Фольклориада

Ах, эти русские! Едва ли

вы где-нибудь ещё встречали

такой народ, где человек

с такой немыслимой отвагой

в жену ночами брызжет влагой,

а сам, услышав слово «секс»,

ну прямо чуть ли не крестится,

а если спросишь про австрийца,

того, что основал фрейдизм,

он не оценит ваш цинизм.

А если обратишься к даме,

спросив про Фрейда прямо, в лоб —

держись! — она вздохнёт, как в драме,

и на пол в обмороке — хлоп!

Нет, есть, конечно, исключенья,

когда в порыве увлеченья

вам та же дама скажет: «Дам!»,

навстречу вам раздвинет ноги

и, сняв личину недотроги,

доверит свой бесстыдный срам

заботам вашей бурной плоти..

Тогда трудись, бедняга, в поте

яйца, пока блаженный муж,

объевшись недозрелых груш,

над диссертацией потеет.

Лень оторваться от наук!

Поэтому в себе лелеет

он рвущийся на волю пук.

Надеюсь, вы меня простили,

что я в таком высоком стиле

вдруг вставил грубое словцо.

Наверное, и муж учёный,

поев черёмухи толчёной,

уж догадался про «лицо».

В конце концов, мы все потеем,

предавшись хлопотным затеям,

и от затейных от хлопот

потеют грудь, спина, живот

и всё, что ниже. Так что всё же

я прав. Пусть груб, но всё же прав!

Ну, а теперь, друзья, продолжим

про русский сексуальный нрав.

4

Да, кстати! Я ведь тоже русский!

Мой фатер на постели узкой

(ах, как скрипела та постель!)

свои израильские граммы

мешал с российской кровью мамы.

И потому теперь коктейль

течёт в моих прозрачных жилах.

И всё же больше я не жид, а

по духу, ну и просто так,

да и по паспорту — русак.

И, подчиняясь мощной силе,

я, верный сын своей страны,

на суть проблемы «секс в России»

хочу взглянуть со стороны.

Представьте: русская деревня.

Всего две улицы. Деревья

с листвою, на которой пыль

от проезжающей машины.

В разгаре лето. Зуд мушиный

в окошках изб. И мнут ковыль

в придеревенском разнотравье

стада коровьи и бараньи.

Вот дом. На нём — увядший флаг.

К дверям бумага кое-как

прикреплена. На ней сердито

чернеет текст (для тех, кто слеп!):

«сИльпо и сельсАвет закрыты

все вышли на бАрьбу за хлеП».

Что ж делать? В это время года

поток энергии народа

уходит, пенис (простите, пенясь), в ту дыру,

что мы зовём хозяйством сельским.

Мне и сравнить-то даже не с кем

в лихую страдную пору

простую русскую крестьянку.

Она и брань снесёт, и пьянку,

она и доит, и даёт

стране продукт. А этот чёрт

спросонья, позабыв про нежность,

свою немытую морковь

всё норовит воткнуть в промежность.

Ну вот, воткнул. И вся любовь.

7

Она в душе скулит: «На помощь…».

А этот фрукт, вернее, овощ

то стонет, то пердит в ночи.

Ведь вон же, у соседки Фроськи —

мужик как пал в кровать геройски,

так хоть до петухов скачи

на нём, а он и в ус не дунет!

А этот — вынет да засунет…

Да вот уже и сон пропал.

К тому же, на руке клопа,

лениво пьющего свой ужин,

привычно чувствует она.

Да-а-а, от такой житухи мужу

способна изменить жена.

И если честно, то она бы,

не помешай ей — сонной, слабой —

морковью тешущийся муж,

она бы точно досмотрела

свой сон, где на постели белой

упругий, гладкий, словно уж,

её чужой мужчина мучил.

Блондин. Прекрасной мыслью вспучен

взгляд серых глаз. Вокруг зрачков

рассыпан ворох светлячков..

И лёгкий дух одеколона.

Вот-вот — конец…Но прерван сон.

И грезит сельская мадонна

несостоявшимся концом.

Пропел петух в своём гареме.

Очнулось, побежало время.

Сочится струйкой молока

сквозь щели в ставнях солнца вымя.

И снова наша героиня

легка, красива, молода.

А, скажем, в марте иль в апреле

в её налитом соком теле

взрыхлённый мужем огород,

глядишь, морковками взойдёт,

повиснут белые пелёнки —

знамёна сданных рубежей.

А старшей дочери Алёнке

шестнадцать стукнуло уже.

10

«Но здесь не пахнет сексом вовсе! —

мне кто-нибудь с укором бросит

в мои бесстыжие шары, —

ведь надо ж отличать природу

инстинкта продолженья рода

от сути половой игры!

Ведь так — проблемы ваши мелки!

Ведь секс — не вздохи на скамейке

и не прогулки при луне!».

Ну что же вам ответить мне?

Вглядитесь в глубь Её измены!

И вот вам факт, в нём — ключ всего:

секс импортируем извне мы

в страну, и в город, и в село.

Ну, например: однажды в эту

(и в тот же год, и в то же лето)

навозом пахнущую даль

извне забросили не сахар,

не сыр, не хек (идёт он на хер!),

а просто эту пастораль

нарушил вестник урбанизма —

как средство против онанизма,

одолевающего дам,

предавшихся развратным снам —

так вот: сюда за старой песней

фольклорный брошен был десант.

И до-о-о-лго над округой местной

парил мужской дезодорант.

Нас было трое с половиной.

Мы все — студенты: три мужчины

и эта, как её? Забыл

её фамилию, а звали

её, по-моему, Натальей.

Ну да, Наталья! С ней я был

судьбой сведён в одну упряжку.

Участок нам достался тяжкий,

как мы считали по труду

здесь побывавшей в том году

из нашего же ВУЗа группы.

Прикиньте сами: как на грех

лишь помочиться их залупы

высовывались из прорех!

13

Мы жаждали не только песен..

И, развалясь в ложбинах кресел,

десант задумчиво молчал,

пока маршрутный наш автобус,

колёсами вращая глобус,

навстречу новым песням мчал.

Ну, вот и всё! Домчались, вроде!

Совсем не по своей природе,

а по нужде токсикоман,

соснув бензиновый дурман

и воздухом наевшись спёртым,

я вышел — пыл мой не ослаб! —

с намереньем довольно твёрдым:

перетоптать всех местных баб.

А вслед за мной из потной лужи

автобус выплюнул наружу

в сей сонный и безгрешный мир

сухое семечко туземца.

С умом вождя, с душой младенца —

то был мой друг монгол Баир..

И по деревне — шёпот сразу:

«Гляди-ка — негр! Тьпу-тьпу три раза!» —

и через левое плечо…

А женщин к чёрному влечёт.

И к ним Баир, всегда бесстрашен,

своих лошадок устремлял

и сыпал в ниву женских пашен

горстями варварских семян..

Потом в дверях возникла Ната:

лицо слегка одутловато,

под каждым глазом — по мешку:

она на зиму запасала

в себя белки, жиры и сало,

которого уже лишку

поднакопилось в этом теле,

и мужики, как не хотели,

невольно вперивали взгляд,

хоть даже при супругах, в зад,

принадлежащий нашей Нате.

И та, блудница из блудниц,

имела вес у нас в десанте

за счёт тяжёлых ягодиц.

16

Но первой скрипкою в триаде

у нас был всё-таки Аркадий.

Будил он в женщинах мечту

при свете дня, во тьме ночей ли

отдать свои виолончели

его искуссному смычку.

Он был воспитан и обучен.

Блондин. Прекрасной мыслью вспучен

взгляд серых глаз. Вокруг зрачков

рассыпан ворох светлячков..

И лёгкий, сладкий дух «О*Жёна».

Сей покоритель женских душ

лишь трижды был женат. Но жёнам

он каждый раз был верный муж.

Вот так мы вышли через двери

в большой и светлый мир деревни,

в настоянный на травах штиль

и огляделися: деревня —

всего две улицы. Деревья

с листвою, на которой пыль

от проезжающей машины.

Автобус фыркнул. Шорох шины,

шурша, за поворотом сник.

И очутились мы одни

в затерянном меж городами

пространстве старом, словно мир.

Всем срочно захотелось к маме,

а Нате, как всегда, в сортир..

Но где в деревне вы найдёте

тот уголок, где дяди, тёти

раздельно справили б нужду?

Увы, но сфера соцкультбыта

богами местными забыта

и почему-то к ней вражду

питает здешнее начальство..

Хотя я сам довольно часто,

мечась в сетях самой Москвы,

бывало, чуть ли вслух не выл

от вдруг приспичившей прорухи,

а слить пока не удалось.

Москва! Как много в этом звуке

куда-то там-тарам слилось!

19

А здесь — тем более. Деревня!..

Быть может, постучаться в древний

и ветхий близлежащий дом?

Нам было жаль джинов Наташки:

крутые — тёртые! в обтяжку!

американские притом!

— А! — вдруг воскликнула Наталья,

вокруг себя окинув дали

весёлым оком голубым.

— Эй, отвернитесь! — это был

сигнал для нас. Читатель строгий!

Коль дух твой в помыслах высок,

то пропусти вот эти строки,

где Ната писает в песок.

Ещё чуть-чуть…Всё? Всё, читатель!

Так, ты в претензии. Не к Нате ль?

А-а, к автору? Тогда ко мне.

Ты говоришь, что я на месте

топчусь как муха в сдобном тесте?

А что же делать, коль в стране

так мало строят туалетов?

Что? Ты имел в виду не это?

Ах, ближе к телу? Виноват.

Итак, наш маленький десант,

оставив на песке дорожном

неаккуратный мокрый след,

в село внедряясь осторожно,

взял курс на клуб. А клуба нет.

А клуб сгорел. Надысь, в субботу,

когда из трудового пота

солёный океан возник,

народ, вспотевший в битве грубой

за хлеб, собрался возле клуба.

Одни — чтоб почесать язык.

Другие — порезвиться малость

(у них в других местах чесалось).

А третьи — просто покурить.

И надо ж тут такому быть! —

гроза подкралась гостьей дерзкой,

и в крышу — молния как раз!

Очаг культуры вспыхнул с треском,

ну а фактически — угас…

22

И перед клубом этим клумба

покрылась пеплом, и над клубом

повис клубком горячий смог..

Из клуба клубы дыма вились,

и в клумбе клубни обнажились

цветов под тяжестью сапог.

Народ, конечно, растерялся..

Но больше всех в огне метался

директор клуба. Жалкий вид!

Ведь оказалось — соцкультбыт

горит огнём довольно синим,

пока вот ты, читатель, спишь..

…А небо прослезилось ливнем,

и угли прошептали: пш-ш-ш-ш…

Про этот невесёлый случай

поведал нам один дремучий

и, видно, мудрый, как пророк,

весёлый дед. В Наталью косо

кидая взгляды, сей философ

за матерками матерок

в речь, посвящённую пожару,

вставлял умело. Да, пожалуй,

без слов на буквы БЭ и Ё —

жаль! — изложение мо

бледнеет. А ведь матом, им лишь

роднится мир. Пора признать

международным вместо инглиш

наш русский мат, ёб вашу мать!

— Однако, паря, ты случайно

не негр ли будешь? — и печально

Баир мотает головой.

Нет, он — потомок Чингис-хана.

А всё ж весёлый дед с нахально

застывшей рожею кривой

всё ждёт: ну что он всё же скажет,

очкастый дьявол? А Баир

из тьмы своих роскосых дыр

весь в предвкушении победы

взглянул на Натин мощный зад,

потом на нас, потом на деда —

и выдал крепкий русский мат.

Старик ретировался мигом.

Он помнил, как жилось под игом

лихих монголов и татар

его прадедушкам Иванам.

А хан Баир был всё же ханом.

И он нанёс врагу удар

его же собственным оружьем..

Однако, двигаться нам нужно

вперёд, на поиски избы,

где мы усталость от ездьбы

могли бы всё-таки рассеять

и доказать, в конце концов,

что может матушка-Рассея

ещё ба-а-альших рожать самцов.

Теперь, друзья, настало время

сказать вам, как звалась деревня,

куда нас с вами чёрт занёс.

Таких прелестных деревушек

по всей России — больше мушек,

стремящихся к коню под хвост

на пир из сладкого навоза.

(Но боже мой! Какая проза

порой терзает мой язык,

а ты, наверное, привык,

читатель мой, всё это слушать.)

Да уж и нам пора б на пир.

Всем срочно захотелось кушать.

А Нате, как всегда, в сортир..

Но где в деревне вы найдёте

тот уголок, где дяди, тёти…

Нет, нет, пропустим в этот раз

неэстетичные моменты,

где Ната сыплет экскременты

отнюдь не в белый унитаз.

Пропустим также то, как шли мы,

от проезжающей машины

глотая пыль, топча навоз.

Аркадий грянул » Ой, мороз…»,

его причёска развивалась,

и все шагали нога в но…

Итак, деревня называлась…

А впрочем, вам не всё ль равно?

28

Не всё ль равно вам также, други,

как, исходивши пол-округи,

кляня невольный свой туризм,

нашли мы дом с подгнившим срубом,

в котором жил директор клуба.

Тут наш иссякший оптимизм

забил из всех щелей фонтаном

(ну, а из Натиных — подавно!).

Ещё что нам придало сил,

так это то, что пригласил

директор нас к закускам скромным —

как раз обеда час пробил.

Но вот уж что не всё равно вам:

директор — он ведь бабой был..

Причём такой, каких немало

художник А. Венецианов

в своих полотнах воспевал

одновременно со «Жнецами».

И расцветал в картинной раме

лица манящего овал

на лебединой шее нежной.

Я представляю, как прилежно

над этим колдовала кисть,

рождая в жанре «живопись»

феномен русской чудо-бабы.

Но чем особенно увлечь

творца способен пол был слабый?

Неслабым местом ниже плеч.

Аркадий был в душе художник.

Однако, не забыв творожник

горячим чаем запивать

и в сахар тыкая оладьи,

глазами тыкался Аркадий

в то место, где природа-мать

у нашей молодой хозяйки,

не пожалев муку и яйки,

такое тесто завела,

что у Аркаши потекла

слюна… не только лишь из рота.

К тому же разглядеть он смог,

что слабый пол имеет что-то

ещё покруче выше ног.

31

Да ведь и я не пальцем делан..

Я тоже любовался телом

и представлял себе сосуд,

где молоко играет с кровью

(или наеборот?). Не скрою,

мне представлялось, как сосут

её сосцы тугие дети.

И захотелось мне, поверьте,

одним из тех младенцев стать,

чтобы сосать, сосать, сосать…

…Их взгляды встретились. О боже!

Она вся вспыхнула, дрожа:

Аркадий — он такой похожий,

ну на того — из сна ужа.

Уж замуж невтерпёж за ужа?!

Но разве можно бросить мужа,

пускай постылого, но всё ж

такого доброго. И вовсе

он не плохой и до, и после.

Ему ведь тоже невтерпёж

на поле свой комбайн оставить,

придти домой, раздвинуть, вставить,

и в сени кинуться бегом,

где ждёт остывший самогон

в мужскую вылиться утробу.

Не бросишь, нет! И мысли нить

приводит женщину к итогу:

не бросить — просто из-ме-нить!

Теперь, задев такую тему,

давайте, братцы, за измену

поговорим. Вот лично вы

жене хоть разик изменяли?

Да, я уверен, что едва ли

перед соблазнами вдовы

или какой любовной жрицы

смогли бы вы остановиться.

А верная жена? И та,

почуяв ниже живота

чужие ищущие пальцы,

забьёт фонтаном. Вот она —

измена! Бог — он дремлет, братцы,

пока резвится Сатана.

34

За церемонией знакомства

с хозяйкой местных муз ребром встал

ещё один вопрос — о том,

где мы, непрошеные гости,

могли свои бы бросить кости

и кое-что ещё, пардон!

(Ничё, что я здесь по-французски?)

Баир, мерцая взглядом узким

из-под сияющих очков,

Омар Хайяма нам прочёл.

И азиата интеллектом

хозяйка сбитая вповал

решилась предложить ночлег нам

в своём отеле «Сеновал».

Меж тем, по ходу нашей драмы

возникла дочка юной мамы.

Она Алёною звалась.

И пусть твердят, что внешность, вроде,

подчас на ложный след наводит —

мне показалось: не еблась

ещё Алёна с мужиками.

И слава богу! Между нами —

я страсть как девочек люблю

и никуда себя не дену

от этих мыслей — смысла нет!

Всем срочно захотелось Лену,

а Нате, как всегда — в клозет..

Итак, объект определился:

Аркадий в мамочку влюбился,

а мама, стало быть — в него.

А я нацелился на Лену,

при этом наплевал на плеву —

девчонка стоила того.

Осталось только разобраться,

кому бы мог Баир отдаться.

Увы, но здешний интерьер

пока был не за МНР.

Я видел, как металась Ната.

И молвил: «Ната, не психуй!».

Но вот вошёл хозяин хаты

И положил на Нату глаз.

Читатель! Мы близки к развязке!

Уж льётся, льётся под завязку

струёй искристой самогон.

А там, где он — всем сразу ясно:

тут девкам быть нельзя. Опасно:

ведь даже баб сбивает он

с неверных ног на грязный на пол.

Хозяин в свой стакан докапал

и врезал тост: «Ядрёна вошь!

Давайтя пейтя, скольки хошь!»,

и, подмигнув Наталье, вмазал.

Да так, что долго не смолкал

сорвавшийся с ладоней разом

аплодисментов наших шквал..

Вот так и грянула гулянка!

Взялясь откуда-то тальянка

в руках хозяевой жены

(утрём, мол, сопли музыкантам!),

признаться, этаким талантом

мы были все поражены.

И в недра наших нежных ушек

поток раскованых частушек

обрушен водопадом был.

Я до сих пор их не забыл

и кое-что из этих перлов

хочу здесь процитировать.

Коль споёте где — наверно

придётся их бисировать.

У моей милашки

патефон на ляжке:

заиграет, запоёт —

хрен на надыбки встаёт.

***

Ух, ох, очки,

на мудях — клочки,

а на моей на куночке

разные рисуночки.

***

Не ходите, бабы, в лес:

кто-то на гору залез —

жопа бела как мука,

хрен стоит, как у быка.

***

На горе растёт цветочек,

голубой да аленький.

Ни за что не променяю

х** большой на маленький!

***

Я иду — они стоят

в кустиках ореховых:

п**** — в шляпе, х** — в очках —

из Москвы приехали!

***

Из-за леса выезжает

Конная милиция.

Становитесь, девки, раком —

Будет репетиция!

***

Как у нашего Андрюхи

на х** сидят две мухи.

Муха к мухе пристаёт —

у Андрюхи х** встаёт.

***

Тутики да тутики —

ехал х** на прутике,

п**** на тележке

щёлкала орешки.

***

Муж вернулся из войны

раненый, контуженый,

а жена ему в ответ:

«На х** ты мне нуженый?»

***

Меня милый провожал,

по дороге сиськи жал.

А дошли мы до ворот —

х** засунул прямо в рот. ***

Полюбила лейтенанта,

а майора хочется,

потому что у майора

по полу волочится.

***

Не ходите, бабы, в лес —

комары кусаются:

самый маленький комарик

за п**** хватается.

***

Ух ты, ах ты,

все мы космонавты!

Ух! Ах!

По залупе — трах!

***

Бабы баню затопили,

загорелся потолок:

через каменку скакали —

опалили хохолок.

***

Мой милёнок раненый

лежит в больнице каменной:

у него оторваны

все половые органы.

***

Эх, тёща моя

в телогрейке стёганой!

Неужели я не стою

твоей дочки ё***й?

***

Эх, тёща моя,

костяные пальцы!

В одну руку тебе — х**,

а в другую — яйцы!

***

Под горой стоит машина,

под машиной — семь девчат:

две е***ся, две сосутся,

две неё**ны лежат.

А седьмая, вся в крови,

просит: «Ваня, доеби!».

***

…………………………

………………………………..

………………………………..

…………………………..

***

…………………………

………………………….

……………………………….

……………………………..

***

…………………………..

…………………………

…………………………………

………………………………………..

***

……………………

…………………………

…………………….

………………………………

***

………………………………….

……………………

40

Я с гордостью, пускай навной,

в поток частушечного ливня

попав, подумал: вот каких

чудес достичь способны люди!

Не поднесли же им на блюде

секреты, по которым стих

поэт затейливо слагает.

Сама природа изрыгает

из глубины наивных душ

острот и рифм бодрящий душ..

…Но вот уже и солнце село

за деревенский за погост.

Вот и гулянка отшумела,

и отзвучал последний тост.

И я сказал тогда: «Елена!

Ты просто необыкновенна!

Так не пройтись ли нам вдвоём

по тихой улице вечерней

и не послушать, как деревня,

пресытившись занудным днём,

готовясь к отдыху, вздыхает,

морщины улиц расправляет

и засыпает. Ну так как?».

Елена отвечает: «Нак-

-ка выкусь! И не мысли даже!

Ды у мени есь друх — Касьян!

Наутро уся дереуня скажеть,

што с хородским якшалась я!»

И я сказал тогда: «Елена!

Ты знаешь — я не шизофрена,

и не эксгибиционист,

не некрофил, не скотоложник,

не эротический художник,

не фетишист и не фашист,

я не насильник и не педик,

не гинеколог я, не медик

и не какой-то нимфоман,

тем более, не наркоман,

среди которых не вращался,

а к венерологу-врачу

давным-давно не обращался.

Я просто трахаться хочу.

43

К тому ж, я не был импотентом».

Таким весомым аргументам

должна ж Алёна уступить!

И вот в то время, как маманю

идея посетила баню

гостям пожарче истопить,

в то время, как наш друг Аркадий

в одну из непотребных стадий

алкоголизма перешёл

и носом упирался в стол,

в то время, как хмельной хозяин

гостям готовил сеновал,

а там, тосклив и невменяем,

Баир застенчиво блевал,

в то время, как Наталье срочно

приспичило довольно мощно

атаковать ночной нужник —

тогда и скрипнула калитка,

через которую мы прытко,

почуяв подходящий миг,

нырнули в сгущенную темень..

Часы показывали время

весьма уж позднее, как раз

и подходящее для нас,

и для прогулок под луною.

Елена под руку взялась

и тихо рядом шла со мною

и почему-то чуть тряслась.

И эта дрожь неосторожно

передалась и мне. Возможно,

нас абстинентный бил синдром,

а может — веянье прохлады,

температуры перепады.

Иль приближающийся гром

влиял на наши организмы?

Покрепче за руки взялись мы,

и я подумал: нет, постой!

здесь, видимо, секрет простой

имела дрожи амплитуда,

здесь был совсем другой подтекст.

Здесь было ожиданье чуда

с названьем очень кратким — секс.

46

Я знаю — кто-то спросит резко:

скажите, ну а цель поездки?

ну а фольклор, в конце концов?

ведь вас послал в командировку

ваш ВУЗ, а не на стажировку

по наставлению рогов.

Ну что ж, ответ готов: во-первых,

почти что пара дней резервных

у нас имелась впереди.

А во-вторых, как ни верти,

частушки тоже ведь к фольклору

вполне всерьёз отнесены.

Вот почему в ночную пору

без тяжких дум стремились мы

от лишних глаз уединиться.

Гром попугал — и стих. Зарницы

мерцали где-то на конце

небесной безразмерной шири.

Алёнины глаза большие

внимали мне. Я видел — цель

уже близка. Ещё немного —

и вот уже я Лену трогал

за потаённые места.

Она спросила: «Ты устал?»

и предложила вдруг присесть мне

на пару брёвен, что легли

повдоль забора, в тёмном месте.

А слюни уж рекой текли

от предвкушения контакта.

Но всё ж ещё хватало такта

мне не переступать черту.

И сев на влажные поленья,

расположил я на коленях

мою доверчивую. Ту,

чьи щёки излучали свежесть

и чья пленительная нежность

раскрепостила мой язык.

Во мне уже журчал родник

лирических стихотворений —

я много знал красивых строк.

И понеслися над деревней

А. Пушкин, С. Есенин, Блок.

49

Вдруг на крыльце избы, стоявшей

напротив посиделки нашей,

возник неясный силуэт.

И соскользнув в одно мгновенье

с крыльца, он в нашем направленьи

метнулся. То был дряхлый дед

в одних белеющих кальсонах..

Грудь почесав, зевнув спросонок

и зырканув по сторонам,

ещё приблизился он к нам

(мы были скрыты тьмой кромешной).

Кальсоны приспустив, нахал

присел, и нам — пардон, конечно —

почти что на ноги насрал.

…В полночный час по тёмной трассе

брели мы молча восвояси

под редкую брехню собак.

Дойдя до места, суетливо

я в щёку чмокнул своё диво,

и, попрощавшись кое-как,

она за дверью быстро скрылась.

Да, некрасивая случилась

у нас с Алёною любовь.

Передо мной проплыли вновь

картины сладкого свиданья,

вдруг перешедшие в кошмар.

Вздохнув, я вспомнил: вроде, в бане

ещё остаться должен жар.

Пойти помыться с горя, что ли? —

подумал я, и поневоле

пошёл на бледный огонёк,

зовущий с края огорода.

Пошёл, не разбирая брода

и, видимо, помял чуток

то ль огурцы, то ль помидоры:

ведь городскому этой флоры

не знать, увы, не мудрено.

И я набрёл на то окно,

что свет неяркий излучало.

Я подошёл к тому окну

и что увидел? …дай сначала

чуть отдышусь. Передохну.

52

Так вот, увидел я картину

сначала вот какую: спину,

от пара влажную. Она,

скорей всего, принадлежала

мужчине: мышцами играла,

такая крепкая спина.

И, вдруг во рту почуяв сухость,

чуть дальше я засёк припухлость

тугого женского соска.

Мужчина, видимо, ласкал

его умелою рукою.

Кровь закипала в том соске..

Я тоже наливался кровью,

и вдруг повис на волоске

от накатившего оргазма.

Но, всё же пересилив спазмы,

я укротил свой организм.

Пускай считается постыдным —

когда ты скрыт, тебя не видно —

а ты чужую смотришь жизнь,

пускай считается зазорным —

следить за тем, что скрыто взорам

должно бы, по идее, быть,

но до сих пор мне не забыть

мечты из детства, бьющей током:

обзавестись крылами — вмиг

взметнуться к освещённым окнам,

прильнуть к стеклу: а как у них?

Промчались годы, стал я взрослым,

но почему к стеклу прирос я,

как юный, бля, натуралист

к зачуханному микроскопу?

Увидел пышной бабы жопу

(простите, попочку) — и скис?

Но ведь со стороны виднее…

Стекло вот, правда, индевеет.

Глаза аж судоргой свело —

вот как я пялился в стекло.

А если всё-таки хотите

вы знать, что видел я за ним,

то лучше видео купите

и посмотрите порнофильм.

55

Вот только ставлю вас в известность,

конечно, если интересно

вам знать: кто ж в главных был ролях?

Во-первых, некто смуглый, тощий.

А во-вторых, почти что тёща

моя при фирменных грудях.

Но этот некто… Ведь Аркаша

отнюдь не смуглый. Правда ваша!

Да-да, мой друг монгол Баир

своих лошадок устремил

в хозяйки русские владенья..

Он резво гнал их, смуглый чёрт…

Я не закончил наблюденья,

как кто-то ткнул меня в плечо.

Гостеприимной сей усадьбы

хозяин, видно, малость слабый,

а попросту — мертвецки пьян,

во фрунт стоял передо мною..

И с гравитацией земною

борясь, чтоб не упасть в бурьян,

рот приоткрыл, дохнул сивухой,

вздохнул, икнул, собрался с духом

и выдал: «Ба-бу-бы-бэ-ба?».

Я понял: бабу не видал? —

хотел спросить, наверно, бедный.

Но рухнул всё же под откос,

как Железняк (слыхал, наверно?) —

известный партизан-матрос….

Поплёлся я до сеновала.

Событий в этот день немало

пришлось, волнуясь, пережить.

Баира мысленно поздравив,

я посчитал, что всё же вправе

я буйну голову сложить

на ароматный сноп соломы.

В тисках предутренней истомы

наощупь в сеновал проник,

увидел Наты спящей лик

и рядом с ней свалился в сено

и был готов соснуть. Но вдруг

в мозгу сверкнуло: Ша! Измена!

Аркадий, где ж ты, милый друг?

58

Не чуя ног, но ревность чуя

(про сон пропавший уж молчу я),

через кустарник, напролом,

всё на пути своём сшибая,

я, словно молния живая,

влетел в хозяйский мрачный дом.

Веранда. Кухня. Зал. Во мраке

две льнущие друг к другу сраки

я разглядел на топчане.

И зазвенела ночь во мне:

широким и упругим махом

в моей любимой позе «рак»

мой друг Аркадий … Лену трахал.

Мой бывший друг, а ныне — враг.

Меня заметив, Лена криком

зашлась, и выскочил я мигом

из душных стен в ночной туман.

Вот это поворот событий!

Быть очевидцем двух соитий —

и что в итоге? Как Онан

я должен тихо сам с собою?

Нет, дудки! Поборюсь с судьбою!

Схвачу за лацканы судьбу!

Но снова «Ба-бы-бэ-бо-бу?»

до моего допёрло слуха,

и изваянием живым

ансамбль скульптурный «Шеф под мухой»

пробился сквозь туманный дым.

В ансамбле этом муха, видно,

являлась особью солидной —

к земле давила мужика.

Да я его ещё сердито

послал: он пал, как Щорс подбитый —

известный командир полка.

Меня опять, прикинь, знобило.

Возможно, то похмелье было

или предутренняя мгла

прохладой повлиять могла

на утомившиеся члены.

Итак, на сеновал! Вперёд!

Аркаша заарканил Лену,

но вот настал и мой черёд.

61

Во сне Наталья чуть стонала.

Возможно, духи сеновала

её тревожили покой.

Я не любил её, в натуре,

но по ногам в джинсовой шкуре

провёл дрожащею рукой,

другой при этом на свет божий

свой инструмент в чехле из кожи

извлёк и к Натиному рту

поднёс его. Она в поту

проснулась точно на рассвете.

Мне улыбнулась (мол, привет!)

и на моей набрякшей флейте

она сыграла миниэт —

французских дам, больших жеманниц

любимый утончённый танец,

а также танец королей.

Был миг блаженства хоть и краток,

но я был рад, что Нате завтрак

из подогретого желе

сумел подать к исходу ночи..

Я сам-то голоден был очень

и вурдалаком был готов

зубами впиться в плоть плодов

её больших и влажных сисек,

что я и сделал. Видит бог:

я не хотел, но всё же высек

искру Наталье между ног

универсальным инструментом,

который в разные моменты

то флейтой был, то кремнем стал.

Запахло жжёным. Или жжёной?

Я жарил очень напряжённо.

Я взмок, я вспухнул, я устал,

но огнедышащее пекло

с упорством кочегара-негра,

собрав в комок остатки сил,

топил, топил, топил, топил

своим отточенным поленом.

И вдруг, почувствовав прибой,

Заклокотал, и с воплем «Ле-е-е-на!…»

расплющил Нату под собой.

64

Очнувшись, мы проснулись вместе:

я на своей почти невесте

(так и не смежив пухлых ног,

меня сжимала Ната ими,

знать, не обидившись на имя,

которым я её нарёк

в минуту бурного экстаза).

Правее — друг мой черномазый,

так и не смывший свой загар,

хотя в ночной парилке пар

был для него, поди, в новинку;

на нас нацелив узкий глаз,

он произнёс, жуя былинку:

«Семь тысяч триста фрикций в час».

Что он имел в виду? Чью скорость?

Наверно, вспомнил, как боролась

в душистой бане с ним она,

не очень, правда, молодая,

но зрелой страстью налитая

чужая русская жена.

А слева, прячась в сене взбитом,

Аркадий делал вид, что спит он.

Но я-то знал, что он не спит,

и что ещё нам предстоит

дисскуссия на тему: «Можно ль

у друга бабу увести?».

Вдруг он шепнул в тоске тревожной:

— Она не девочка. Прости…

И понял я, что всё бывает.

Что дружба в холод согревает

и утоляет жажду в зной.

На данном, понял я, этапе

пусть лучше уж синица в лапе

(а то бишь Ната подо мной),

чем тот журавль, что в выси жуткой

(а то бишь Лена-проститутка,

подставившая с ходу зад

тому, кто трижды был женат

и каждый раз был мужем верным).

Всё так. Да, всё, конечно, так, —

И подал руку дружбы первым..

…А всё ж подумалось: «мудак»..

67

«Козёл»,- Аркадий, улыбнувшись,

подумал так. Вдруг, распахнувшись,

в петлях несмазанная дверь

впустила в сонную обитель

живые солнечные нити

и с ними — взвинченную дщерь

хозяев нашей чудной виллы.

Запнувшись, может быть, о вилы

или о грабли (чёрт поймёт!),

она закончила полёт

на нашем сене плавно очень —

и в крик: «Вы чё? Ишо усё тут?

Там деревенские… короче,

вас это … убивать идут!»

Ну, начинается! Вернее,

к концу подходит опупея

под знаком кодовым «Фольклор».

Прощай, деревня — рваный лапоть!

…Всем срочно захотелось драпать,

а Нате, как всегда — на двор.

Через задворки, огородом

к пустым просёлочным дорогам

мы пробирались как могли.

Я оглянулся: там, вдали,

из-под руки глядя вослед нам,

как будто он кого-то звал,

хозяин наш в рубахе светлой

рогами солнце задевал.

Ах, эти русские! Едва ли

вы где-нибудь ещё встречали

такой отчаянный народ,

который может размножаться

без секса. Честно вам признаться —

до настоящих секс-высот

и нашим далеко героям.

Но эту повесть мы закроем

с надеждой доброю на то,

что если прочитает кто

сии простецкие сюжеты —

по крайней мере, отдохнёт

от быта, от проблем бюджета,

да мало ль от каких хлопот!

70

И в заключение: когда мы

вернулись в лоно альма-мамы,

то как-то вместе собрались,

по папироске покурили,

магнитофон «Весна» включили

и так, балдея, принялись

гнать песняка в народном стиле.

Профессора не отличили

потом фольклора от туфты.

Попробуй-ка понять и ты,

что нету разницы ни грамма

между фольклором и туфтой.

Итак, включаю фонограмму:

послушай вещь с кассеты той.

БОРОДАВКА

русская народная песня;

записана от Сидорова В. А. ,

1812 г. рождения, в 1988 г.

Ой, ды бородавкё ты мое,

Ой, ды ты пошто повыросла

Ды у мене ды на носе?

Ой, ды как и я ды добрый конннь,

Ой, ды со такой бядой ды к красной девке на-,

На свиданнычеку пайду?

Ой, ды как пайду я к фелшару:

Ой, ды ты отрежь, отрежь мине ды борода-

Бородавочкё мое!

Ой, ды не пайду я к фелшару,

Ой, ды я пайду ко милой жёнушке моёй,

Ко милой ды дорогой.

Ой, ды ты така моя жана,

Ой, ды пажалей, ды пажалей ды борода-,

Бородавочкё мое!

Как и я тибе, моя жана,

Ой, ды я за то куплю тибе ды сладка пря-,

Сладка пряниичека.

Ой, ды как куплю, куплю ишо

Ой, ды два платочика тибе ды два платка,

Ой, ды цвета розова.

Ой, ды как и первым ды платком

Ой, ды ты утрёшь, утрёшь свою горьку слязу,

Ой, слязиночкё свое.

Ой, ды как и вторым ды платком,

Ой, ды ты махнёшь, махнёшь мине ды на послед

Ой, ды из окошечка…

ЭПИЛОГ

Аркадий занялся наукой.

Мы с ним встречались, но со скукой,

чему я вовсе был не рад.

На конференции фольклорной

им сделан был местами спорный,

но впечатляющий доклад

«О роли гамм восьмого века

в мировозреньи человека

и их влияние на джаз

в аспекте социальных фаз

марксистко-ленинской доктрины».

Баир — он до сих пор мой друг..

Наталья вышла замуж: сильно,

я слышал, пьёт (бьёт) её супруг

В купе нерешительный француз и француженка. Близится вечер.
Женщина зевает. Он робко пытается завязать разговор:
— О, мадам зевает?
— Нет, это месье зевает, а мадам просто хочет спать!

Собраться б, встретиться б, чтоб мерно

воспоминаний лился свет:

«Представьте: русская деревня.

Всего две улицы…».Привет!

Category: Стихи