Бремя любви Часть 2 свежее творение

— Майн ю нот андэрстэнд… получается полная чушь.

— Э-э-э, бля, не умничай! Что за манера — показывать своё превосходство там, где заведомо знаешь, что собеседник твой будет в однозначном проигрыше, — Макс, говоря это, недовольно морщится.

— А кто виноват? Я тебе зимой предлагал: давай вместе учить язык… а ты что мне тогда ответил?

— То же самое, что отвечу сейчас: на хрена мне язык твой нужен! Я, в отличие от тебя, патриот… но я тебе не об этом сейчас — я о другом, более важном. Ты сказал мне про тело… так вот — про тело: если взять, к примеру, этих самых орлов из моего отделения, то у меня на них, на плоскожопых представителей степной фауны, даже не шевельнётся — хоть ты мне за траханье с ними, этими экземплярами нечеловеческой красоты, самосвал бабла подгони! А вот на некоторых… — Макс, дурачась, толкает Андрея плечом в плечо, — на некоторых умников у меня при любом удобном случае подскакивает не хуже, чем по тревоге срывается с койки плакатный отличник боевой и строевой подготовки…

— Вот-вот… я же именно об этом и говорю: утонченная ты, Макс, натура… эстет, одним словом, как тебя ни крути — какой стороной ни поворачивай! И всё это — благодаря армии. Другие в армии черствеют, ожесточаются — и душой, и телом звереют, а ты, Макс… ты — наоборот…

— Издеваешься? — Максим, улыбаясь в ответ, вновь толкает смеющегося Андрея плечом в плечо.

— Ничуть! Констатирую то, что вижу…

— Ага… это, бля, точно! Я сегодня наблюдал, и что ты видишь, и что ты констатируешь…

Максим произносит это, по-прежнему улыбаясь, и кажется, что голос его ничуть не меняется, но Андрей, за полтора года совместной службы изучивший Максима вдоль и поперек, улавливает в интонации его голоса какое-то скрытое, почти неуловимое напряжение… и ещё: хотя Максим говорит в повествовательной форме, ни о чем у Андрея не спрашивая, но Андрею в голосе Максима слышится именно вопрос… скрытый вопрос.

— Ты о чём? — чуть помедлив, отзывается Андрей.

— Об этом самом…

— О чём — «об этом самом?» — в голосе Андрея звучит искреннее недоумение; повернув голову, Андрей смотрит на Максима вопросительно. — Я, Макс, не понял… поясни!

— А чего здесь пояснять? Это ты мне, Андрюха… ты мне ответь: что — птенчика себе уже выбрал? Присмотрел пацанчика — положил на него свой констатирующий глаз?

— В смысле? — Андрей, поднося к губам сигарету, на мгновение замирает; «присмотрел», «выбрал»… слова эти говорят сами за себя, и Андрей, не затягиваясь — держа сигарету у чуть приоткрывшихся губ, вопросительно смотрит на Максима, одновременно стараясь придать своему лицу выражение максимального — полного — недоумения.

— Что — «в смысле?» — Максим, подчеркнуто весело глядя Андрею в глаза, тихо смеётся. — В бане сегодня… ты бойца этого так рассматривал — так на него, на голого, в бане, пялился, лапал-щупал его своим констатирующим взглядом, что мне даже неудобно стало… за тебя неудобно — вот в каком смысле! Хотя… мальчик он симпатичный — что спереди, что сзади… есть на что посмотреть — за что мысленно подержаться. Да?

Андрей, глубоко затянувшись — переведя взгляд на весело вспыхнувший кончик сигареты, молча выпускает изо рта струйку сизого дыма.

— Дрянь сигареты… никакого вкуса нет… — с досадой говорит он, сплёвывая себе под ноги. — Трава, а не сигареты! Нужно будет узнать, кто в воскресенье в город поедет, и заказать, чтоб мне купили мои… кто из наших поедет — не знаешь?

— Я говорю: симпатичный, бля, мальчик… — словно не слыша, о чём его спрашивает Андрей, Максим снова тихо — чуть напряженно — смеётся, не сводя с Андрея вопрошающего взгляда. — Особенно — сзади… да?

Андрей, глубоко затянувшись, медленно выпускает изо рта дым… сигареты, конечно, дрянь, и нужно действительно кого-то просить, чтоб привезли из города другие… трава, а не сигареты! Какое-то время они молча смотрят друг на друга, ничего друг другу не говоря… да и что говорить? Отрицать, что он, Андрей, в бане «пялился» на голого бойца, бессмысленно… он действительно пялился, — Макс, оказывается, всё это заметил, всё просёк, и хорошо, если это видел только один Макс… «точно, бля, крышу срывает — контроль над собой потерял», — думает Андрей; глядя Максу в глаза, Андрей чувствует в душе невольную досаду, и вместе с тем душа Андрея наполняется неожиданным смятением: то, что уже неделю он, Андрей, прячет под семью замками, помимо воли вырвалось наружу, и это… это уже совсем ни к чему — это явный перебор! Молчание заметно затягивается — Максим смотрит на Андрея вопросительно, и Андрей, через силу выговаривая слова, нарушает молчание первым — говорит, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе его как можно отчетливее слышалась насмешливая пренебрежительность:

— Макс, тебя что — сухостой мучит? Есть хороший способ снять напряжение: подрочи после отбоя — передёрни, бля, затвор…

— Неплохой совет… только ты, Андрюха, не ответил на мой вопрос… ты — не ответил на мой вопрос. А почему? Словно я тебе не друг, а так — проходящий мимо кассы…

— На какой, бля, на твой вопрос? — Андрей, глядя на Макса, изо всех сил старается подавить раздражение. Максим — парень неглупый, и обмануть его, Максима, не так-то просто… а обмануть его — надо! Потому что… потому что — в противном случае всё становится с ног на голову! Да и что, собственно, он, Андрей, может объяснить?!

— Я спросил у тебя: в каком именно ракурсе — с тыла или с фасада — будущий боец тебе больше понравился? Ты же в бане его рассматривал… вот я и спросил: как он на твой взгляд — симпатичный или нет?

— Ну, симпатичный… и что с того, что он — симпатичный? Тебе с того — что?


Андрей, говоря это, чеканит слова — отделяет слово от слова коротким, но выразительными паузами, словно каждым своим произнесённым словом хочет Макса стереть в порошок.

— Дык… я же эстет, как ты только что меня обозвал. Мы оба, Андрюха… оба с тобой эстеты… да?

— Вывернулся, бля! — хмыкает Андрей, невольно улыбаясь тому, как Макс ловко ему вернул его же собственную подъёбку… и, не желая продолжать этот разговор — не желая говорить с Максом об Игоре, при одной мысли о котором у него, у Андрея, начинает сладко щемить в груди, Андрей снова попытается перевести разговор на сигареты:

— А я, между прочим, у тебя спросил тоже… и ещё раз спрашиваю: кто в город из наших поедет — не знаешь?

— Не знаю, — коротко отзывается, словно отмахивается, Макс. Затянувшись, он медленно выпускает из вытянутых трубочкой губ одно за другим несколько сизых колечек дыма, не сводя при этом с Андрея внимательного — вопрошающе пристального — взгляда; расплываясь, колечки сизого дыма один за другим растворяются в тёплом майском воздухе. — Так вот… если мы оба с тобой эстеты, то… давай, может, а?

— «Давай» — что? — Андрей, говоря эти два слова, вдруг понимает, что именно Макс имеет в виду — что он, Макс, ему предлагает, и лицо Андрея на какое-то мгновение каменеет, но уже в следующее мгновение усилием воли Андрей изображает на лице непонимание.

— А то! — Максим, снова затягиваясь, пристально смотрит Андрею в глаза; он ждёт, что Андрей что-то скажет ещё — как-то отзовётся на его напористо выдохнутое «а то!», но Андрей молчит, не меняя выражения лица, и Максим, резко выпустив изо рта струю дыма одним энергичным выдохом, недовольно морщится: — Чего ты, бля, смотришь, словно не понимаешь?

— Не понимаю, — Андрей, никак не ожидавший от Макса такой прыти, по-прежнему смотрит на Максима так, словно он действительно не понимает, о чём тот говорит… а может быть, он действительно ошибся? Может быть, догадка его неверна? Андрей смотрит на Максима вопросительно и вместе с тем подчеркнуто недоумённо, лихорадочно думая, как ему на всё это реагировать — реагировать в том случае, если он Максима понял правильно.

— Хуля здесь непонятного! — живо отзывается Максим, то ли поверив, что Андрей в самом деле не догоняет, что к чему, то ли меняя в разговоре тактику… во всяком случае, живость в его голосе настоящая — вполне искренняя. —

Давай, бля… давай раскрутим его, раскатаем, пока он ещё не освоился, и… попихаем его — покайфуем с ним в попец… а?

Максим, говоря всё это, смотрит на Андрея так, словно он, Максим, говоря всё это, щедро распахивает перед Андреем врата рая, где вечно молочные реки гламурно омывают вечно кисельные берега.

— На! — неожиданно жестко выдыхает Андрей, и взгляд его становится таким же жестким, как интонация. — До дембеля месяц остался, а ты, бля… ты что — на зону захотел?

Аргумент этот — про зону — возникает в голове Андрея неожиданно, и Андрей, мгновенно за него уцепившись, тут же приводит его, чтобы разом осадить Макса — охладить, остудить его не в струю взыгравший пыл. Но на Максима этот аргумент должного воздействия не оказывает, — глядя Андрею в глаза, Макс, ни на секунду не задумываясь, тут же отмахивается от слов Андрея как от пустых, ничего не значащих, и делает он это с лёгкостью — говорит с напором, одновременно приводя аргумент свой:

— Хуля, бля, зона? Мы аккуратно…

— Аккуратно, бля… как же! В прошлом году, когда шел осенний призыв, трое сержантов за это самое — получили срок? Получили. Вместо дома — на «дизель». А тоже, бля, думали, что аккуратно…

— Хуля ты равняешь? То, бля, козлы были… уроды! Упились — и долбили пацана полночи, очко ему измочалили — разорвали-раскурочили… я ж не об этом — не о таком — тебе говорю! Можно ведь… по-другому можно, по-хорошему! Без всякого, бля, насилия — без всякого принуждения… можно? Можно! Ты, по-моему, когда в бане сегодня этим бойцом любовался, именно об этом думал… а? — глядя Андрею в глаза, Максим снова приглушенно — едва слышно — смеётся. — Только честно, Андрюха… честно признайся: ты в бане сегодня — думал об этом?

— О чём — «об этом»? Ну-ка, ну-ка… уточни, пожалуйста!

— А хуля, бля, уточнять? И так всё ясно: думал ты, на голого птенчика в бане глядя, как бы вставить ему — засадить в попец по самые помидоры… что — не так разве? Я же видел,

Category: Геи