Фурия

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Они встретились в кафе недалеко от пляжа. Как это обычно бывает, они не заметили друг друга по-началу, и мирно ели свое мороженное. Мирно? Как бы не так!

Сначала он услышал вопли на все кафе:

— Я же хотела с шоколадом, а ты взяла с сиропом!!!

И настолько яростным и возмущенным был этот вопль души, что сидящие под легким тентом крытого летнего кафе посетители заоглядывались — кого же столь подло подвели? Он не был исключением, посмотрев на столик, за которым сидела семья из трех человек — мать, самым скорбным своим видом извинявшаяся перед другими за причиненное неудобство, отец, крайне неодобрительно качающий головой, и, собственно, обиженная личность.

На вид этой личности было лет тринадцать-четырнадцать, и ее ничуть не волновали ни косые взгляды, ни степень одобрения отца.

— Ты специально! Я же просила с шоколадом!

Андрей внутренне напрягся — предполагалось, что разобидевшая юную фурию вазочка с мороженным сейчас полетит через столики на чью-нибудь голову, а потом начнутся биения об пол и рев в три ручья.

Но подобные скандалы были явно не впервые, и стороны прекрасно знали границы допустимого. Мать достаточно тихим голосом выговаривала что-то дочери, а отец, выразив свое неодобрение происходящим, просто перестал вмешиваться, увлекся мороженным, и с интересом поглядывал на разворачивающуюся семейную баталию.

Первым внутренним посылом было оставить мороженное, допить фанту, и свалить нафиг из этого кошмара — Андрей органически не переносил вот этих детских капризов, равно как и вот таких женских капризов, как и прочих любых капризов:

Может быть потому, что сам был внутри капризным, но очень закомплексованным взрослым ребенком. И может быть поэтому до сих пор был один.

Поглядев на обиженные губки и болтающуюся под столом ногу, он неожиданно для себя решился.

В конце концов: Она этого хотела? Она это получит.

Взяв вазочку с мороженным (без чего либо) , он отправился к стойке, и попросил посыпать мороженное шоколадом. Девушка за стойкой испытывающее взглянула на него, но просьбу выполнила, и 20 рублей взять не забыла.

А он подошел к юной бестии, поставил на стол перед ней мороженное, и уверенно сказал:

— Ты съешь это мороженное. Но только в том случае, если за то время, пока будешь есть, не произнесешь ни звука. Если скажешь хоть слово — съешь обе порции. Согласна?

Он не оглядывался на родителей, прекрасно понимая, что вмешиваться они не будут — не тот момент. Она перестала болтать ногами, выпрямила спину, и смотрела на него из под локона, упавшего на левый глаз. Непонятно смотрела. Может, зло, а может, просто играла в затянувшийся каприз.

А он, не отрываясь, смотрел ей в глаза.

— Не буду — наконец выдавила она.

— Ты хотела мороженное с шоколадом — спокойно сказал Андрей — вот. Мороженное. С шоколадом. Ты его съешь. И пока будешь есть, не произнесешь ни звука.

— Алена, ты: — начала было мать в попытке примирить дочку и этого посетителя, но Андрей выставил ладонь, по-прежнему не отрывая взгляда от девочки, и мать умолкла. Пауза затягивалась, соседи по столикам тоже поглядывали с интересом.

Девочка скуксилась, подвинула к себе вазочку, и погрузила ложку в коричневый холмик.

Андрей подмигнул ей, и весело (насколько мог) сказал:

— А теперь, если ты мне скажешь «Спасибо», то можешь умять две порции, и получить вдвое больше удовольствия.

Девчонка мгновенно повеселела, но вместо «спасибо» высунула язык, сопроводив его «беэээээээ». И тут же уткнулась в мороженное.

А Андрей вернулся к фанте.

Буквально через минуту к нему подсел отец.

— Сколько мы вам должны?

Андрей уперся взглядом в крышку стола. Как скучно и обыденно начинаются человеческие разговоры! И как многообразен выбор: Сам бы Андрей первое, что спросил бы — какого хрена этот кто-то вмешивается, и смеет указывать его ребенку, воспитывать его, да еще на глазах его, Андрея. Может быть, этот мужик и имел ввиду это самое, но давал возможность думать как угодно, облек свои претензии и пожелания в нейтральное «мы вам должны».

Ну, раз должны:

— Я просто показал вам, как можно выходить из таких ситуаций. Вы могли бы сделать то же самое. Раз вы должны, то 20 рублей за шоколад, и проследить, чтобы девочка съела вторую порцию, если скажет хоть слово.

Но уж вторую порцию впихните в нее хоть силком. Иначе она вам на шею сядет.

— Да она уже давно на ней сидит — с горечью пожаловался отец, доставая несчастные 20 рублей — переходный возраст!

Эти слова он сказал заговорщицким тоном, будто открывая всем известную тайну.

— А если промолчит — добавил Андрей, забирая деньги — то пусть мороженное с сиропом отдаст мне. Не пропадать же!

Отец улыбнулся, видимо, одобрив идею, и вернулся к столику.

Через пару минут девочка принесла ему вазочку с основательно подтаявшим мороженным.

— Неужели ты настолько не любишь сироп?

— Люблю — а голосок, если не орать им на все кафе, очень даже ничего — но я хотела с шоколадом. Извиите.

Ага, умеешь держать морду кирпичом. Это радует.

— Ну и дура.

Девочка вскинула оскорбленную мордочку.

— Это я к тому — пояснил Андрей — что могла бы нахаляву умять два мороженных.

— Хм — девчонка дернула плечиком — были бы оба с шоколадом, я бы так и сделала.

— Ну, могла бы раскрутить меня на второе с шоколадом — улыбнулся Андрей.

— Это как?

— Я поставил тебе условие. Могла бы поставить встречное, и посмотреть, как я буду выкручиваться. Не сомневайся, я бы выкрутился.

Девочка повернулась, и легким шагом упорхнула обратно к родителям, которые уже собирались выходить.

Андрей скользнул взглядом по фигуре матери, и принялся за мороженное.

Второй раз они встретились этим же вечером. Андрей входил в пансионат, и услышал знакомые вопли.

— Ты же обещала сходить в кино!

«Ой-ой» — подумал Андрей. «Этой только пообещай что-нибудь».

На этот раз он не стал вмешиваться, а спокойно ушел к себе в номер.

Шаловливые мысли зародились вечером. Вечера на курорте проходят скучновато — для одиноких. Либо поиск подходящей (да просто согласной) пары, либо одиночество перед телевизором, за банкой пива (для мужчин) , или коктейля (для женщин) .

Редкие исключения из этого правила обычно не страдают от скуки.

Вот, балуя себя пивком и пытаясь найти что-нибудь интересное среди рекламы, Андрей почесал себя между ног, и подумал о капризной девчонке.

Тепло так подумал. С интересом.

И с интересом отнесся к собственному интересу к этой соплячке.

Вечер у телевизора быстро перешел в область мечтаний, которых Андрей сначала стеснялся, потом (в тайне от самого себя) себе разрешил, а потом очнулся от того, пиво расплескивается на спущенные шорты, и телевизор, собственно, давно уже мешает.

Телевизор был выключен, пиво отправилось в мусор, а Андрей отнес свою мечту в кровать, где и удовлетворил по-полной.

После чего долго не мог уснуть, ворочаясь в постели, пытаясь отрешиться от собственных мыслей и отголосков ночных гуляний снаружи.

— Добрый день! — ласково улыбнулся Андрей маме, которая раскладывала на свободном участке пляжа полотенца для трех человек.

— Добрый, добрый — очень приветливо отозвалась хозяйка семьи — вы уж нас простите:

На лучшее начало Андрей не мог надеяться. Вот! Вот теперь он мог совершенно официально, свободно, легко, непринужденно, а главное — совершенно законно со всех точек зрения заинтересованно остановиться, внимательно кивать, а потом постелить свое полотенце рядом.

Из моря вылез папа, и подошел к ним, к тому времени Оксана Петровна и Андрей уже тесно обсуждали проблемы воспитания подрастающего поколения, причем точно вставленные Андреем фразы вызывали очередной поток поучений со стороны Оксаны Петровны, а Андрей слушал этот бред с очень заинтересованным видом, и активно кивал.

На объект обсуждения он ни разу не бросил даже тени взгляда, не сомневаясь, что сама Алена не раз и не два его разглядывала.

И примерно мог прочитать ее мысли.

Папа послушал, убедился, что жена села на любимого конька, пожал Андрею руку, и лег загорать.

Минут через десять Андрей сделал второй ход.

— Знаете что: У меня предложение. Давайте я ваше чудо сегодня после обеда экспроприирую. Нет, нет — вскинул Андрей руки в защитном жесте — никаких воспитаний, голая дрессировка. Я дрессировщик — доверительно понизив голос, сообщил он заинтересовавшемуся папе — и мы с вашей девочкой: Как ее зовут? — впервые перевел он взгляд на юную фурию.

— Ленкой кличут — ответил папа.

Сама Елена смотрела на него со смесью любопытства и страха. Страх — это хорошо.

— Так вот, я заберу вашу Елену Прекрасную на пару часиков, и мы погуляем. Обязуюсь присматривать за ней все это время и очень надеюсь, что по возвращении хотя бы часть проблем решится.

— За пару часиков? — недоверчиво хмыкнул папа.

А Оксана Петровна промолчала, оглядывая мужчин.

— Хорошо — сказал Андрей.

Подсел к Алене поближе.

— Кричи.

— Чего? — недоверчиво спросила девочка.

— Кричи.

— Что? — после паузы.

— Ну, например «Ааааааааа!» — заорал Андрей во весь голос.

Не обращая внимания на оглянувшихся курортников.

Девочка даже отшатнулась.

— Не хочешь «А»? Тогда давай поорем «Спартак — чемпион». Тоже не хочешь? Тогда давай «Ты же обещала»!!

Девчонка сжалась, закуталась в полотенце, и мяла в кулаке его край.

— Хорошо. Давай так. Вчера мама тебя не взяла в кино. Что ты ей сказала?

Алена молчала.

— Ну, я же все равно слышал. Просто повтори.

— Ну, «Ты же обещала».

— Еще раз.

— Что?

— Повтори.

— «Ты же обещала» — неуверенно повторила девочка.

— Прекрасно!!! Отлично! Обалденно! — с особым оттенком произнес Андрей — а теперь давай вместе — «Ты же обещала!». Ну, давай: дружненько: «Ты же обещала!»

— Ты же обещала! — повторила девочка чуть уверенней

-А теперь — давай чуть громче. Ну? На «раз-два-три».

С третьего раза они прокричали это хором достаточно громко.

После чего Андрей поклонился, подмигнул Аленке, собрал полотенце, и уже уходя хлопнул себя ладонью по лбу.

Вернулся, и вручил девочке «сникерс». Он терпеть не мог «сникерсы», но нужно было дать что-то большое и вкусное.

А шоколадку он дарить не решился.

— Я не обещаю — сказал он девочке.

После чего ушел.

В пять вечера он стучался в их номер.
Номер был в том же крыле, но на этаж ниже, чем жил Андрей. Открыла мама.

— Вы знаете — кинулась она к Андрею с порога — мы думали вы дурака валяете, а вы правда чудо совершили!

— Какое же? — Андрей так и не переступил порога, хотя Оксана Петровна явно его приглашала. Так что ей пришлось вернуться к двери.

— За весь день она ни разу не произнесла это свое заклинание! Даже Вадим заметил! И все так просто!

— Оксана Петровна — мягко сказал Андрей — все вовсе не так просто. Но я постараюсь не испортить.

— Да ладно — замахала руками Оксана Петровна — а где вы будете?

— По парку погуляем. Прямо вот здесь. И никуда за пределами.

— Лена! Иди, погуляй с дядей Андреем!

Андрей восхитился, насколько мама умеет быть приторно-сладкой. Его самого бы стошнило после четвертой минуты подобного тона.

Лена вышла наряженная, как на бал. Какая-то юбка-платье с кружевами, белые гольфики, белые сандалики, бант на голове.

Андрей окинул взглядом это чудо, и не сказав ни слова, направился к лифтам. Оглянулся — идет ли? Она шла. Неуверенно, скованно — но шла. Мама стояла в дверях, и смотрела им в след.

Они вышли из комплекса.

— Что мы будем делать? — она спросила это максимально невинно.

— Все, что ты хочешь — ответил Андрей.

— А вы что будете делать? — продолжала допрос эта наряженная кукла.

— Я??? Я — ничего.

— А: А куда мы идем?

— Туда, куда ты идешь.

— Тогда я сниму этот дурацкий бант.

— Правильно — согласился Андрей. И на ее удивленно-недоверчивый взгляд добавил:

— Я бы снял и сандалии с гольфами.

Андрей подождал, пока девочка справится со своими нарядами, и протянул руку, предлагая отдать ему сандалии. Потом забрал и бант.

Некоторое время они шли молча.

— А сколько тебе лет? — спросила девочка

— Тридцать — ответил Андрей — но ты абсолютно права, это не повод говорить мне «Вы». По крайней мере, пока рядом нет родителей.

Девочка прыснула.

— Ты желаешь мне понравиться?

— Вас, женщин, никогда не проведешь — улыбнулся Андрей — мне действительно было бы приятно, если бы ты относилась ко мне с симпатией. Но: — он выдержал паузу — я делаю ничего. Я иду рядом, смотрю вокруг: на эти платаны, на эти скамейки, на разнаряженную куклу рядом со мной, которая постепенно превращается в обычную девочку, и надеюсь, что со временем она превратится в себя. И при этом ничего не делаю. Вообще.

— А сейчас я кто?

— Я уже сказал — кукла.

— Почему?

— Ты посмотри вокруг — девочки как девочки. Одеты в топики, купальники, кто во что. А ты — как кукла из магазина. Кроме того, ты двигаешься как кукла — скованно, ненатурально.

— Ну что я могу сделать, если меня так нарядили?

Андрей пожал плечами.

— Во-первых, получать удовольствие. Уж коли ты идешь в красивом платье рядом с красивым мужчиной (девочка опять прыснула) — так хотя бы получай от этого удовольствие. Кстати, обрати внимание. Вот сидит девушка. Она тоже ничего не делает. Видишь? При этом она получает удовольствие.

Алена тоже посмотрела на указанную девушку. Девушка лет двадцати пяти сидела на скамейке, опершись на спинку левой рукой, и курила, глядя куда-то рассеянным взглядом.

— Ну, мама может узнать, что я курила:

— Неправильно. Во-первых, курение здесь ни причем, она получает удовольствие даже не от сигарет, а просто. Сидит. Смотрит. Она полностью свободна. По крайней мере — сейчас. А во-вторых, она получает удовольствие и от сигареты тоже.
Но вместо сигареты могла быть книжка, музыка, парень, или просто котенок. Удовольствие было бы ничуть не меньше.

Некоторое время они шли молча.

— А если я сейчас убегу? — спросила Алена.

— Хорошо, давай побегаем.

— Ты: Ты что собираешься со всем соглашаться? — она заглянула ему в лицо.

— Лен: Я ничего не делаю. Вообще ничего. Делаешь — ты. А я либо соглашаюсь с тем, что ты делаешь, либо нет. Но в любом случае я не собираюсь тебе ничего запрещать или мешать.

— А как же ты собирался маме следить за мной?

— А я очень надеюсь, что ты достаточно взрослая и самостоятельная девица, чтобы не прыгать со скалы, не бросаться под машины и вообще следить за собой сама. А заодно — и за мной.

Аленка засмеялась тихонько.

— Ты чего? — спросил он через некоторое время.

— Прикольно, если бы мама узнала, что это не ты за мной следишь, а я за тобой.

— Мамы — очень мудрые существа. Они когда-то тоже были девочками, и у них тоже были — он замялся, подбирая слова — разные приключения. Так что если ты думаешь, что можешь обмануть маму — оставь глупые надежды. Мама точно так же разрешает тебе что-то, а если и запрещает — то очень боится того, что однажды ты просто пошлешь ее подальше. Собственно, однажды ты так и сделаешь, но она хочет оттянуть этот миг. А я тебе не мама — меня ты можешь послать в любой момент и в любом направлении. Вот только другой вопрос — пойду ли я.

В номере мама, естественно, пристала с расспросами.

— Мам, ты не поверишь. Мы просто гуляли по парку.

— И как тебе?

— Прикольно. Парк выходит к ограде, с которой открывается вид на наши пляжи и море. И скалы укрыты зеленью как волосами — такая прикольная зеленая прича получилась.

— Это он тебе сказал? — улыбнулась мама.

— Неа. Я сама. Он только показал, куда смотреть. Потом мы съели по мороженному, и вернулись. Мы правда ничего не делали — просто ходили. Я думала, будет скучно, а оказалось — ничего так.

— А бант ты все-таки сняла.

— Да ну, я в нем как кукла какая-то. Я и сандалеты снимала, гуляла босиком. А че? Прикольно! Асфальт теплый, а ноги я потом помою.

— А о чем вы говорили?

— Ой, я не знаю, как это сказать. Ну, вообще.

— Он тебя опять дрессировал?

— Ничуточки. Он вообще ничего не делал. Зато я оторвалась.

— В смысле?

— В смысле — от вас. Он ничего не запрещал, я же говорю — вообще ничего не делал. Ну, и вот. В общем, прикольно было.

Вечером они встретились вновь. Родители на этот раз кинулись к Андрею как к старому знакомому.

— Огромное вам спасибо — вещала Оксана Петровна — это оказалось действительно здорово!

— Что именно? — спросил Андрей, слегка улыбаясь и пожимая руку Вадиму.

— Гулять по парку — ответил за жену Вадим — мы как-то очень давно не гуляли просто так, вместе, за ручку, как в молодости. Вы подкинули неплохую идею — вовсе не обязательно целый день валяться на пляже или в номере. В общем, вечер прошел просто прекрасно.

— Я рад за вас. А как ваша девочка?

— Ну, как: — переглянулись родители — да нормально. Как обычно.

— Ну, и прекрасно. Тогда до завтра.

И они, раскланявшись, разошлись.

А на завтра с утра они опять оказались на пляже рядом.

— Да вон он, идет — улыбнулась мама.

Алена действительно крутилась, высматривая своего нового знакомого. Опять стандартные приветствия, и Андрей просто и естественно спросил:

— Ну, что, пошли?

— Куда? — любопытная мордашка аж засветилась в предвкушении чего-то интересного.

— Купаться. Плаваешь хорошо?

— Угу — она кивнула — Мам, мы пошли купаться! Чур не подсматривать!

Мама благосклонно махнула рукой.

И они пошли купаться. Лена действительно плавала неплохо, но у него была возможность коснуться ее, подержать за руки, да и она с удовольствием залезала ему на спину, и требовала покатать. Он наслаждался ее весом и цепкими ручками, стараясь сдерживать себя, чтобы не начать вульгарно лапать. Почему-то он не хотел этого. Потом они включились в игру «в тарелочку», в которую играло человек десять ребятишек разного возраста и пола, и это тоже было здорово, ловить и кидать «летающую тарелку» по огромному кругу, сталкиваясь и падая в набегающие волны прибоя, он наслаждался видом ее гибкого тела и взвизгами. Потом пытались кидать плоские камушки по волнам, и умудрялись трепаться ниочем.

Загорали отдельно — он на своем полотенце, а Алена — под бочком у мамы. Потом Алена позвала его еще поплавать, но он отказался. Она ушла под присмотром мамы. А когда вернулась:

Когда она вернулась, его уже не было. Ни его, ни полотенца.

Он не пришел и после обеда. И до самого вечера Аленка то сидела тихая, то устраивала мгновенные, но ничего не значащие истерики.

— Да ты влюбилась — ехидно сказала мама.

— Ну и что? — рассеяно ответила дочь.

— Он же старше тебя в два раза. Сколько ему лет?

— Тридцать. Я же не дура — замуж пока не собираюсь. Зато он прикольный. И с ним интересно. Ты со мной вообще никогда не играешь, а папа если играет, то обязательно в какие-нибудь развивающие игры.

— И правильно — оторвался от сканворда Вадим — а во что с тобой играть? В преферанс на раздевание?

— Ну вот, а с ним мы играли «в тарелочку», кидали «блинчики» в море — это что, не развивающие игры? И с ним можно побегать, подурачиться, и вовсе не обязательно строить из себя светскую леди. А у вас «Это нельзя, это не так, это потом»

— Бунт на корабле? — осведомился папа.

Аленка резко отвернулась, и уткнулась коленками в кресло.

Он пришел уже поздно вечером, почти в семь. Постучал в дверь, и широко улыбнулся Вадиму.

— Смею ли я экспроприировать ваше своенравное чадо на три часа?

— Три часа? — удивился Вадим, поглядев на часы — это куда же так долго?

— В кино. Тут в «Юбилейном» идет новый диснеевский мультфильм, давно хотел на него сходить, но самому как-то неудобно, а тут такой повод.

— Иду — кинулась Аленка, проскакивая под локтем папы, и по дороге хватая сандалии одной рукой.

— Алена, оденься! — папа пытался быть строгим.

— Не хочу! Не буду! Нафиг надо!

— Вечером будет прохладно возвращаться — мягко сказал Андрей — Возьми хотя бы куртку с собой.

Аленка ни слова не говоря вернулась, взяла куртку, и тут же вынырнула обратно.

— Ты правда хочешь в кино? — спросила она на улице.

— Почти — ответил он — а что, тебе не хочется?

— Не знаю. Наверное, хочется. Только не на мультики.

— Выбирай — немедленно согласился он.

— Опять делаю я, а ты только идешь рядом?

— Угадала.

— А почему ты ничего не делаешь?

— А зачем? Ты и так прекрасно справляешься.

— С чем?

— Со всем — он неопределенно махнул рукой в вечернем воздухе — ну, вообще.

— А ты чего-нибудь хочешь?

— Конечно.

— Например?

— Например, утащить тебя в кино.

Она взяла его за руку, и уставилась в землю. Через некоторое время она сообразила, что они идут уже не просто так, а играют, причем она играет тоже, только не знает об этом. Если она наступала на центры уложенной плитки — он старался наступать на стыки, если же она наступала на стыки — он шел по центрам. В результате идти ей было немножко неудобно, и приходилось висеть на его руке и перестраиваться, а он перестраивался тоже. Тогда она пошла на хитрость — стала угадывать его следующий шаг, и менять свой так же.

— Молодец — сказал он, слегка сжав ей руку.

Она взяла билеты на какой-то дурацкий боевик. Стрельба, погони, много разбитых машин, и всегда неуязвимый главный герой. Разве важно, как назывался фильм? Важно, что она гладила его руку, а он, млея как последний школьник, отвечал на ее ласки, нежно касаясь ее пальчиков. Но попытку поцеловаться пресек тихо, но твердо.

— Нет.

— Почему?

— Давай смотреть фильм.

Она скуксилась, и потеряла всяческий интерес. Он подождал еще десять минут, и в перерыве между очередной умной тирадой героя и выхваченным пистолетом спросил:

— Идем?

Ее абрис в лучах экрана безмолвно качнулся.

Они тихонько выбрались из кинотеатра. Уже стемнело, и сливовые сумерки сгустили воздух, прибив дневную жару особой черноморской прохладой. Он взял ее за руку, и повел-потащил куда-то между деревьев. Она не то чтобы упиралась, но шла неохотно. Дойдя до каких-то кустов, он остановился и сказал — тихо, но очень серьезно:

— Я ничего не делаю. Делаешь ты. А я соглашаюсь или нет. Вот здесь я не согласился. Но это не значит, что я такой, каким ты меня думаешь. И это не значит, что я запрещаю тебе что-то делать. Но я могу согласиться, а могу и нет. А делаешь — ты.

И повел ее по узкой осыпающейся дорожке куда-то вниз, к шуму прибоя.

Мохнатый зеленью бок горы лежал рядом со слабо дышащим морем. Было уже достаточно темно, и только близкие огни города и порта давали четкие ориентиры. Галька остыла, и было как-то зябко. Где-то слева раздавались голоса.

— Пошли, искупаемся.

— Холодно же!

— Ты что, никогда ночью не купалась???

— Нет — обиженно буркнула она.

— Тогда я тебе ничего говорить не буду. Не хочу портить сюрприз. Раздевайся. Совсем.

— Как «совсем»?!

— А вот так. Или ты собираешься объяснять маме, почему у тебя мокрое платье?

— А если увидит кто?

— Это их половые трудности. Здесь таких, как мы, половина. Вон, те, ты думаешь, одетыми купаются? Для этого есть день. В общем, я пошел.

В слабом свете было видно, как он стягивает майку, и укладывает на камни.

— А ты: тоже?

— Да — он снял шорты, положил рядом с майкой, и пошел к редким маслянистым всплескам, оставляя за собой шуршащий звук потревоженных камушков.

— Подожди!

Он остановился, но не оглянулся. Через некоторое время ее ладошка ткнулась ему в руку. Он взял ее крепко, и повел к воде.

— Осторожно. Камни скользкие, ты можешь подвернуть ногу.

— Я знаю. А ты держи меня.

Они медленно пробирались все глубже. Он отпустил ее руку, и плюхнулся в воду.

— Ой!

— Да нет, все нормально. Ты тоже плюхайся. Осторожно, и спиной.

— Ой!

— Что?

— Вода теплая!!

— Ага. Ночью вода всегда теплее воздуха. Вылазить будет немножко прохладно, но мы же переживем?

— Ага.

Он поймал в воде ее руку, и они медленно пошли на глубину.

— Смотри.

Он ударил по поверхности воды, и слабый синеватый отблеск взметнулся над чернотой моря, и упал на отражение портовых огней.

— Что это?

— Это июль. Июль, тепло, ночь. И вода. Черноморская вода. И в воде — ты. И когда ты плывешь — ты светишься, как морская русалка. Ты можешь поболтать в воде волосами, и огненное ожерелье охватит их на мгновенье. Нырни, и волшебство летней ночи окутает тебя синим пламенем, которое не жжется. Смотри.

И он нырнул. На миг его тело проступило под поверхностью воды, и она увидела его мощные гребки, оставляющие синие всполохи, а ноги взбивали зеленую пену, медленно гаснущую ближе к поверхности.

Он вынырнул, отфыркиваясь, как морж, и сияние стекло с его лица в воду.

— Ой, класс: А как ты это?

— Попробуй. У тебя тоже получится.

Она ударила по воде. Еще. Махнула рукой. Ногой. Ударила по камням на дне. Потом тоже нырнула. Покружилась в воде, наблюдая за гаснущими сполохами. Под водой видно плохо, но он тоже не стоял на месте, и слабый силуэт его все время находился рядом.

Только рассмотреть в этом призрачном свете что-нибудь было совершенно невозможно. Только сам свет.

На берегу появился свет чьего-то фонарика. Заметался по берегу, и голос с кавказским акцентом громко спросил:

— Хей, вода теплая?

— Как молоко! — жизнерадостно отозвался Андрей.

— Это хорошо! — отозвались с берега.

Фонарик отправился дальше. Они подождали еще немного, и стали выбираться.

Глаза уже достаточно привыкли к темноте, и отблески огней осыпали кожу обоих многочисленными биссеренками.

— Нам сюда — сказал он, шурша камушками куда-то влево — вода сносит, поэтому я оставил одежду под приметным выступом.

Она шла за ним, дрожа от всего сразу — от наготы, от прохлады летней ночи, от пережитого ощущения в воде, и от чего-то радостного и непонятного. Он остановился, сел на майку.

— Иди сюда, надо немного высохнуть.

Он посадил ее на ногу, и она прижалась к нему, ощущая его тепло и ласковые руки, обнявшие ее, прижавшие:

Она потянулась к его губам, и он ответил ей, обняв, прижав, и нежно-нежно перебирая губами ее губы:

Потом ладонями стряхнул остатки капель с ее плеч, грудей, спины, и сказал:

— Пора одеваться. Тебя ждут дома.

— Не хочу — капризно сказала она.

— Поверишь ли, я — тоже. Но сейчас появится кто-нибудь с фонариком:

Они торопливо оделись, она отжала волосы, вытерла их курткой, и он повел ее обратно. Лезть в гору было сложно, в темноте камешки осыпались под ногами, а ветки норовили ударить по лицу. Она держалась за его руку, и он каким-то чудом находил тропинку. На верх они вылезли основательно запыхавшись и согревшись.

И пошли обратно, и размахивая сцепленными руками, как в детском саду.

— Как мультик? — спросила мама?

— Так себе — ответила Алена.

— Ты что купалась???

— Да. А что?

— Ночью? Одна?

— Почему одна? Нас там было много. Вода теплая, как молоко. И светится.

— Ага, глаза у тебя светятся — подначил папа.

— Папка, я правду. Я сама не знала. Андрей показал. Ударишь по воде — она светится.

— С чего бы?

— Андрей сказал, там какие-то микроорганизмы, и когда вода теплая, они светятся.

— Хмм: Да, действительно, я слышал об этом.

— Ну вот. Плывешь — тебя видно. Махнешь рукой — как фея, такие отблески голубые. Так здорово!

— Все, спать! — авторитетно заявила мама.

Алена и не подумала спорить. Сходила в ванную, и нырнула в кровать.

Минут через двадцать мама нежно поправила на сопящей дочке одеяло, и они с мужем тихонько закрыли дверь в номер.

А еще через десять минут Андрей услышал, как к нему в дверь осторожно постучали. Он приоткрыл дверь, и спросил:

— Ты чего?

— А родители ушли.

— Куда?

— Купаться, я думаю.

— А ты ко мне?

— А я — к тебе.

— А если они вернутся?

— Ну, хотя бы на полчасика!

— Заходи, глупая девчонка. Не держать же тебя в коридоре!

Она поправила одеяло на плечах, и зашла в темный номер.

Он сел в темноте на кровать, и она пошла на звук. Почувствовав его руку на талии, сбросила одеяло.

— Да ты голая! — тихо сказал он.

— Ну да — шмыгнула она носом — а что?

— Ну, это вообще верх глупости: Еще бы увидел кто-нибудь в коридоре — он говорил, а его руки скользили по спине, по ягодицам, по бокам, по ее рукам.

Она стояла молча перед ним, не очень понимая, чего ждет, и что будет:

Он посадил ее на колено, прижал, нежно поцеловал. Алена закрыла глаза, отдавшись поцелую со всей страстностью, которую могла себе вообразить. Он взял ее одеяло, завернул, еще раз поцеловал и повел к двери.

— Я буду думать о тебе всю ночь. А мы встретимся завтра.

Она постояла перед закрытой дверью, покусала губки, и решительно отправилась в свой номер.

Родители вернулись, когда она еще не спала. С запоздалой благодарностью Алена подумала, что он и здесь оказался прав.

И все таки:

Утром он не нашел их на пляже. Походил между отдыхающими, и устроился на относительно свободном пятачке. Полежал. Сходил, поплавал (сегодня море было значительно прохладнее, чем ночью, да и ветер сдувал брызги с игривых волн) , еще позагорал. Они нашли его сами.

— Добрый день — услышал он над головой голос Оксаны Петровны.

— Здравствуйте. Как спалось? — он даже не встал, только приподнял голову, щурясь от солнца.

— Прекрасно! Вчера море было действительно замечательным. И правда светится. А я не знала, что такое бывает.

— Сегодня светиться не будет.

— Почему? — Оксана Петровна заметно расстроилась.

— Оно светится только когда штиль. А сейчас волны все перемешали, и все, что могло светиться — уже отсветилось.

Они устроились не рядом, но неподалеку. А она — ни «здрасьсте», ни «доброе утро». Папа ушел купаться сразу же, мама еще поговорила с Аленой, и тоже убежала в воду. Он полежал, подождал. Не выдержал, встал, подошел. Сел рядом.

— Ты плохой — сказала она не оборачиваясь.

Сказать, что у него свалился камень с души — это ничего не сказать. Это было как стакан ледяного компота посреди пустыни. ЭТО было просто и понятно.

— Ага — глупо улыбаясь, сказал он — я не просто плохой. Я чудовище. Мерзкий тип, который заботится только о себе, не думает больше ни о ком, и вообще, как таких песок носит?

Она кивнула с самым серьезным видом.

— Таких, как я, мамы шлепают по попке, ставят в угол, и лишают мороженного. Совсем. Но прекрасные принцессы ждут их в своих замках, и целуют прямо в отвратительную рожу.

Она повернулась, посмотрела на него через плечо. Молча.

— Ты тоже можешь меня поцеловать — уточнил он.

Видимо, она на секунду восприняла это в серьез. Рассеяно обвела взглядом окружающих, и вернула взгляд. Он был растерянным.

— Родители вернулись рано?

— Ну, рано. И что с того?

— Если ты согласна объясняться с родителями уже прямо сейчас, если тебе абсолютно плевать на общественное мнение — он старался придерживать голос, чтобы он не разлетался до чужих ушей — то что тебе стоит начать целоваться прямо сейчас? А если нет — то я правильно предполагал, что ты — взрослая личность, которая не будет делать необдуманных глупостей. Только обдуманные.

— Ага — засопела она — знаешь, как мне вчера было обидно?

— А знаешь, как это было обидно мне?

— Ну, может и было, но ты думаешь только о себе!

— Именно так. Только о себе, любимом и хорошем. Ну, и совсем чуть-чуть — о тебе. По крайней мере, ты сегодня сидишь здесь, на пляже — Андрей убрал ноги, чтобы проходящая компания на них не наступила — а не взаперти в комнате, а я сижу рядом, а не трясусь на вокзале в срочном порядке.

Она подумала, и спросила уже чуть менее обиженно:

— А почему на вокзале?

— А чтобы не встречаться с твоим папой, и не объяснять, что будет говорить его любимая дочка своему мужу. Когда-нибудь потом.

— Можно подумать, что его это волнует.

— Может, и не волнует. Но я не хочу проверять. А ты?

Она легла на живот, и болтая ногами, начала рисовать на песке кораблик.

— Купаться идешь?

— Неа.

— Ну, как хочешь. Делаешь ты. А я только соглашаюсь, или нет.

Она даже не подняла голову, когда он вставал. А Андрей в который раз подумал, что одними книжками сыт не будешь, и то, что он соврал этим людям на счет дрессировки не делает его ни дрессировщиком, ни властителем чужих душ. Начались глубокие самокопания, опять проснулась и завозилась внутри совесть, и начала бубнить, что самым великим грехом Иешуа считал трусость, а он самый что ни на есть трус, ибо даже всю ответственность за удовольствие общаться и соблазнять эту девчушку он свалил на нее саму. И что ему бессовестно везет, что она вообще поддается на его нехитрые заигрывания, вместо того, чтобы болтаться в компании сверстников. Мысль о том, что она могла бы смирно купаться с родителями и спокойно отдыхать была противна даже въедливой совести — собственно, они и познакомились именно потому, что она этого не могла.

На пляже они провели больше часа. За все это время Андрей и Алена не перекинулись больше и десятком слов. Ходили купаться раздельно, практически не замечая друг друга. И все таки… И все-таки они ходили так, чтобы не замечать друг друга. Мимо. Рядом. В зоне видимости. Может быть, не осознавая это, а может, просто думая о другом.

Он ушел первым. Ушел в номер, и валялся в постели до обеда, ни о чем особо не думая, и не особенно переживая — просто была тяжелая пустота, и ничего не хотелось. Ни читать, ни смотреть телевизор, ни спать. На обед он уехал в кафе в город, и даже честно пытался смотреть на девушек взглядом самца. Не хотелось. Вернулся к пансионату, и по дороге встретил ее родителей. Они гуляли по парку.

— Добрый день, а где Алена? Заболела?

— Нет, наверное — ответила мама — хотя, может быть перегрелась сегодня на солнце — она ведь почти не купалась.

— Вот глупая девчонка — рассердился Андрей почти искренне — ну, передавайте ей привет, пусть выздоравливает. Вы еще долго будете отдыхать?

— Да нет уже: Через четыре дня уезжаем.

— Ну, приятного отдыха. Очень было приятно.

— А вы что, уже уезжаете?

— Нет, я еще пару дней пробуду, но, в принципе, все что я хотел — я сделал. Девочка стала немножко поспокойнее, и вам стало проще, и ей комфортнее.

— Ой, это да: И вообще, огромное вам спасибо! Вы нам столько всего сделали:

Они рассыпались во взаимных комплиментах, попрощались, и разошлись.

Вроде бы все. Следы он замел, родители его ни в чем не должны подозревать. А что касается Алены: Ну, сам виноват. Нет бы снять девку на ночь, так ведь полез в детскую душу, и ладно бы в одну душу:

Он вышел из лифта на один этаж раньше. Потоптался на площадке, пошел к их двери. Постучал. За дверью была тишина. Он подождал, подумал, стучать ли еще раз. Уже поднял руку, как дверь приоткрылась.

Она высунула нос из-за двери, и мокрыми глазами смотрела на него. Он толкнул дверь, вошел внутрь, прикрыл за собой створку, и опустился на колени перед ней. Она прижалась к нему, уткнувшись носом в шею.

— Ну что ты, маленькая? Наглоталась лишней соленой воды?

— Умгумс:

— Ты сильно расстроилась?

— Не очень. Я тоже: блюду твою честь, и пудрю родакам мозги. Но все равно рада, что ты заглянул. Мы пойдем куда-нибудь?

— Я буду у себя. Наверху. Или забрать тебя прямо сейчас?

— Не, ща нельзя. Родаки придут, а ключи у меня. Видишь, какая я благоразумная?

— Вижу — он улыбнулся ей, оторвав от себя и заглянув в лицо — в отличие от меня.

— А ты то чего?

— А я — ничего. Вот в том то и дело, что ничего.

— Вот и хорошо. Так и продолжай.

Он поцеловал ее в нос, но она прижалась к нему губами, и поцелуй затянулся на несколько минут. Потом они оторвались, отдышались, и заулыбались. Он мазнул ее по носу, и выскользнул за дверь. На ходу поправляя все, что торчит.

Вечером ее сдали ему без всяких вопросов и проблем. Они даже не обещали, когда вернутся. А он потащил ее на карусели, где они весело изображали папу с дочкой, причем Аленка вернулась к своему естественному состоянию, вовсю капризничала, вопила, топала ногами, а он только улыбался, и все разрешал. Ну, почти все. Потом они поехали кататься на катере, и только тут Алена посетовала на отсутствие фотоаппарата. Но у обоих камеры были в номере, и пришлось довольствоваться восторженными криками, закатными видами и солеными брызгами.

Потом они гуляли по причалам, по улицам и набережной, и даже успели к ужину.

За окнами стремительно темнело. Он ждал стука в дверь, но его все не было и не было. Он все-таки включил телевизор, и около часа бездумно щелкал каналами, поймав себя на мысли, что реклама — единственно стоящее зрелище среди той мути, что идет по телевизору вечером. Потом надоело до чертиков. Он еще раз сходил в ванную, лег в кровать, оставив свет ночника. Минуты текли медленно, ожидание бесило. В какой-то момент он вдруг подумал, что надеется, собственно, только на свои грезы. Что ничего не произойдет, и как и каждый вечер, ему останется только мечтать о чем-то светлом и приятном, что бывает только в мечтах и сказках, и никогда — на самом деле. А может, это даже хорошо.

Но он удержался. Погасил свет, повернулся, и стоически мучился сомнениями и ожиданием.

Стук в дверь был легким, почти незаметным. Включив ночник, он почти кинулся к двери, но мягким, охотничьим шагом. Приоткрыл дверь, впустив ее, и тут же закрыл ее на замок. Она пришла без одеяла, в длинной майке, и было непонятно, есть под ней что-нибудь, или нет. Хотя, это было совершенно не важно. Он сгреб ее в охапку и потащил на постель. Целоваться они начали еще в пути.

— Маленькая развратница — говорил он, целуя ее носик, глаза, губы, подбородок.

— Ага — она была донельзя довольна — втюрилась в здоровенного мужика, и соблазняю его.

— А здоровенный мужик — подхватил он игру — как маленький ребенок повелся, и теперь плачет и горюет. Его надо пожалеть!

— А чего же он плачет? — спрашивала она, гладя его по волосам, нежно проводя по щеке и целуя еще раз — кто же его обидел?

— Вот эта гадкая, противная, поганая майка! — он схватил ее майку, попутно ущипнув сосок.

— Ах! — она очень натурально закатила глазки — чем же она так прогневала здоровенного мужика?

— А она обнимает тебя! Это она сидит на тебе, а не пускает здоровенного мужика! Надо ее наказать!

— Надо — с жаром подхватила Аленка — а как?

— А мы поставим ее в угол!

Он подхватил подол и потянул вверх. Алена подняла руки, помогая майке соскользнуть, и он медленно, не отрывая глаз от ее обнаженной маленькой груди, действительно бросил майку в угол.

Она сидела перед ним голенькая, залитая желтым светом ночника, и ее загорелая кожа мягко переходила в светлые мячики грудей. От темных волос на лобке по бокам бедер тянулись две светлых полоски, создавая очень изысканные и оригинальные трусики, которые совершенно не хотелось снимать. Она натянуто улыбалась, ища в глазах ответ, хотя бы намек на то, что ей очень хотелось.

Он медленно положил ей руки на плечи, и слегка развернул, чтобы свет упал на груди, провел по ним ладонями, и спустился до бедер, обхватив обоими руками ягодицы. Она приняла намек, и встала. Он прижался щекой к ее животу, сжав попу и прижав к себе ее тело, уткнулся в живот носом, и медленно-медленно поднялся губами к грудям, захватив сосок левой, поиграв с ним и бросив затвердевший и набухший сосок, нежно лизнул правый.

— Большой здоровенный мужик больше не плачет? — спросила Алена, гладя его по голове.

— Пока нет — осторожно ответил он.

— Тогда я напомню, что делаю — я. А большой здоровенный мужик либо соглашается, либо нет.

Он подождал минутку, прежде чем выпустить ее из рук.

— Большой мужик на все согласен. На горе и счастье, на радость и удовольствие. В любой извращенной форме.

Она потянула его вверх за локоть, и он встал с колен. А она легко запрыгнула на кровать, и тоже потянула с него майку. Он помог ей снять ее. Она внимательно осмотрела его грудь, тронула сосок пальцем.

— А тебе приятно?

— Очень.

Она нагнулась, и захватила его сосок зубами. Он выгнулся, и непроизвольно схватил ее за бедра — ощущение взорвалось в нем вихрем пыли, осев внутри искорками удовольствия. Теперь она опустилась на колени перед ним, неумело расстегнула шорты, и достаточно ловко стянула их с него. Потом провела ладошкой по ткани плавок, и решительно выпустила скрытое в них на свободу. Осторожно потрогала пальцем, глядя восхищенно и радостно.

— Как же вы писаете?

— Вот отсюда — показал он — но если маленькая развратница начинает приставать к большому мужику, он становится не просто большим, а здоровенным. И писать не может.

— То есть, сейчас ты писать не можешь? — уточнила она, проводя пальцем по венам и гладкой коже.

— Нет. А ты хочешь посмотреть?

— Сейчас — нет. Потом как-нибудь — она коротко поцеловала щелку на его головке и засмеялась, подняв голову.

— Что? — улыбнулся он.

— Ну, у него как будто губки. Только на бок повернутые, как смайлик. Я его в губы поцеловала.

— А ему понравилось. Мне вообще нравится с тобой целоваться. Всему мне.

Она кивнула, спустила плавки окончательно, подождала, пока он переступит через них, и бросила в угол, к своей майке.

— Пускай они тоже пообщаются.

Он с трудом сдержал порыв обнять ее — сейчас было ее время, он сам ей подарил его. А она взялась за него, как за ручку, и чуть повернула, рассматривая яички. Потом потрогала их ладошкой.

— Ой! Они шевелятся!

— Да. Им тоже очень приятно, и они радостно пляшут, что ты не обошла их вниманием.

Алена тут же потрогала их еще раз. И еще раз. Удовлетворенная, продолжила осмотр, повернув его к себе спиной. Он почувствовал осторожные касания ее пальцев, потом она что-то сделала, но что — он не понял, и предположил, что поцеловала. Потом между ног проскользнула ее рука, ухватив за торчащее копье, а ее губы стали подниматься по спине. Он завел руки за спину, и нежно гладил ее поднимающееся тело. Она отпустила его, но только чтобы повернуть к себе, и снова ухватила свою игрушку, встала на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ. Она прижималась к нему, утонув в его объятии, не выпуская из рук горячий и пульсирующий орган. И сама лизнула его губы, и ее язычок скользнул к нему, встречаясь с его языком.

Он не выдержал первый.

— Я же сейчас кончу, Аленка! Ну ты даешь!

— А как это?

— Тебе что, показать?

— Ну да!

— Ален: Это когда у мужчины начинает течь сперма, и тогда мужчина получает самое большое удовольствие!

— Ой, покажи!

— Но только потом уже все. Никакого удовольствия.

— Ууу: Так не интересно: Совсем никакого?

— Ну, надо отдохнуть: Тогда будет. Но уже не так.

— Ох, хорошо: Ложись.

Он лег, вытянувшись и вытянув руки вдоль тела. Для верности закрыл глаза. Некоторое время ничего не происходило. Потом он почувствовал, как она что-то делает. Было приятно, но совершенно непонятно. Потом ощущение кончилось, и ее ладошки легли ему на грудь. Он понял, что она садится на него верхом. От предвкушения он даже зажмурил закрытые глаза. Она все возилась, он чувствовал, как она соскальзывает и никак не может.

— Давай я — еле слышно предложил он.

— Давай — немедленно согласилась она.

Они поменялись местами.

— Куда спешить? — шепнул он ей на ушко, и куснул игриво. Она завела руки ему за спину, и гладила по шее, спине, голове… А он дорвался до ее маленьких грудей, пытаясь их проглотить, водя языком по упругим и податливым холмикам, пиная носом соски, и тут же зализывая пинки то на грани чувствительности, то сильно и властно. Раздвинул руками ей ноги, и нагнулся, наслаждаясь прекрасным розовым бутоном, изгибами ее лепестков отороченных темными волосками. Провел пальцем, потом нагнулся еще ниже, и поцеловал. Прижался губами крепко-крепко, и чуть высунул язык. Она вцепилась ему в волосы, обхватив уши бедрами, заелозила, и тяжело задышала. Он убедился, что ей хорошо, и только тогда лег сверху, входя решительно, но осторожно.

Она только чуть всхлипнула, вцепившись в спину обеими руками, и обняв его ногами.

Он подождал несколько секунд, и осторожно двинулся в восхитительно узком проходе, и уже не мог сдержать нарастающего удовольствия, зарычал для пущего эффекту, и рухнул на нее, чувствуя горячую пульсацию внутри ее тонких стенок.

Аленка гладила его по спине.

— Ты кончил?

— Да.

— Теперь тебе неприятно?

— Глупая, мне безумно приятно. Мне приятно, что ты лежишь в моих руках, вся, а я глубоко в тебе, и я тебя чувствую:

— Я тоже:

В дверь постучали. Мгновенный испуг вспыхнул в глазах обоих степным пожаром.

— Тссс: Я сейчас.

Он заметался, плюнул, и не нашел ничего лучшего, чем обмотать бедра полотенцем. Прошлепал к двери, приоткрыл ее. Там стояла Оксана Петровна.

— Добрый вечер, Андрей. Извините. Алена не у вас?

Есть такие моменты, когда хочется провалиться сквозь землю, сгореть заживо, умереть молодым, но только бы это не случилось. Есть такие моменты, когда надо выбирать, а выбирать не хочется. Да просто — невозможно выбрать. Что сказать? Как?

— У меня — Андрей очень постарался сдержать голос в узде.

— Хорошо — кивнула Оксана Петровна — а то я смотрю — нету дочки. А я волнуюсь. Спокойной ночи.

Андрей захлопнул дверь сразу, как только она повернулась уходить. Он очень надеялся, что стук его сердца не слышен на весь коридор. Постоял, и на ватных ногах вернулся в комнату. Аленка сидела на кровати, зарывшись под одеяло, и держа его край одной рукой перед грудью. В углу валялись его и ее шмотки.

— Кто это? — спросила она шепотом.

— Твоя мама.

— Меня искала?

— Тебя.

— И что?

— Пожелала нам спокойной ночи.

— НАМ???!

— Нам. Я сказал, что ты у меня. И она пожелала нам спокойно ночи.

Он залез к ней под одеяло, и выключил свет. Аленка свалилась ему на грудь, и он принялся гладить ее, успокаивать ее, и успокаиваться сам. Напряжение отпускало, и сегодняшний герой снова зашевелился, ощущая рядом молодую самочку, такую манящую и необычно желанную.

— Ален:

— Да?

— Поцелуй его еще раз.

— Его? — ее ручка сразу же скользнула куда надо, ощутив все стадии метаморфоз.

— Ага. Мне так нравится, как ты целуешься. А ему ты нравишься просто безумно. Он так хочет попасть в плен твоих сладких губ, и потанцевать с твоим гибким языком:

Аленка тут же нырнула под одеяло, и он мельком отметил, что под правой ягодицей на простыне мокрое пятно. Но тут горячее и мокрое ощущение охватило плавными волнами, и он отдался этому ощущению, скользя по волнам удовольствия, а потом потянул ее к себе, прижался к спине девочки грудью, чуть повозился, и снова погрузился в жаркое тепло ее тела, одной рукой сжимая грудь, а другой перебирая волоски на лобке, жарко дыша в затылок и наслаждаясь ее дыханием, тяжелым и прерывистым, и особенно млея, когда она прижималась к нему теснее.

Он не особенно заботился о ее оргазме, прекрасно понимая, что ей хорошо и так. Насколько — это другой вопрос, но его он сейчас не заботил. Второй оргазм вышел болезненным, возбуждение наложилось на пережитый страх, и он несколько секунд стискивал зубы, чтобы не застонать, и ее ладонь, гладившая его руку, обхватившую ее грудь — она очень помогла.

Они полежали вместе. Потом он поцеловал ее в шею, за ухом:

— Аленка: Тебе пора.

— Угумс:

Она потерлась о него бедром, перелезла, и чмокнула в щеку.

— Здорово! Спасибо. Тебе и: и маме.

Он включил свет, она нашла в углу майку, и натянула на себя, скрыв ноги почти до колен.

Перед тем, как уйти, они еще раз поцеловались, улыбнулись, и Алена выскочила за дверь.

Я смотрю им в след, и тихонько смахиваю слезу. Я мог бы подарить им неземное блаженство, долгую супружескую жизнь, много детей и счастья:

Но всего этого не было. Персонажи иногда не подчиняются автору. На следующий день он уехал. Они больше никогда не встречались. И, что самое интересное, так и не обменялись адресами, фотографиями, и никогда не искали друг друга.

Никогда.

[/responsivevoice]

Category: Подростки