Фотосессия Эротическая повесть Часть 2

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Фотосессия. Эротическая повесть. Часть 2
Категории:
По принуждению
Потеря девственности
Романтика
Подростки
Наблюдатели
Фантазии
Странности
Классика
Случай
Студенты
Переодевание

…Валя ехала, стараясь укрыться от взглядов в неком воображаемом пространстве. Она уткнулась в уголок дверей, ни на кого не глядя — и все равно чувствовала, как взгляды снуют по ее золотой лысине, золотым рукам… Она выходила из «Позитиффа», одержимая озорным чертиком: ей хотелось дразнить, эпатировать, изумлять целый свет — «вот вам!» Но когда она осознала, что она — лысая, выкрашенная золотом, как елочная игрушка, идет по улице, и на нее смотрят – и КАК смотрят… а особенно — когда зашла в толпу, и вокруг нее тут же забурлили стихийные давки зевак… Всеобщей интерес к лысой вызолоченной девушке оказался непосильным испытанием для чертика-озорника, — он сник, скукожился, и — осталась только стеснительная, растерянная девочка Валя, отданная толпе на посмешище…

Несколько раз ее спрашивали, откуда она такая взялась — и она говорила, что, мол — из театра, со спектакля. Ей сочувствовали — «тяжело, наверно, в таком гриме», она говорила — «нет, даже приятно…» Краска сидела на коже плотно, как лак на ногтях — не мазалась, не стиралась с рук, — и Валя уже верила, что будет ходить вызолоченной всю жизнь.

…Она вспоминала, как после бритья Миша отвел ее в душ, и она уже была готова к тому, что он сейчас разденется, полезет к ней — и начнется… но Миша вышел, оставив ее одну.

Когда закрылась дверь, она глубоко вздохнула, выпуская напряжение, — открыла кран, и — какое-то время просто стояла под теплой водой, ни о чем не думая, растворяясь в одиночестве и теплом дожде. Струйки, стекающие по лысине, оказались новым ощущением — приятным, даже волнительным, — и она отдавалась им без единой мысли в голове.

Вагина настойчиво требовала внимания, и Валя, не утерпев, подняла рычаг повыше, намереваясь снять душ со стены… Мощная, неожиданно прохладная струя вдруг ударила ей в лысину, пронзив и оглушив ее. Ощущение было настолько сильным и непривычным, что Валя застыла в столбняке, содрогаясь от жестких струй, которые, казалось, месили ей мозг, проникая сквозь него в глубину тела, исторгая легионы мурашек… Потом Валя стала поворачивать голову, подставляясь струям там и здесь, стала хрипеть и выгибаться от этого бешеного массажа… «Вот так, наверно, снимают скальп» — думала она, — «как же это приятно, Господи…» Вагина прямо-таки кричала — но Валя, освеженная, растормошенная нежданной водяной атакой, озлилась на себя: «нет уж, фигушки» — и решительно прихлопнула рычаг вниз. Обстрел лысины тут же прекратился, и несколько секунд Валя привыкала к пустоте, окутавшей кожу на голове, и мысленно следила за каждой струйкой на теле…

…Макияж наводился долго, кропотливо: Макс, невозмутимо нависший над Валей, создавал вокруг ее глаз нечто многослойное, многоэтапное. Валю страшно подмывало глянуть хоть вполглаза в зеркало, которое — она знала – было совсем рядом, — но большую часть времени ей пришлось провести с закрытыми глазами. А когда открывала, Максим требовал – «смотри вверх», накладывая ей краску у самых белков. Валя, усмехаясь про себя, думала: впервые в жизни подставилась настоящему визажисту, и надо же — обнаженной! Голое тело, хоть и было вне пределов ее зрения, давало о себе знать: ветерок от вентилятора холодил соски, и между ног щекотало ощущение стыдной пустоты…

Накрасив Вале веки, губы, наложив крем, Макс выпрямился… Валя только-только хотела глянуть в зеркало, как Макс вдруг развернул ее кресло в другую сторону — в глухой угол. Валя выворачивала шею, пытаясь найти свое лицо в отражениях, — но Макс пробасил «не вертись!», и Валя затихла. А он достал маленькую банку, тоненькую кисточку, поднес ее к Валиной макушке — и Валю вдруг пронзила тончайшая щекотка, проникнув в нее до самых пяток. Валя сидела, не шелохнувшись, пока Макс рисовал ей на макушке какой-то узор. Было впечатление, что он рисует не на лысине, а где-то внутри Вали, глубоко-глубоко — на самых чувствительных ее нервах. Из Валиной вагины вытекла капля сока и потекла по «щечке», усиливая щекотку и Валины мучения…

Макс спустился Вале на лоб, на лицо, провел несколько линий на плечах, на груди. Наконец макияж был закончен, и Валю повернули к зеркалу.

В который раз за сегодня она вскрикнула, не узнав себя. На нее смотрело гламурное существо, обнаженное, вызывающе сексуальное, не напоминающее ни единой чертой то, что Валя привыкла видеть в зеркале.

Вместо привычных умильных глазок зияли темные овалы женщины-вамп — мохнатые реснички-тычинки, антрацитовые с блеском веки, переходящие в перламутровое многоцветье по краям — у висков и под глазами. Радужные переливы, неожиданно возникающие из угольно-черных овалов глаз, казались колдовским сиянием, струящимся из-под ресниц-тычинок. Ее глаза были как диковинные цветы, волшебные и опасные — черные маки или орхидеи, — а многоцветье по краям было выткано тончайшими узорами-паутинками. По лицу шли радужные тени, искрился блеск, переходя на шею и плечи. Губы были темным цветком, бордовым в середине, темнеющим по краям, и тоже радужным — с голубым, зеленым, серебристым блеском. По бритой головке струились, спускаясь на лицо, тонкие узоры — хрупкие, чувственные, как побеги колдовских цветов, — охватывали бегущими линиями лицо, стекали на уши, на плечо, на грудь, растворяясь у самого соска. Верхушки ушей тоже мерцали радужными пятнами. На Валю из зеркала смотрел волшебный эльф, посланец иных миров, инопланетянка из темных снов фэнтези…

И все это сейчас заснимут, увековечат, — что она, Валя – ВОТ ТАКАЯ! И Валя задохнулась от пьянящей радости.

***

…Съемка шла на подъеме. Миша ходил с камерой перед Валей, вдохновлял ее, внушал и гипнотизировал, как режиссер, оглушал ее напором темперамента — и она принимала позы все более пластичные, зовущие, откровенные. Валя упивалась собой, своей сексуальностью, своим образом нездешнего колдовского существа — и летала по студии, как экзотический мотылек. Тело было необычайно легким, будто невесомым, каждый его миллиметр был чувствителен, как никогда — взгляды вонзались в него маленькими иголочками, проникая вглубь. Смущение было забыто, и Валя упоенно, благодарно подставляла объективам каждую клеточку своего тела. Желание бурлило в ней все сильней и сильней, распирая тело, добавляя чувственности в Валины движения.

Первая фотосессия пролетела, как миг: Миша вдруг сказал «Отлично, Валюш, ты была… нет слов! Спасибки огромные, — отдохни. Ша, ребята!» — и Валя, опешив, замерла — «как, уже все?»

Смывать макияж было горько до слез. Валя двести раз вырвала из Миши клятву, что она получит все фотографии до единой, — и потом, глянув на прощание в зеркало, поплелась в душ. К ней зашел Макс — «сама можешь не справиться». Вале было все равно, и она отдалась Максу, который снял ей грим ватными тампонами, а потом деловито вымыл ее гелем, задевая соски…

Чистая, розовая Валя была уставшей и возбужденной. В паху ныло, и каждый миг ее голого общения с «позитиффщиками» усиливал это нытье. Ей никто не предложил одеться, а сама она стеснялась. О Валиной наготе никто не говорил, но каждое ее движение, каждый жест сопровождался одобрительным переглядыванием — Валя замечала это, как и все женщины, и ей было лестно и возбудительно.

Она поела с «позитиффщиками», снова выпила розового шампанского (оно заструилось по телу, утомленному впечатлениями, как теплая радуга), посидела голой в глубоком кресле — обивка приятно холодила спину и ягодицы, — полистала фотоальбомы, стыдливо и восхищенно рассматривая обнаженных моделей… И вдруг — случайно услышала разговор своих мучителей в соседней комнате:

— Ты что, охуел? Да, я сам хотел ее трахнуть, да, я люблю лысеньких, а она — самая офигительная лысачка из всех, которых я видел, — но… Е-мое, ты что — не видел, какая она? Как она спускала, а потом сидела и плакала? У тебя что, хуй подымется на такую? — Говорил Миша, сердито и возбужденно повышая голос — потому-то Валя и услышала его, — Она же, не …знаю… чистая, как фиалка! Ребенок ребенком… ей же десять лет, а не двадцать! При ее сиськах. Мы что, педофилы?

— Хуй-то подымется, — ответил кто-то, наверно, Костя, — уже поднялся, а вот душа… Хотя, с другой стороны — нафиг мы привели ее сюда?

— Чтоб ты спросил! Не, ребята, не трогаем девочку. Наоборот — упаковываем, радуем, холим и лелеем — и нам воздастся за то.

— Эх, я чуть штаны не обмочил, когда она заверещала. Хотя ты прав…

— Ну так и все, блин! Иди подрочи… — и «позитиффщики» загудели неразборчиво.

Валя сглотнула, зажмурилась — внутри у нее все нырнуло в мутную глубину. Токи от шампанского, покалывающие Вале виски, вдруг сгустились, и она увидела Мишу, как живого — или он в самом деле был живой? — голого, с торчащим членом. Он подходил к ней с намерением, ясным до дрожи, пронзительно смотрел в нее и говорил — «не бойся, девочка… тебе будет приятно…» За ним вошли голые Костя и Макс. Валя вжалась в кресло, как в ловушку, пытаясь слиться с нем, растечься, стать невидимкой, — но Миша протянул руку, коснулся ее вагины, и Валя вдруг потеряла волю, потеряла себя — поняв, что она с ног до головы в его власти. Миша вошел в Валину вагину, погружаясь членом в ее сосущую мякоть, затем — вдруг взял ее на руки, надев до упора на член, и подвесил на себя, как рюкзак, придерживая за ягодицы. Костя и Макс приблизились к Вале, висящей на Мише, и вошли в нее — Валя не знала, как и куда, но чувствовала, что они — в ней, и истекала слезами и соком ужасного, запредельного блаженства…

…Валя тряхнула головой. Ее мутило; по щекам текли слезы, а на кресло вытекло целое озеро сока, предательски холодящего вагину. В дверях стоял Макс — одетый, как обычно — и приглашал ее на второй раунд.

***

В комнате-гримерке, где ее брили и красили, уже сидел Миша, а на полу рядом с ним стояло несколько золотых банок с кистями. Валя обмерла… Миша сказал:

— Ну не бойся, Валюш. Это же просто краска, такая же, какой Макс тебе мордочку рисовал. Только сейчас ее больше. Ну, иди сюда, не трусь. Я уверен — ТЕБЕ БУДЕТ ПРИЯТНО…

Для храбрости Вале дали выпить новый фужер шампанского; она осушила его до дна и прошла к банкам — ноги опять сделались ватными, — а трое «позитиффщиков» окружили ее — и принялись водить по Вале кистями, липкими, обжигающе холодными, сразу с трех сторон: по спине, животу и голове.

…Валю пронзала сквозная щекотка: внутри — от возбуждения и выпитого шампанского, и снаружи — от влажных кистей. Она не выдержала этой тройной атаки и застонала… Миша на секунду прекратил ее красить, затем – ласково, но внушительно сказал Вале:

— Ты — чувственная, впечатлительная девочка. Постарайся держать себя в руках, ладно? Договорились? — Валя, покраснев, кивнула, и «позитиффщики» продолжили свое дело.

Вначале Валя с интересом и ужасом наблюдала за тем, как ее тело превращается в металл, непроницаемый, блестящий, — а потом закрыла глаза. Краска была ледяной, как жидкий огонь, она стекала вниз по Вале густыми щекотными струйками, облепляла ее кожу, как масло… Кисти гладили и холодили ее сразу с трех сторон, — и некуда было спрятаться. Прикосновение кистей к лысине пронзило холодной молнией; краска тягуче стекала с макушки на затылок…

Наконец, ей вызолотили лысину, уши… это тоже было нелегко выдержать — кисти забрались в мельчайшие складки ее ушей, в самые их недра, одновременно с двух сторон — и ей казалось, что ее вылизывают, глодают два чудовища, высасывая из нее наслаждение по капле. Потом попросили не открывать глаза – принялись за лицо, тщательно закрасив каждую ноздрю снаружи и внутри — Валя еле сдержалась, чтоб не чихнуть, — залепили веки тягучей массой, покрыли губы, шею…

Скоро Валина голова была полностью вызолочена, будто обмазана клейкой пастой, — и в этот момент чья-то кисть коснулась ее груди. Всего несколько прикосновений к соскам — и они моментально отвердели, превратились в тугие комочки, занывшие вместе с пахом. Параллельно Вале красили спину — широкими мазками сверху вниз. Она обожала тихую, медленную щекотку спины, ее приучил к ней дедушка — давно, еще в детстве… Валя стала выгибаться, но ее попросили не дергаться, и она послушно застыла, подставив кистям бедра и ягодицы.

Оттуда спустились к ногам, и ниже – к ступням… Валя с ужасом ждала, когда ее начнут красить ТАМ, — и это очень скоро случилось: ее попросили раздвинуть ноги широко, как только можно — и присесть, будто она зашла за кустик. Валя, распахнув интимные места, снова горела от стыда; она боялась позора, — знала, что нельзя кончать, ни в коем случае, ни за что…

И именно поэтому — все-таки кончила. Опять.

Навязчивая мысль о запрете оргазма коварнейшим образом возбудила и перевозбудила Валю, — она тщетно тужилась, пытаясь зажать выход горячей лавине, снова кипевшей внутри. Стоило кисти спуститься к ее лону, пройти влажным холодком от паха — к «щечкам» и анусу, коснуться ее распахнутой вагины — и…

Ощущение влаги между ног, вызванное холодящей краской, сыграло злую роль: Валя помнила это ощущение – оно появлялось, когда она была на пределе желания и ее заливало соками. В ее жизни было несколько таких моментов… А мучитель Миша еще и залез внутрь вагины, заползая в каждую складочку бутона, в каждый изгиб, щекоча набухший клитор… «Потерпи, Валюш, тут все надо закрасить…» Валя крепилась, стараясь не шевелиться, но… кисть, ползущая по клитору, высасывала из нее горячую волну против ее воли; клитор набухал — волна нарастала, становилась густой, необъятной, вырывалась из Вали… Вдруг Валя увидела себя в своем тайном сне — почти взаправду, правдоподобно до безумия. Дурман ее снов вдруг всосал Валю в себя, залил ее невыносимой сладостью, и…

— А-а-а-а-а-а-а… Валя, одержимая мучительной волной, забыла все запреты, разомкнула бедра, подставляясь Мишиной руке — кисть вдруг нырнула во влагалище, и из Вали будто брызнула горячая молния.

Валя хрипела, кричала, молотила тазом, вцепившись Мише в волосы…

— Ну вот, опять… Да что ж это такое?.. – растерянный голос был Мишин, а может, и нет, — Валя не поняла этого, и ничего не понимала, ибо волна, накопившаяся в ней за три часа, все лилась и лилась, и никак не могла истечь из нее. Вале казалось, что через вагину ее покидает жизнь, испаряясь прямо в небеса. Тогда Миша схватил ее рукой между ног. Валя закричала еще громче — ей показалось, что она умирает, — ноги ее онемели, подкосились, и она шлепнулась на пол. Миша нагнулся к ней, продолжая теребить ей вагину. В Валю вошло видение: она — умирающая бабочка, насаженная, как на булавку, на чью-то руку…

***

…Валюшка громко вскрикнула, потом — опомнилась, окинув пугливым взглядом вагон. К счастью, мотор гудел, и ее никто не слышал. Кто-то, правда, фотографировал лысую золотую девушку, едущую запросто вместе со всеми…

Валя вспоминала, как над ней нагнулись озабоченные «позитиффщики», а она продолжала кричать и дергаться, хоть оргазм уже отпускал ее, и радуги в глазах потухли, растворяясь в потолке. Валя, приходя в себя, машинально отдаляла страшную минуту диалога. И все же она наступила…

…Валя опять ойкнула… опомнилась, взяла себя в руки. В вагоне ехала обычная публика, уныдая, замкнутая, не имевшая понятия о том, что делается с Валей. Внутри снова начинало предательски ныть.

…»Позитиффщики» тогда были с ней тактичны, даже ласковы. Миша восхищенно говорил: — Какая ты, однако!.. Я фоткал сотни обнаженок, но такого… Вот это да… Ну, не огорчайся, не надо, — тебе ведь было хорошо? Приятно? Очень приятно, да? А это самое главное. Нас можешь не стесняться — мы никому не расскажем. Ни-ко-му! — он отчеканил это слово, испытывающе глядя на коллег. Они кивнули.

— Главное, что тебе было хорошо. Это же какая радость — испытать оргазм, да еще такой!.. (От Мишиной …откровенности Валя, сидящая на полу, не знала, куда деваться) — Не каждому дано, между прочим, испытать такую радость. Вот я знаю девок, которые иначе, кроме как в душевой, никогда не кончали. А ты — такая…

— Какая? — неожиданно для себя спросила Валя — чужим, хриплым голосом.

— Хорошая! — уверенно сказал Миша — и улыбнулся ей, как маленькой.

Продолжение следует…

(другие части этой повести можно найти, кликнув по ссылке «другие рассказы этого автора», и там — перейдя на страницу 2).

Пишите отзывы по адресу: vitek1980@i.ua

[/responsivevoice]

Category: Случай