Чай из утренней росы Часть 10

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Он мигом достал из кармана ватника металлическую кружку на длинной цепочке и протянул вперёд. Рядом сидящий гость быстро встал, налил ему водку до самых краёв и держал наготове солёный огурец. Мужичок одним махом вылил водку в глотку, крякнул, откусил пол-огурца, половину положил в карман вместе с кружкой и начал крутить колёсико.

Клочки бумажек в стеклянном сосуде побежали одна за другой, и беготня их продолжалась не так уж и долго, потому что колёсико вскоре остановилось, а мужичок проворно запустил два пальца в сосуд, вытащил наугад одну из бумажек, развернул и торжественно оповестил:

— Господа! В первой очередности в баню идут: Юрий свет Семёныч и Ольга свет Володимировна!

— Друзья мои!!! — живо подхватил Миша Саенко. — Всякая попытка избежать приглашения Кузьмы Савича будет расценена этим божьим человечком как большая обида, а мной как злостное несоблюдение райских законов моих дорогих Пенатов! Вперёд, счастливчики, ура!

Николай Николаич по-дружески хлопнул отца по плечу:

— Поздравляю, свет Семёныч, иди в баню… погоди: а, где твоя Ольга свет Володимировна? Ушла и не вернулась.

Отец посмотрел на пустующее рядом место и обеспокоенно сказал:

— Действительно: ушла ведь давно…

— Я и говорю, полчаса точно прошло, так долго «пи-пи» не делают.

— Что за чёрт? . . — отец поставил стакан на землю и поднялся с бревна. — Пойду искать…

— Давай-давай, — усмехнулся Николай Николаич. — Она у тебя спортсменка, того гляди переплывёт Финский залив и тю-тю.

Мужичок-истопник уже запустил колёсико по новому кругу и готовился оповестить дальнейших счастливчиков…

Отец бежал среди голых стволов мрачного леса и кричал:

— Оля! Оля! Оля!

Он слёту зацепился рукой за тонкую берёзу, рванулся по инерции своим мощным телом чуть вперёд, остановился и огляделся, тяжело дыша.

В лесу темнело быстрей и гуще, чем на открытом месте дачного участка, и заметить что-либо живое было практически невозможно. Справа — между деревьями — виднелись серые просветы совсем близкого Финского залива.

Отец секунду подумал и помчался именно туда.

— Оля! Оля! Оля!

Миновав лесной массив и выскочив на гладкий крутой берег, он вдруг увидел женскую фигуру в шагах десяти от себя, она была плотно укутана в пальто с поднятым воротником и стояла около одинокой прибрежной сосны, глядя вперёд на залив.

— Оля! Оля! Оля!

Женская фигура не шелохнулась, будто не слышала.

Подлетев к Ольге, отец обнял её за плечи, прижал к себе, поцеловал в щёку и возбуждённо спросил:

— Ты куда пропала?! Почему не отзывалась?! Я же кричал тебе! Что с тобой?!

Она ответила очень тихо, а в глазах были растерянность и слёзы:

— Юрий Семёныч… Юра… тебе не кажется, что мы… заигрались? . . Мне что-то страшно…

Он уверенно ответил:

— Нет, это не мы заигрались, это жизнь нами играет! И в этом нет ничего страшного, ей видней!

— Ладно, пускай жизнь нами играет, но мы-то расслабились и поддались этой… сладкой жизни, совершенно не осознавая, что дальше будет одна горечь…

— Я прошу тебя — не напрягайся, тебе надо жить свободно и радостно!

— С кем? . . С Костиком или с его отцом? . .

— Душа моя, какого ответа ты хочешь? Я ничего не знаю! Я знаю только одно: мне с тобой прекрасно!

— И я… и я: не знаю… — она подняла мокрые глаза к небу. — Боже мой, ведь самое ужасное, что мне тоже прекрасно с тобой, Юра… Юрий Семёныч:

Он жадно начал целовать её брови, глаза, нос, губы, подбородок и горячо шептал:

— Это же здорово, и пусть так будет, и не надо ничего знать, потому что именно так распорядилась жизнь, она всё так устроила!

Ольга с наслаждением подставляла лицо:

— Ты весь дрожишь.
.. у тебя дрожат руки и губы… Юра, мы расслабились в пух и прах… а мне при этом ТАК ХОРОШО… — она отстранилась от него и добавила с испугом, — и опять ТАК СТРАШНО…

— Душа моя, уже поздно страшиться, мы с тобой кинулись в омут, мы с тобой наломали дров и обратной дороги нет, потому что омут слишком глубок, а дров наломали не одну охапку, а большую гору, и теперь надо не страшиться, а принимать всё, как есть!

— А Костик…

— Что «Костик»?!

— Он же не поймёт…

— Конечно, не поймёт!

— А что же будет? . .

— Я сейчас не хочу думать о том, что будет, и тебе не советую — очень вредно, душа моя! Лучше думай о нашей скорой поездке в Эль-Фуджейру, в этот удивительный оазис спокойствия и любви, где ты забудешь все свои дурные мысли, окунаясь в прозрачную воду Индийского океана или держа в руках сказочно-причудливый кусочек коралла!

Она прикрыла глаза и блаженно прошептала:

— Юра: я уже окунаюсь в Индийский океан: и держу в руках сказочный коралл: Боже мой:

Он нежно поцеловал её в губы и одобрительно сказал:

— Вот и молодец, умница! Ты совсем скоро увидишь новую счастливую жизнь! — потом взял её за ладонь и осторожно потянул за собой. — Пошли, душа моя, нас ждут, нехорошо!

— Подожди секунду… — остановила Ольга и показала на Финский залив. — Гляди… вон там внизу у воды… недалеко от горбатой дюны валяются три перевёрнутые лодки… они очень похожи на большие мёртвые рыбы… правда? . .

Он повернулся к заливу и действительно увидел «три большие мёртвые рыбы»…

В лёгких облаках белёсого пара русской бани, натопленной Кузьмой Савичем, на широкой деревянной лавке лежал на спине распаренный и обнажённый отец, а мокрая и такая же обнажённая Ольга мерно раскачивалась над ним в сладострастных волнах любви…

Мы сидели с Майклом за детской площадкой его двора внутри страшного скелета бывшего «Москвича» , у машины не было ни крыши, ни дверей, ни окон, ни багажника — одним словом торчал один металлический остов, который освещался жёлтым фонарём уличного столба.

Поздний вечерний час погрузил окрестности в глубокую темноту, сквозь которую пробивался то яркий, то тусклый свет квартир близлежащего дома.

Я только-только закончил рассказ и теперь молчал в ужасно подавленном настроении.

Майкл приподнял свою чёрную вязаную шапку, натянутую по самые уши, почесал лоб и сказал глубокомысленно:

— Н-да-а-а… К тебе Фортуна повернулась задом, а у Фортуны сзади скверный вид, внатуре… Это она тебе такой знатный бланш под глазом шмякнула? . .

— Нет, на грабли наступил на даче, а ручка в глаз дала.

— По-моему, Костяшка, ручка была другая, а?:

— Да ладно тебе.

— Н-да-а-а:

Пока он в раздумье почёсывал лоб, его белые волосы альбиноса вылезли из-под шапки, лицо Майкла было тоже удивительно белым и чистым как молоко, с правильными строгими чертами — этакий вариант холодного прибалтийца, хотя на самом деле — коренной москвич с «блатных окраин» Таганки.

— Я помню, Костяшка, по нашей школьной юрзовке ты всегда был слаб в математике, — начал он, — ты всегда норовил юзануть от неё, а математика очень помогает шевелить рогом, собирает мозги в кучку, организует их и заставляет точно шерстить даже жизненные ходы. Вот и получается, что ты не просчитал ни одного хода, наглухо и слепо запарился на своей Ольге. А я уже потом при встрече с вами сразу зырканул на неё и тут же врубился — натуральная чува, шаболда голимая. Ну, думаю, труба твоё дело, Костяшка, век воли не видать. Разве не я тебе шептал об этом?

— Шептал-шептал… Всё, хватит, только не учи, прошу тебя:

— Да ладно, базара нет, это так — к слову.
Я-то, знаешь, ждал тебя с твоими писательскими почеркушками как когда-то, помнишь? И был точно уверен, что Костяшка нарисуется опять со своим рогатиком типа вора в законе, которому надо жаргончик поправить, прикид уточнить или масть подогнать, в этом я всегда готов помочь писателю Костяшке-одноклашке.

— А в другом?

— А вот «другое» у тебя стрёмной канителью запутано, уж слишком напрягает твой жестокий рассказ мою смиренную нежную душу.

— Не принижай свои достоинства, Майкл.

— Льстишь?

— Да, потому что нужна твоя помощь.

— Чего ты хочешь?

— Наказать.

— Её?

— Обоих.

Майкл покивал несколько раз, достал сигареты и зажигалку, форма которой напоминала маленький фонарик. Он прикурил, затянулся с длинным свистящим шумом и сказал:

— Ну-ну, не молчи, давай-давай, убеждай меня в необходимости наказанья. Докажи, что тебе накрутили такую поганку, после которой у тебя в голове все рамсы попутались в этой жизни, что после такого козлиного порожняка, который тебе всё это время гнали папаша и Ольга, ты готов тут же взять их за горло. Я должен тебе поверить, что после этой подлянки ты захочешь даже судьбу сменить, понял? Вот только тогда, Костяшка, можно говорить о моей помощи.

— Тебе мало моего рассказа? Может мне зарыдать на твоей груди или расписаться кровью?

Майкл поднял руки вверх, словно сдавался, поморщился и протянул недовольно:

— О-о-о, Костяшка, только не надо бить понты, я же не фофан какой-то и абсолютно не умею фрякаться, ты же знаешь. Я же почуял всеми дырками, что ты задумал, это тебе не просто базланить со смехачём на характер, это палёным пахнет, и мне надо сюда вписаться, как я понимаю, да? А что касается твоего рассказа — он, конечно, очень цепляет, но: необходимы факты. И потом, твой папаша мог рисовать Ольгу по своей фантазии, совершенно не раздевая её, ты об этом не думал?

— И думать не хочу, потому что отец мой не обладает даром рентгеновских лучей.

— Ты о чём?

— А вот о чём, — я распахнул большой целлофановый пакет, стоявший в ногах, вынул скрученный в трубку лист ватмана с рисунком обнажённой Ольги и разложил перед Майклом.

Он покрутил в руках зажигалку, которая действительно оказалась фонариком с другого конца, включил лампочку, осветил лист ватмана, громко присвистнул, а потом сказал так смачно и красочно, что было сразу понятно, это — наивысшая оценка:

— НИШТЯК МАЙДАННАЯ БИКСА, ВНАТУРЕ ПЕТУШОК КУРОЧКУ ТОПЧЕТ! — и спросил. — Ну, а причём здесь рентгеновские лучи?

— А притом, что родинка на животе около груди нарисована по своему расположению с невероятной точностью. По-твоему отец увидел её через одежду? Или у тебя есть сомнения по поводу моих личных наблюдений за этой родинкой?

— В этом сомнений у меня нет, Костяшка. Я тоже знаю до мельчайших подробностей точное расположение всех загогулин на теле своей тёлочки. Однако, — заметил он, желая отыскать «белые нитки» , — папаша ведь мог под клёвым настроением и под градусом большого бухла взять и показать Ольге эту малёвку, которую нарисовал по своей фантазии. А Ольга — хи-хи-ха-ха, да и скажи ему: «на моём животике, папаша, на три фрунзольки ниже моих махалочек есть родная завитуха, так что малёвка твоя не совсем в масть попала». Он берёт и тут же рисует родинку, и никаких проблем. А?

— Допустим, что так и было. И ты считаешь, что эта сцена, которую ты только что разыграл, достойна моей будущей жены и моего родного отца?

— Нет, не считаю, но мазать крыс из папаши и Ольги, судя только по одному этому рисунку, по-моему, липа. В этой истории, Костяшка, всё-таки есть оправдательная версия — как говорят менты, он запросто мог рисовать по памяти.

— Да чёрт с ней с этой версией, уже само по себе это — противно.

— Не спорю, противно и мерзопакостно, но доказательства измены пока нет и ломать рога тому и другому пока не за что, внатуре говорю.

— Да вот они доказательства, вот, гляди, — я достал из пакета кипу петербургских фотографий и положил перед Майклом на рисунок обнажённой Ольги.

Он стал светить фонариком, внимательно рассматривать, и с каждой секундой его интерес возрастал:

— Так-так… Ну-ка, ну-ка… Полный атасс… Атасс, Костяшка: Ах, вы марьяжнички наши…

Вот отец целует Ольгу в щёку.

А вот он нежно поправляет прядь её волос.

А тут рука Ольги смело лежит на плече отца, она с явной любовью в глазах смотрит на него.

А здесь она тянет к нему губы для поцелуя.

А вот отец страстно прижимает к груди Ольгину ладонь.

А тут отец нагло обнимает Ольгу за талию, и они прижались друг к другу.

Ольга-змейка показывает язык, а он оскалился и хочет укусить.

А вот весёлая Ольга держит в руке отцовский палец и хохочет.

Отец с Ольгой стоят на фоне картины, он шепчет ей на ухо.

А здесь — целует Ольгу в мочку уха.

А тут она раздула щёки шаром и дурачится, он жмёт пальцами «шар» и смеётся.

Они снова стоят, отвернувшись спинами, их ладони скрепились «любовным замком».

А вот — улица, около здания «Дома Бажанова» , отец на руках переносит Ольгу через лужу к своей машине «Land Rover» , она держит огромный букет цветов, а другой рукой обнимает его за шею и нежно прикасается своей щекой к его щеке.

— «Звезда в шоке!» , — сказал, наконец, Майкл. — Это же есть скандал на всю Царёву Дачу! Что ж ты сразу не засветил эти козырные цветухи? Чего молчал-то?

— Хотел постепенно: начать с рисунка, а закончить этой гадостью, чтобы нанести тебе сокрушительный удар.

— Нанёс! Точно нанёс, стратег ты мой подмастырный! Твою Бога душу! Кто снимал-то?!

— Я.

Он удивлённо посмотрел на меня и вдруг с полным пониманием проговорил:

— Да-а-а, ты — герой! Видеть всю эту байду в нескольких шагах от себя, держаться в руках и ещё при этом снимать — знаешь, с хреновым сердечком можно и кони кинуть! Ты просто крепкий чувачёк, Костяшка! Клянусь, я бы этим двум мразотам тут же все тыквы расколол!

— У меня была другая цель — разоблачить, я же бросил все дела и сорвался в Питер, облитый грязью с головы до ног.

— Ты не только грязью облит, ты облит самым что ни на есть жидким калом, другарёк ты мой! Всё, что ты видел в Питере была огромная заморочка для твоего органона с его мельчайшими клеточками нервной системы, органон корёжился и страдал!

И Майкл очень образно показал, как несчастный организм вёл себя при этом: скрутил пальцы, тяжело повертел ими и выразил на лице невероятную боль.

— Значит, говоришь, расколол бы тыквы? — спросил я.

— Враз, там же на месте! А потом бы на Серпы скосил, отмотал бы срок за справедливое дело, вышел и начал бы новую жизнь с новой тёлкой!

— С новой тёлкой — понятно, а где взять нового отца, да и старого не воскресишь, если тыкву расколешь.

— И не надо воскрешать, это не отец, а падла батистовое!

Я обхватил голову руками и сокрушённо замотал её из стороны в сторону:

— Ах-х-х, су-ки-и! Разве фотографии не есть доказательство, Майкл?! Глядя на них, этот рисунок определённо имеет только одну версию: он рисовал её голой!

— Да, скорей всего! Ты только мои слова по поводу «тыквы» забудь, ты спросил — я ответил, и всё! Не вздумай, сразу ходку огребёшь! Тебе что, охота нары пощупать?!

— Да не буду я тыквы колоть, мне отрава нужна.

Майкл в упор посмотрел на меня и спросил:

— Себя что ли травануть хочешь?

— За что мне мстить самому себе?

— Ну, не скажи. Бывают случаи, что и себе мстят: за собственную неудачу, за собственную слепоту, глупость, неосторожность, доверчивость — масса всего бывает, Костяшка.

— Ладно, хватит, Майкл, у меня нервы на пределе! — завёлся я. — Ты же видел фотографии, видел этот чёртов рисунок, слышал все мои слова! Ты поможешь или нет?!

— Тихо-тихо. Запомни, месть это — блюдо, которое надо есть холодным. Понял? Спокойней.

— Хорошо, я спокоен.

— Вот так. А теперь слушай. Можно достать на карман один супервариант очень клёвой отравы. Он прост как наша долбаная жизнь. Если мы к своему жмурному сроку идём постепенно год за годом, то он сократит его до месяца.

— Почему до месяца? Почему не сразу? Глотнули, и всё.

— Зачем «глотнули, и всё»? Пусть помучатся, постепенно врубятся, что с ними что-то не то, очко начнёт жим-жим, и пойдёт осознание всех своих грехов. Короче, если ты не рюхнешься в обратный ход и не растаешь как фуфлыжный снег на жаре, могу тебе предложить «Чай из утренней росы».

Я замер и уставился на него как заворожённый:

— Что-что? . . Что ты сказал? . .

— «Чай из утренней росы». На вид обычный чай, на вкус тоже, только во сто крат лучше, ощущение свежайшего нектара чистейшей росы, а дальше идёт голимая труба: человек пьёт эту чихнарку и к концу месяца загибается в лёгких мучениях от обычной изжоги.

— А почему… «Чай из утренней росы»? . .

— У него кликуха такая среди барыг. На самом деле чай отравлен, а вот клёвый запах и вкусовые ощущения делают обманку. Когда крутой кипяток заваривает этот чай — токсичные вещества набирают силу.

— А как он отравлен? Чем? А кто его делает? — забросал я Майкла вопросами.

— Ну, ты внатуре прямо в самые дебри погнал. Сейчас тебе Майкл расколется, Костяшка его расчухает — «как отравлен» да «кто делает». Мы чего с тобой в дознанку играем, что ли? Ты, конечно, извини, но не надо лишнего базара.

— Да нет… я так… ничего…

— В общем, есть такой препарат. Он упакован в коробках от обычного чая. Хочешь «Индийский» — будет «Индийский» , хочешь «Цейлонский — будет «Цейлонский» , хочешь «Беседу» — будет «Беседа». Любая «утренняя роса» , и не один ментовской самах не придерётся: купили, пили, отравились. Сколько таких случаев и с палёной водкой, и с мясом, и даже арбузами, да с чем угодно. Понял?

— Да.

— Всё. Решай.

— Уже решил. Сколько? — я торопливо полез в карман, вынул кошелёк и достал деньги.

— Да спрячь ты своё лаве, не суетись. Запомни: я ничего не беру со своих родных одноклашек, тем более Костяшек, не обижай меня. Слушай сюда: когда приезжают твои бяки?

— Два дня ещё есть, не считая сегодня.

— Значит так, никаких созвонов, завтра на этом же месте забиваем стрелку в 11: 00, сразу получаешь товар, и с тебя бутылка хорошего коньяка. Лады?

— Лады… но…

— Всё, бутылка коньяка я сказал…

Гладкий конец бильярдного кия неуверенного дёрнулся вперёд-назад, потом прицелился и нанёс робкий удар в боковину круглого костяного шара, который неохотно покатился по зелёному полю стола, стукнул по другому шару, лениво отскочил от него, сделав «рокировку дурака» , и всё же красиво упал в угловую лузу.

Не ожидая от себя такой удачи, Ольга в бурном восторге запрыгала на месте. Узкие джинсы, голубая тонкая водолазка облегали стройную сексуальную фигуру, эффектно выделяя аккуратную попку-персик и горные рельефы обворожительной груди, а пушистые волосы взлетали и парили над головой лёгкими чёрными волнами.

Стоявший рядом отец улыбнулся и похлопал в ладоши:

— Браво, душа моя! — воскликнул он. — Удар достойный Евгения Сталева!

Подхватив с края бильярда бокал шампанского и рюмку коньяка, он оживлённо шагнул к Ольге, отдал игристый напиток и нежно чмокнул её в губы.

Просторный и светлый зал, где расположились пять бильярдных столов, пестрел друзьями и гостями Миши Саенко — все играли, болели друг за друга и много пили.

Шустрые официанты, одетые в русские косоворотки и длинные сарафаны, крутились по залу и предлагали на подносах огромный выбор спиртного, разнообразных закусок и сладких десертов.

Изредка — то здесь, то там — доносились щелчки фотокамер вездесущих папарацци, и мигали вспышки блистающих ламп.

[/responsivevoice]

Category: Эротическая сказка