Грыжа
[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Навестил своего друга в больнице. Палата отличная, на двоих. Правда, с соседом не повезло. Как сказал Пушкин — «почтенный человек, седой старик». Ночью храпит, днем ворчит, то просит закрыть окно, то открыть дверь, то наоборот. Друг мне на него жаловался по телефону. Тут я увидел этого соседа: приземистый старикашка, кривые ноги кавалериста обтянуты спортивными штанами с вытянутыми коленками. Небритый, седая щетина на толстой морде. Приличия ради спрашиваю:
— Как себя чувствуете, Илларион Евдокимович? — и тут же пожалел, зачем только спросил.
Отвечает подробно:
— Хреново. Целый букет болезней. Старость — не радость. Прицепляются болезни, о которых даже с врачом не поговоришь.
— Почему?
— У меня грыжа, к примеру, возникла. Ношу.
Мы с другом помолчали. Я спрашиваю:
— Грыжа чего, Илларион Евдокимович?
— Чего! — отвечает быстро. — Чего: Яиц — чего ж еще?
— Ну и сказали бы врачу.
Он на нас посмотрел и говорит:
— Она у меня женщина. Что же я ей свои муди буду выставлять?
Ну, совершенно доисторический человек. Слово за слово, мы ему — про то, что врачи лечат болезни и им можно показывать все, он нам — что никогда не снимет порток перед бабой, — как вдруг спрыгивает с кровати и тут же перед нами обоими сдергивает свои спортивные штаны, чтобы показать грыжу. Смотрим — под животом-арбузом два здоровенных яйца, их даже не видно из-за густых волос, которых полным-полно везде — на лобке, ногах, выше на животе. Мы с другом вгляделись в яйца. Ну, здоровые-то здоровые — только никакой грыжи мы вроде не заметили. Ровные, одно яйцо не больше другого: Я осторожненько подставил ладонь под яйца, чтобы как бы взвесить их. Мне захотелось, потому что, думаю, как же он носит на себе эдакую тяжесть. Старик вскрикнул, как будто его режут.
— Вы чего, Илларион Евдокимович?
— Больно!
— Да я только руку поднес, до вас даже не дотронулся! . .
Бережно положил его яйца себе на ладонь, взвесил их — тяжелые. Старик молчит.
— Больно? — спрашиваю.
— Теперь не больно.
Я второй рукой осторожненько берусь за член — тоже не маленький, гармоничен с мудями. Поднял член вверх, чтобы как бы осмотреть яйца со всех сторон, — кручу член вправо, влево и оглядываю яйца со всех сторон. Чувствую — хуй старика встает. Он же смотрит на меня сверху из-за живота чистым глазом, и я понимаю, что он никогда не имел дела с мужчинами. Ну, невинный. Членище тем временем крепчает. Тут мой друг не выдержал и взял головку в рот. Сосет — сосал меньше минуты. Илларион Евдокимович спустил. Мой друг вышел в ванную комнату.
— Ну как, — спрашиваю, — Илларион Евдокимович, было больно?
— Нет.
Я продолжаю ласкать его член, который опускаться и не думает. Тогда беру его член в рот я, сосу. Горячий, возбужденный, искрится желанием спустить. Возвращается друг — я отдернулся: думал, может, сестра зашла.
— Постой, говорю, на атасе, мы сейчас лечение закончим.
Сосу, яички уже ласкаю смело, старик на болевые ощущения не жалуется. Какой там — даже застонал. Минуту сосал, вряд ли больше — опять спустил.
В ванной думаю: «Ну и старик. У него не грыжа, а застой, давно не кончал».
Возвращаемся с другом, я спрашиваю:
— Вам, Илларион Евдокимович, сколько лет?
— Сколько:
Сам лежит на койке, спортивные штаны уже на нем, член выделяется под животом горой. Как мой друг раньше этой приметы у него не заметил? Старик лежит какой-то успокоенный.
— Мне уже пятьдесят девять лет. Мне через год на пенсию. Через десять месяцев уже можно будет социальную карту получать и ездить на автобусе бесплатно, сколько в меня влезет.
Вам до меня, ребята, еще долго жить.
Я вежливо спрашиваю:
— А как вы себя сейчас чувствуете?
— Как будто кого трахали, а меня под жопу подкладывали. Не знаю, что вы там, пацаны, со мной делали, мне из-за живота не видно, а только скажу, что если бы тут у них в больнице хоть один мужик врач был, так я бы с ним мог поговорить о своих болезнях. Вот вы не врачи, а мне уже намного легче. Вы, может, не знаете, а я: А я:
Молчим.
— Что вы, Илларион Евдокимович?
Высказывается после затруднений:
— Я спустил! Кончил я. Два раза!
Мы удивились:
— Да ну? Не может быть!
— Вот те крест! И сразу легче.
Ну, совершенно доисторический человек.
После моего визита в больницу мой друг с соседом-стариком зажили прекрасно. Я так понял, что и все другие болезни Иллариона Евдокимовича были из того же разряда, что и грыжа. Просто мужик попался темный. Без жены, с двумя дочерьми. Жена от них уехала еще лет десять назад. И вот живет мужик — перепихнуться не с кем, привести даже некуда. И забыл, что такое fuck. Бывает. Мой друг ему напомнил. Зажили они в одной палате — не разлей вода. Выписались в один день, и «почтенный человек, седой старик» поехал из больницы прямо к моему другу домой, чтобы жить вместе дальше.
Представляете, ребята, мое состояние? Я был в шоке. Между нами состоялось резкое объяснение.
— Что же ты, — говорю другу, — так со мной поступаешь? Я его первый спросил, как он себя чувствует? Ты с ним жил в палате целую неделю, ненавидел его, то на него дуло, то он у тебя задыхался, а я только приехал — и сразу наладил с ним контакт. Я его первый, можно сказать, диагностировал. Это же с твоей стороны подло! Ты думал о том, что будет со мной? Я что, должен теперь жизнь начинать сначала? Где я найду тебе замену?
— Не буду ничего отрицать, Валера, — отвечает. — Но я без него уже не могу. Мы все делаем вместе, Валера, поверь. У нас с Ларой семья, ячейка общества. Я уже успел полюбить его дочерей, Настю и Дашу. За старшенькую Настю я спокоен, у нее муж, хороший, надежный парень, а у Даши проблемы с физкультурой. Представляешь, с физкультурой! Физрук им достался какой-то пыльным мешком по голове трахнутый. Думаю переводить Дашу в художественную школу: она чудесно рисует: Прости, хочешь — убей меня, но я без его хуя и яиц теперь просто жить не в состоянии. Ты видел сам: как его не любить с таким хуем, Алеша? Я даже на работе через каждые пять минут ему звоню, чтобы узнать, как он там? А если я ему не позвоню, то он мне звонит. Хочешь — приезжай к нам в гости, мы будем очень рады.
Они мне будут рады! . . Я как услышал это приглашение, так во мне что-то оборвалось. А любил я его, ребята, безмерно. Он так давал, как никто мне никогда еще не давал. Лежит под тобой — задыхается, томится, часто-часто дышит и, как настоящая женщина, раза два под тобой кончит. Если бы не я, Иллариону бы такой лакомый кусочек не достался. Теперь он дает Иллариону Евдокимовичу, под ним изнемогает. Я представляю:
Сволочь, конечно, порядочная. Моей любви не стоил.
[/responsivevoice]
Category: Гомосексуалы