Подмышка Часть 1


[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Какой мудак придумал пустить по пригородному расписанию устаревшие купейные вагоны известно было одному только господу богу… Формально соблюдённое количество вагонов дачно-индустриального направления обладало вдвое меньшим количеством посадочных мест, и утренне-вечерние часы пик превратились для любителей посеять клубничную коноплю на делянке и для страстно мздоимствующих пригородных гастербайтеров в увлекательно-сплачивающее души до кучи с телами путешествие сквозь размеренный перестук железнодорожного пространства.

Особенно отвлекали от привычных тягостей и забот отдельными полутарочасовыми тяготами и заботами вечера отъезжающих из города пятниц. Не обязательно тринадцатых — кипевшие, начиная с подножек рейса, вулканически-адские страсти штурма цитадели железнодорожного отправления Федю_Крюгера на борт не брали бы лишь по детской простодушности его мировоззрения: в мельканьи набитых сухпалочной колбасой и саженцами грядущего урожая авосек, в переливах отборного просторечия и в самозабвеньи индивидуальной целеустремлённости просто не было места для наивных голливудских мечтателей…

Лариса Светельцина была не знакома с жилищными проблемами Фёдора Крюгера — в основах своего мировосприятия она предпочитала быть «тундра тундрой», но добираться до дому вне зависимости от чисел месяца и дней недели: в деревенской избушке без всяких, к её сожалению, курьих ножек, зато с мышами, которых она азартно с самого детства боялась, её ждали «муж» и трое детей, которые отнимали у неё авоську с городскими продуктами и остатки надежды на сколь-нибудь благополучный исход её жизненного существования… Работавшая когда-то скромной учительницей младших классов с нескромными помыслами о светлом сразу для всех будущем, теперь «Лариса Андреевна» въябывала на пятилетках капиталистического строительства простой штукатурщицей, а некогда заоблачный герой её девичьей мечты кроме самовоспроизводства в трёх своих практически не отличимых от него копиях интересовался вообще фиг его знает чем и фишки жизненной совсем не рубил…

Та предсентябрьская пятница сразу не задалась — помимо обычного мудачья на перроне убытия тут и там мелькали лица исполненные непредвзятого оптимизма и пограничного идиоэнтузиазма: на дачи ломанулись любители проведения за шашлыками встречи предстоящего «дня знаний» своих чад…

— Ларочка, для моих захвати… Я не могу на выходные! Сверхурочка… Вот — пять баночек только… — умоляюще размахивала догорающим бычком перед Ларисой её непосредственная начальница по ведру и затирке Мария Египтовна, или по-соседски тёть Маша.

— Хуй! . . — Лариса внимательно оглядывала перрон на предмет предстоящего пробития бреши в готовых к неотвратимому штурму спинах.

И потом, с обрывающей руки торбой со «сверхурочными» тётьмашиными сгущёнко-тушёнками, пробираясь к заветной подножке, вспомнила, что у тёть Маши — единственной родной души в этом адище города — ещё и фамилия была Етитина!

Граждане страны победившей от всего на белом свете Независимости осаждали пригородные вагоны с таким рвением, что у стороннего наблюдателя могло сложиться неверное впечатление того, что поезд, причём последний, уходит на седьмое небо, прямиком во всеобщее счастье! Машинист исполнявший роль Гавриила сурово-пофигаистично взирал на творившееся на перроне в ожидании предусмотренного дорожным расписанием сигнала своей пневмоэлектрической трубы.

«Блин, ещё повезло… «, подумала Лариса, когда втискиваемый в вагон поток застопорило в узком коридоре межкупейного сообщения. Попасть в купе поближе к окну в такой день конечно же не грозило, и бесспорной удачей было хотя бы не оказаться в переполненном тамбуре или в тесном закутке возле когда-то сортира.
То, что счастье ей жалобно улыбнулось, она поняла, когда прямо перед лицом её оказалась одна из опущенных фрамуг-форточек — помереть от духоты, во всяком случае, теперь не грозило. Она с трудом пристроила под ногами свою тяжеленную сумку и в две руки обессиленно облокотилась на распахнутое окно — до отбытия оставалось ещё пару-тройку обычно самых невыносимых минут: уличный зной августа наслаивался на физическую сверхактивность масс, а воздух ещё не трогался с места. Мокрая от пота, она чувствовала себя в полной заднице — ей казалось, что с неё просто лило… (Натурально сладкие извращения! — прим.ред.)

— Присаживайтесь! — голос из-под неё донёс до её слуха не сразу воспринятое здравомыслящим разумом.

Она взглянула вниз — под ней делал попытки осводить «для женщины» откидывающуюся коридорную сидушку какой-то с хера выискавший джентльмен в бликующих на солнце давным-давно не очкастых глазах. (Хочешь ощутить, каково это, быть предметом женских сплетен? Вытворяй с ней все что хочешь. В этом тебе помогут таблетки из нашего магазина. Закажи прямо сейчас! — добрый совет)

— Постою! — Лара резко отдёрнулась на автопилоте: в чудеса ей уже напрочь не верилось, а вот суеты по перемене с трудом выисканного в борьбе своего расположения она не выносила.

Полупризрачное движение под ней замерло, и она вновь повисла на форточке. Поезд тронулся.

«Блин, ну и дура!!», наконец, очнулся в ней запоздавший со своими тормозами здравомыслящий разум — ногу жало перекошенной сумкой, под сиську неудобно жала какая-то оконная перепонка, от встречного прямо в лицо ветра наверняка утром будут обветрены губы… «Предлагали ж тебе! Бля… Жопой лень шевельнуть было что ли?» Лариса на чём свет стоит думала о своей предшествующей, настоящей и предстоящей жизни в самых самонелестных тонах…

Вдобавок до прочего приходилось нависать над этим «жентльменом» с нижнего этажа, чтобы в окружающей тесноте просто не лечь уже на него…

***

Александ р Дегрейтеров работал начальником участка оптоволоконной механики легендарного имени фирмы, а попросту — старшим грузчиком в компьютерном. И поскольку в этот день младший грузчик на работу забил по осложнённо-внутренним мотивациям и на склад не явился, ему пришлось от утра до вечера самому пердолить на третий этаж прибывшую партию мониторов и лазерных принтеров. Но в отличие от перенапряжённых масс его окружения на паравозе всегда катался легко, в силу тщательно взлелеянного им в себе социального порока — оголтелой похуистичности. Ему было абсолютно по барабану, окажется ли он на «шикарной» нижней полке купе плотно стиснутым рядом сидящими жопами или прийдётся «куковать» по пояс свешенным в гости к громыхающим стыкам межвагонной сцепки. Возможно, именно поэтому в купе он попадал только раз в году, когда ездил в гости к бабушке в Кострому в период служебного отпуска на полуэкспрессе дальнего следования. А по утрам и вечерам, по дороге на работу с работы, единственным его упованием в адрес родимой фортуны было то, чтобы оказаться пропихнутым внутрь не среди окончательно встрявшего в локальный материализм мудачья: разговоры о «всё заебало» и «ты не мог бы мне одолжить» постоянно наводили его на предательскую мысль о том, что можно ведь, в конце концов, и воспользоваться уже возможностями окружающей безработицы и забить на мечты о неизбежной технологической сингулярности. Поэтому тридцатидвухлетний кузнец-самоучка Санька, по прозвищу «Балабес», старался втиснуться среди мирно дремлющих ветеранов всех возможных фронтов, среди бабулек с петрушками или, на крайний случай тёток с жизненным опытом на лице вместо желания постоянно пиздеть на ухо. Причём, с тётками как-то в последнее время особо везло — их с чего-то попадалось всё чаще, а самому Саньке их соседство импонировало всё больше.
..

С неизвестно какой-то ебучести случая теория невероятности подкинула Саньке в этот день откидную табуретку в заполненном до состоянья резины вагоне, и он оказался сидящим не на пошарпанном заколоченном унитазе и не на рифлёном железе подножки, а на частично лишь порванном дермантине поролонного сверхкомфорта. Он тут же почувствовал себя не в тарелке со своей индивидуальной благопристойностью среди всеобщей вокруг голой задницы и попытался восстановить паритет — предложил обменятся попутчице его лет с умотанно-интеллигентным лицом и какой-то право славно громыхающей торбой оказавшейся у него под ногами. Но краля оказалась ретивою, и отказалась. Санька вернулся на жопу и воткнулся интерфейсом в стартовавший навстречу ещё невидимым первым вечерним звёздам перрон.

Внезапно встал хуй. «Херас. . себе, утренняя эрекция ближе к закату!», внутренне рубанулся Санька с такой вдруг причуды своего организма, но был вовсе не против — хлынувший в окно воздух почти прикольно почти обвевал почти прохладой лицо, поезд набирал скорость, а сидеть всё равно приходилось в три погибели, так что заинтересовать этот его прущий в штаны «феномен» никого тут не мог…

Но ехать стало забавнее — Санька попытался посмотреть на вжатую ему между колен женщину и обнаружил, что при попытке поднять голову чуть ли не упирается в её левую сиську… Что не могло, конечно, не порадовать в его «осложнившейся» ситуации, невзирая даже на то, что взляд на женщину принёс дополнительный позыв жалости к ней — с обратной стороны сильно подпирали и приходилось ей виснуть над ним довольно круто. Санька сникнул взглядом на место, чтобы не глазеть в упор на округло-налитую красоту прущую в дешёвый ситец платья на оконные экс-гардины. И тут до него дошло. Он ещё раз приподнял глаза и опустил. Причина несвоевременного стояка выяснялась, кажися… Лёгкие порывы ветра долетавшие до Санькиного уровня едва ощутимыми поветриями живительного воздуха проходили в витке завихрения мимо прикрытых в этом трах-поезде глаз женщины под её поднятой влажной подмышкой… Рвущий мотню на штанах хуй тут же подсказал Саньке, что он невидим для окружения с его взлядом, как средневековый чудотворец в шапке-невидимке — позади в спину упиралась чья-то задница, а стоявший за женщиной пожилой пенсионер под грузом общественности взирал только прямо перед собою в окно, наблюдая там либо странную величину своей пенсии, либо свою вечную советскую молодость… Сама женщина же была полуотвёрнута лицом, да и глаза прикрыла… И Санька воззрился на её голую чуть не до сиськи, чисто выбритую подмышку во весь опор — со всей наглостью визионирующего на досуге эстет-ценителя высокого искусства. Было довольно жарко ещё, и ало-оранжевые закатные лучи били прямо в неё… пот в мокрой, смуглой от загара подмышке зарождался в едва заметных ямочках-щелках и собирался в играющие янтарными солнечными бликами бисеринки… а потом скатывался стремительно проливающимся ручейком в отворот платья на сиську… Вид Саньку просто безумил — было прикольно донельзя сидеть и наблюдать столь оттяжное явление — так близко, в десяти сантиметрах от его носа, и столь подробно наблюдать, как течёт нежно-ароматная женская подмышка ему доводилось впервые… Запах её был почти эфемерен — какой-то несущественный дезик терялся на фоне лакомо-мягкого естественного аромата её свежего пота, который в свою очередь смешивался с легчайшими дуновениями ветра, накрывал в безумную Санькино обоняние и доводил уже до начала отвинчивания болты на его мотне… Нестерпимо захотелось лизнуть. Чтоб не ипануцца окончательно, Санька засунул это своё «захотелось» куда-то поближе к жопе и попытался заглянуть за край материи, туда, куда стекали эти капли.

Но сиську видно было никак, да и пленяла она его сейчас отчего-то не по положенному куда меньше, чем эта маленькая мокрая покатая бугорок-ямка выпяченной подмышки.
.. Санька вдохнул ещё раз изо всех сил, до лёгкой ломоты в зажатом штанами стволе, и подумал: «Надо кончать!».

— Может присядете всё-таки? — он постарался придать голосу всю мягкую деликатность бывшего профессионального двоечника при обретении очередного зачёта…

[/responsivevoice]

Category: Странности

Comments are closed.