Брехала сиротливо собака во дворике. А кое-где совершенно далеко-далеко за околицей слышался отголосок древней российской песни:

«…Белым снегом, белоснежным снегом

Ночь метельная ту стежку замела

По которой, по которой

Я с тобой возлюбленный рядышком прошла.

По которой, по которой

Я с тобой возлюбленный рядышком прошлаю…»

Создатель рассказа: БонниБонни

[/responsivevoice]

Category: Классический секс