Исповедь одной старшеклассницы-1
[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]В 14 лет я стала самой хорошенькой в классе. А в 15 — в школе. Во двор я тогда уже не ходила. Заносчивая стала. Много мальчишек за мной бегали. Я только самым лучшим отвечала. И то никогда не подпускала сильно близко. Много подруг тогда бросила. В том числе и во дворах.
Еще когда только взрослеть начинали, мальчишки нас, девчонок вызревающих в подвал заманивали, а то и просто затаскивали. Там у них типа подземного королевства было. Ну и в смотрелки сексуальные там играли. Я так ни разу туда и не попала. И тем сильно гордилась. Пацанов папашей пугала (он у меня большой шишкой работал) , а на хитрости их с презрением смеялась.
Потом выросли дворовые. И завелся у них там вожак. Пижон один. Переехал к нам год назад. Всех старше был. Уже и школу закончил, когда мне 16 стукнуло. Симпатичный. Даже красивый. Только я как узнала, что он там банду сколотил и целыми вечерами посиживает, сразу интерес к нему потеряла. Не моего поля ягода. А от девчонок я узнала, что теперь ни одной не осталось, кто там не побывала. И даже нечто вроде повинности сексуальной они там несут.
Бред какой-то. Не нравиться — не ходи. Не дают проходу — в милицию сообщи. Родителям. Я себя единственной порядочной считала. Все там — «затащили», «угрожали», я считала отговорками. Бляди, они и есть бляди. Раз не сопротивлялась, раз не настучала — сама хотела.
На 16 лет я себе короткую прическу сделала, а волосы высветлила до платинового цвета. Вообще отпад. Платье — сарафан из светлой джинсы, ноги — длиннющие из него, в туфлях золотых, на каблуке умопомрачительном. Сиськи торчком, 4-й, между прочим размер, это при росте-то в 1м76. Тачки все тормозят мимо меня, чуть аварии не устраивают.
Раз шла я с дискотеки. Не поздно. Поругалась с очередным. Да и сразу настроения не стало. А Светка идти отказалась со мной. Дура, думала, мой с ней ходить станет. Нужна она ему. Не темно еще. Захожу как обычно во двор. До подъезда дойти — через площадку детскую, мимо четвертого подъезда, вход в подвалы, а там и мой.
Ничего не подозревала. Возле палисадника Лизка меня остановила. Мы с ней всегда дружили. Только она на год младше. Я с ней перестала разговаривать, как она в подвал стала ходить. Подваливает так, скромняга, и сигарету спрашивает.
«Сама, — говорю, — травись, — я такое дерьмо не употребляю». Не успела договорить, сзади меня как обхватят. Рот рукой зажали, руки вместе с телом обхватили. Кто-то еще за ноги взял, и тащат меня как порося на убой. Я еще увидела, что в подвал. А потом, Лизка, сучка, мешок мне на голову накинула. Зря я билась и вырывалась, — только силы потеряла. Все мне казалось, что сейчас кончится эта нелепость. Стащат с меня мешок, рассмеются, а я им за глупый розыгрыш вставлю.
Поставили меня на пол, и тут же руки привязали низко, на уровне бедер по обеим сторонам. Так что и дрыпнешься вовсе. Сняли мешок. Вижу — стою посереди большой комнаты с трубами, и к тем тубам мои руки привязали. Напротив Гоша сидит, это самый их предводитель, как король, в кресле каком-то жутком. На цыгана похож. Неряшливый, смуглый. Волосы вьются, только не черные — темно-русые. Глаза — карие, с издевкой и властью. А кругом меня все дворовые наши. И кто на год младше, и кто старше, и ровесники. А Лизка позади меня в сторонке, и вся голая, в босоножках только. А стоит как солдат на параде, — на вытяжку.
Тут только до меня дошло. Не кошмар, не сон, не глупый розыгрыш. И все правда про эти поземные катакомбы в подвалах. И нету папочки, и не услышит меня милиция, и воздастся мне по полной: и гордыня моя, и презрение ко всем бывшим товарищам по двору. И как разревусь я от беспомощности своей и жалости к себе самой.
Эта-то вся шпана опешила. Бурная у меня была реакция. А Гоша как ни в чем ни бывало, самокрутку свою отбросил, ко мне приближается. У меня слезы брызжут, как в тумане гляжу.
Реветь не могу остановиться. Он идет, а у меня в голове мысль подленькая: ходил бы этот красавчик, как все, подстриженный, да модненький. В квартиру бы приглашал, на танцы с вином. Влюбилась бы в него, и все ему б отдала и так, без всякого принуждения.
Огляделся Гоша сначала по сторонам, на компаньонов своих, потом на меня, так, пристально глянул. И вдруг, совершено внезапно как зарядил мне кулаком в дых. Дыханье у меня перехватило, умру — думаю, задышать снова невозможно. И боль дикая, и унижение. А Гоша спокойно в свое кресло отправился.
Потом Лизке говорит: «чего застыла, действуй давай». Ну та, сволочь, ко мне подскочила, выдрессированная, и ловко стала раздевать меня, так чтобы руки привязанные обойти. Вот стою я совсем голая, под этими взглядами наглыми, понять не могу, как еще не провалилась со стыда под землю. Подскочили шакалы, стали где ни попадя лапать меня, тело, каким я гордилась по-девичьи, стали грязными своими лапами изучать. Еще не натешились вдоволь, подходит Гоша.
— Ты над нами потешалась, подружек высмеивала, нас за людей не считала, презрение свое показывала. Теперь мы тебя правилам вежливости поучим. А заодно и законы наши объясним. Лизка, марш сюда.
Первый: два раза в неделю приди, и мальчикам послужи.
Тут, зверь этот, достал свой орган мерзкий, Лизке на плечо надавил, так, что она с охом на колени упала, и в рот ей свою эту штуку совать стал. Меня от омерзения чуть не вырвало.
Второе: сначала на тебя права я имею, а потом по старшинству. И Гоша рукой всю банду обвел.
Третье: Все наши желания тут — тебе закон. За непослушание — наказание. Тут Гоша похлопал выразительно Лизку по белой попе. А банда его вся заржала.
Меня от страха уже трясло всю. Но говорят, страшнее самого события, — его ожидание. Левую руку мне отвязали и на колени поставили. И как поняла я, что неминуемое произойдет, так перестала трястись, а только обида, стыд и жалость к себе самой остались. Испытывать судьбу я не стала. Какие там еще наказания эти звери могли придумать? Как подошел Гоша ко мне со своим дрыном, так я послушно сама рот открыла. Тычет он мне свой орган горячий в рот, а я не понимаю, почему не противно мне, куда моя брезгливость подевалась? И чего я пытаюсь ртом и языком обследовать и почувствовать?
Еще троим я после Гоши сосала. Но то все было уже не то. Гошин я сразу запомнила, его ощущение в моем рту так и осталось со мной. Потом Лизка меня еще куда-то по закоулкам подвальным повела. В комнатушке кровать стояла, без всякого белья. Матрац, да одеяло солдатское. Там меня Гоша девственности лишил. Больно не было. Противно очень, не так я хотела девственность свою подарить: Брезгливость вернулась.
Лизка меня помню мыла в жутко холодном душе. А я отключилась, ничего не слышала. Как сомнамбула была. Вытолкали меня из подвала, как и была, голую. С одеждой моей в руках. И тут только сквозь туман в голове всплывать стали слова. Как Гоша говорил, что если заявлю, они меня на весь город ославят. И фотки показывал, поляроидом сделанные. А там точно не поймешь, то ли я удовольствие получаю, то ли мучаюсь. Обещал их с подписями по школам развесить. А Лизка покажет, что я давно сама в подвал ходила: добровольно.
Неделю я болела. Температурила. Потом в школу пошла. Сама себе удивлялась, как могу жить продолжать, будто ничего и не произошло. На четвертый день возобновления школы иду я снова через наш двор, по тому же маршруту. И остановилась возле подвала, и не пойму, почему не могу с места сдвинуться, — убежать надо, уползти, укатиться.
Про член во рту, стою, ощущения вспоминаю, про руки, мои груди полные, ищущие, Лизкину наготу бесстыжую. Слова про законы ихние: Улыбнулась сама себе, и потопала в подвал: «Первый: два раза в неделю приди, и мальчикам послужи»:
Май, 2006.
[/responsivevoice]
Category: Подростки
