Чай из утренней росы Часть 7
[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Ужасно-противные мысли скакали в голове и стучали по вискам, словно кулаки по стене, когда я на следующий день в двенадцать часов пятнадцать минут стоял на улице Марата с тем же фотоаппаратом и прикрученным к нему длиннофокусным объективом.
«А вдруг он здесь один? А где она? Она вполне может веселиться с другим хахалем в той же Москве, а не с отцом. Постой-постой, тебя не туда понесло, а как же обнажённый рисунок? Вот именно — рисунок. Глупо, она может быть только здесь, с ним. Если отец рисовал её обнажённой, значит, обязательно был момент полного откровения — шампанское, поцелуи, разложенный диван. Мы знаем этих художников, рисующих молоденьких девушек без трусиков и лифчиков, они все до единого «падки к сладким пирожкам» — Шекспир: Чёрт возьми, при чём тут Шекспир? Короче, подлый отец приручил Ольгу к себе, и она здесь, с ним. Они вместе придумали Астрахань, которая оказалась Питером для двоих, постелью для двоих, «вокзалом для двоих» — Рязанов: Чёрт возьми, при чём тут Рязанов? А если отец один?».
Моя шпионская дозорная точка была неплохо скрыта тонкими деревьями на той стороне улицы, откуда я следил за красивым особняком «Дома Бажанова» в стиле северного модерна. На фасаде здания висела очень скромная по исполнению, но как бы двусмысленная по содержанию афиша, которая предвещала н е о б ы ч н о е я в л е н и е:
21 НОЯБРЯ. 13: 00.
ПРЕЗЕНТАЦИЯ ГОЛОЙ ВЫСТАВКИ МИХАИЛА САЕНКО.
Я вскинул фотоаппарат, примостил к нему глаз, точно по инструкции навёл объектив на резкость и нажал кнопку затвора, сделав снимок общего вида «Дома Бажанова» с этой самой афишей.
Приглашённый элитный народ постепенно прибывал, он был одет разношёрстно: кто-то изысканно, даже классически, кто-то — в джинсах, джинсовых куртках, слегка потёртых кожанках, но со вкусом самой лучшей рекламы глянцевых журналов.
Отца с Ольгой среди них я пока не заметил.
Дорогие иномарки, среди которых не было ни одной машины «Land Rover» , уже не помещались вдоль здания и стали парковаться через улицу с моей стороны, откровенно мешая моему наблюдению, и я решил немедленно перейти дорогу поближе ко входу.
Но стоять у входа и крутить головой было рискованно и опасно, потому что все гости стекались сюда, и я мог открыто засветиться. Надвинув козырёк бейсболки на глаза, опустив лицо к своей фотокамере, будто наблюдаю за счётчиком плёнки, я влился в общую массу, вошёл вовнутрь здания и тут же попал в перекрёстный сквозняк обрывочных фраз, говорили кто о чём. О японских красках на тигровом жире. О стиральной машине, безжалостно рвущей в клочья дорогое бельё. Об открытии международной выставки автомобилей будущего. О гадкой сиамской кошке, которая писает в тапки приходящих гостей. Об уникальной галерее художника-дельфина в Севастополе. О любимой певице Путина, которая родила два часа тому назад, но: по-моему: не от Путина, я толком не расслышал.
Охранный пост был серьёзным и внушительным. Один из четырёх стражей порядка внимательно изучил мою аккредитацию, заглянул под козырёк бейсболки, вернул мне документ и пропустив дальше.
Ожидая свою очередь в гардероб, я зорко оглядел просторное фойе — отца с Ольгой здесь вроде бы не наблюдалось.
Как только я получил гардеробный номерок, ко мне быстро скользнул молодой стюард и предложил шампанское на подносе. Я молча отказался коротким движением руки и поспешил по ступенькам, ведущим в какое-то помещение.
Это был огромный и ярко освещённый мраморный зал с длинными столами, покрытыми ослепительно белыми скатертями. На столах красовалась щедрая «поляна» бутылок, закусок, всевозможной горячей еды, фруктов, овощей, фужеров, рюмок, чашек и пузатых самоваров.
В конце зала виднелась широко распахнутая большая резная дверь, ведущая в смежное и самое главное помещение, откуда бросались в глаза очертания картин.
Мраморный банкетный зал имел четыре высоких и витых колонны, которые стояли в каждом углу и достигали потолка, украшенного весёлой мозаикой, к одной из таких колонн я очень удачно пристроился сбоку и как бы спрятался, но при этом хорошо видел и вход, и длинные столы, и открытую дверью картинной выставки.
«Мои коллеги фотографы» , которых здесь наблюдалось с огромным избытком, работали иначе: ходили смело по залу, трещали затворами и блистали вспышками ламп, у них — другая цель.
Я же не спешил, ждал, немного волновался, но был весь внимание.
Тысячи жадных губ — мужских и женских — полоскались в бокалах шампанского, рюмках водки, коньяка, виски и вина. Миллионы зубов молотили салаты, терзали куриные ножки, телячьи грудки и прочее, прочее.
Народ прибывал и прямым ходом окружал желанные столы.
В этом океане беспредельного питья и еды я никак не мог отыскать два нужных мне объекта: отца и Ольгу. Неужели ошибся?
И вдруг — чёрт возьми, наконец-то — со стороны картинной выставки вальяжно вошёл в мраморный зал мой отец с бокалом шампанского, на нём аккуратно сидел чёрный кожаный костюм, пиджак был расстёгнут, и под ним ярко горела жёлтая рубаха. По правую руку отца семенил толстый, лысый мужчина и курил сигару, по левую — размеренно шла худая и стройная женщина очень похожая на Ирину Хакамаду. Отец увлечённо о чём-то рассказывал, бурно жестикулировал, и через край бокала плескалось шампанское.
Ольги с ним не было.
Я вскинул фотоаппарат и вспомнил инструкцию: навёл на резкость и щёлкнул затвором, длиннофокусный объектив позволял снимать достаточно крупно, не смотря на то, что человек находился достаточно далеко.
Все трое неспешно подошли к столу, лысый толстяк взял бокал шампанского, сунул в руку «Хакамаде» , поднял свой, и они чокнулись.
Моя фотокамера снова примостилась к зоркому глазу, и снова щёлкнул затвором.
Увы, Хакамада оказалась ненастоящей, я точно разглядел, это был двойник.
И вдруг — чёрт возьми, наконец-то — по залу в сторону отца и его друзей шла: не шла, а порхала: не порхала, а струилась лёгким ветерком в голубом щёлковом платье моя Оленька — свеженькая, чистенькая, похожая на очаровательную живую куколку.
«ОПАНА!» — громко пропела моя душа. — «ВОТ ОНО! СЛУЧИЛОСЬ! ВСЕ В СБОРЕ!» , — я резко поднял фотоаппарат и был наготове, ожидая интересного, разоблачительного кадра.
Подлетев к отцу, Ольга запросто положила руку на его плечо, а лысый толстяк услужливо протянул ей бокал шампанского.
Я быстро щёлкнул затвором.
Секунда — и отец нежно поправил Ольгины волосы, упавшие на лоб, а потом что-то очень лестное сказал в её адрес.
Я в диком ужасе дрогнул всем телом, но сдержался и снова щёлкнул.
Дальше — хуже: для меня, для компромата — идеально.
Продолжая явно хвалить Ольгу, отчего та игриво смущалась, отец взял и надолго присосался к её в щёке.
Я вовремя успел, и кадр был сделан.
Утончённая «Хакамада» дружелюбно улыбнулась Ольге, о чём-то спросила, та охотно ответила и мягко положила ладошку на грудь отца, он засмеялся и тепло прикрыл Ольгину руку своей широкой «граблей».
Я тут же снял эту милую сценку.
Довольный отец смеялся, а Ольга протянула к нему губки хоботом слоника, ожидая прикосновения его губищ. Какой кошмар!
Но я снимал и снимал, компромат набирался довольно успешно.
К весёлой компании теперь подошёл мужчина очень похожий на Владимира Жириновского, пожал руку отцу, поцеловал дамам пальчики, подхватил лысого дядьку под локоть и повёл его в картинный зал.
Поскольку я всё время смотрел в объектив, то сразу заметил — Жириновский был тоже ненастоящий, а двойник.
Отец с Ольгой повернулись спинами, и лиц не стало видно, он привычным жестом крепко обнял её за талию, притянув к своему бедру, и они вышли из кадра.
Я щёлкнул затвором, а мои зубы скрипнули до боли.
Народ резко бросил трапезу, хлынул за «Жириновским» и лысым дядькой, отец с Ольгой на время потерялись.
Мраморный зал пустел, и я последовал за всеми, стараясь прятаться за спины и пробираясь то вправо, то влево в поисках своих «подопечных» , а передо мной невольно стали открываться живописные «шедевры» Михаила Саенко.
Это были двухметровые картины, исполненные маслом и обрамлённые резными полированными рамами. На них блистали в полный рост и в полной наготе известные политики, певцы, актёры, телеведущие и спортсмены: «Ирина Хакамада» , «Владимир Жириновский» , «Филипп Киркоров» , «Ирина Салтыкова» , «Максим Галкин» , «Екатерина Андреева» , «Светлана Хоркина» , «Виталий Кличко». Глаза разбегались. Часть персонажей огромных полотен откровенно стеснялись и прикрывали свои потаённые прелести то руками, то лёгкими платочками, то осенними пожелтевшими листьями, то круглыми блюдцами, то фужерами или чашками. Другая часть была полным бесстрашием в своём обнажённом обличии.
Толстый и лысый дядька с сигарой в зубах должно быть оказался самим Михаилом Саенко, потому что каждый второй пожимал ему руку и говорил что-то хвалебное и приятное.
Я повернулся в сторону и снова увидел отца с Ольгой, они стояли у картины, изображавшей «Ирину Хакамаду».
Я вскинул фотоаппарат и был наготове, плечи и головы посетителей иногда скрывали от меня то его, то её, и приходилось ловить удачный момент.
Глядя на картину, отец наклонился к Ольгиному уху и что-то прошептал.
Я щёлкнул затвором и притаился.
Закончив шептать, он мягко поцеловал Ольгу в мочку уха.
Я тут же щёлкнул.
Ольга повернулась к нему и с улыбкой показала кончик язычка, она играла и веселилась — сучья змейка! Отец оскалился грозным зверем и хотел тяпнуть за этот кончик — игривый сучок!
Затвор фотоаппарата снова щёлкнул.
Теперь их руки схватились сзади «любовным замочком» , а пальцы крепко сплелись.
Затвор не умолкал, щёлкал и щёлкал.
Я заметил, как Ольга замерла, потом резко обернулась назад в мою сторону и сильно забеспокоилась.
К великому счастью спина «Виталия Кличко» случайно, но вовремя закрыла меня.
— Мне кажется… где-то здесь… Костик… — испуганно и тихо сказала Ольга.
Отец удивлённо взглянул на неё и пробасил в своей актёрской манере:
— Акстись, душа моя! Да не услышит ВСЕВЫШНИЙ твоих наивных слов! Костик намертво присох к своему компьютеру, откуда здесь быть ему?!
— Оттуда — вон из тех папарацци… Я, кажется, сейчас видела его с фотиком, а не с компьютером…
— С каким «фотиком»? Он этот «фотик» ни разу в руках не держал! Ты перепутала! Тебе почудилось, душа моя!
— Может… и почудилось… может быть…
— Успокойся и займись мной, мне это так сейчас необходимо!
— Я, по-моему, только тобой и занимаюсь, — улыбнулась Ольга, — и все вокруг прекрасно это видят.
— Вот-вот, — подхватил отец и чмокнул её в носик, — чтобы все вокруг видели! Так и надо! Очень хорошо! Но будет лучше, если станут видеть как можно чаще! Пойдём-ка взглянем на королевские прелести Ирины Салтыковой!
— Уж нет, пойдем-ка взглянем на королевские прелести Филиппа Киркорова! . .
Я сидел за столом в гостиничном номере и пил четвёртую бутылку пива, опрокидывая горло «Балтики» в стеклянную кружку, а передо мной в тарелке лежали куски распотрошенной воблы.
Пил, закусывал и мрачно смотрел в окно на городской Петербургский пейзаж, медленно темнеющий.
В дверь негромко постучали.
— Да-да!
Женщина-посыльная — служитель гостиницы — вошла и сказала:
— Ваш заказ: фотографии и билет на САПСАН!
— Во сколько САПСАН?
— Через два часа, в 17: 30!
— Прекрасно, спасибо, — я встал, взял большой бумажный пакет и билет на поезд.
— Ещё пива, воблы? — спросила женщина.
— Пива бутылки две.
— Сейчас будет! — и она вышла из номера.
Я быстро сдвинул в сторону пивную кружку, тарелку с воблой, пустые бутылки, нетерпеливо достал из пакета кипу фотографий среднего размера и стал раскладывать на столе.
Фотографии убили меня, я увидел в них страшную правду моего дурацкого положения. Я никогда не думал, что существует такая огромнейшая разница между тем, КАК снимаешь, глядя в окошко фотоаппарата, и тем, ЧТО получается в результате. Получилась реальная бомба, которая взорвала мои нервы.
Вот отец целует Ольгу в щёку.
А вот он нежно поправляет прядь её волос.
А тут рука Ольги смело лежит на плече отца, она с явной любовью в глазах смотрит на него.
А здесь Ольга тянет к нему губы хоботом слоника.
А вот — «Хакамада» , она довольная что-то говорит отцу, а тот прижимает к своей груди Ольгину ладонь.
Здесь они сняты сзади, отец обнимает Ольгу за талию, они вплотную друг к другу.
А здесь отец скалится зверем и хочет укусить Ольгу за кончик языка.
Толстый и лысый дядька тычет сигарой в отца, а тот пальцем тычет на Ольгу, она схватила отцовский палец и хохочет.
А вот отец с Ольгой на фоне картины, он шепчет ей на ухо.
А здесь — целует Ольгу в мочку уха.
А тут она вовсю раздула щёки и дурачится, он жмёт их пальцами и смеётся.
Они снова стоят, отвернувшись спинами, их ладони скрепились «любовным замочком».
А здесь отец целует Ольгу в нос.
А вот, наконец, улица — около здания «Дома Бажанова» , отец на руках переносит Ольгу через лужу к своей машине «Land Rover» , она держит огромный букет цветов, а другой рукой обнимает его за шею и нежно прикасается своей щекой к его щеке.
В кармане неожиданно заиграл мобильник, я достал его и увидел, что звонит: Ольга.
— Привет! — бодро ответил я, будто ничего не случилось, а сердце заколотилось и застонало.
— Костик, привет! — раздался радостный голос — Как ты там без меня?!
— Скучаю! Ты-то как, гимнасточка моя?! Кувыркаешься?!
— Ой, кувыркаюсь, не говори! Тренировка за тренировкой, репетиция за репетицией! Устала до чёртиков!
— Да-а, твой тренер видать замучил тебя, гоняет и в хвост, и в гриву!
— Это точно, Костик: гоняет и в хвост, и в гриву!
Я слушал, отвечал, а сам глядел на мерзкие фотографии, где она целовалась и обнималась со своим «тренером».
— Ты хоть к великой русской Волге ходила?!
— Только сейчас оттуда, нам дали полчаса перерыва, и мы с девчонками были! Такая прелесть эта русская Волга: широка, глубока, стройна!
В дверь номера снова постучали, и вошла женщина-посыльная с двумя бутылками пива.
Я заспешил к ней, взял пиво и благодарно кивнул, женщина тут же скрылась за дверью.
— У тебя гости?! Я слышу, кто-то пришёл! — озорно и весело сказал Ольгин голос. — Я ревную!
— Да нет, у нас совещание в редакции!
— А-а-а, ты как всегда погряз в работе!
— Ну да, как и ты: только ты кувыркаешься: со своим «тренером» , а я нет!
— Что-что?! — не поняла она.
— Да ничего! Говорю, что долго беседовать не могу! Когда приедешь?!
— Через дня четыре! Я позвоню!
— Ладно! Звони!
— Всё, Костик, меня в зал зовут! Люблю, целую! А ты?!
Сказать «люблю, целую» я не смог, а просто дал резкий отбой и заорал на мобильник:
— Тебя не в зал зовут, а в постель, сучка!
Меня всего колотило, я закрыл глаза и пытался успокоиться, но ничего не получалось, тогда я потянулся к пивной кружке, взял её, хотел поднести к губам, но рука дрогнула, и пиво плеснулось на одну из фотографий.
Я так обозлился на кружку, что в затылке до страшной боли что-то застучало с грохотом молота и наковальни, а рука размахнулась, и кружка с невероятной силой была брошена в угол комнаты.
Она ударилась о толстый плинтус и глухо раскололась.
От яростного безумия я вдруг совершенно перестал себя помнить, цапнул со стола пустую бутылку и швырнул в сторону шкафа.
Бутылка угодила в его ребро и разбилась.
Нечеловеческий гортанный хрип вылетел из груди, и вот уже вторая бутылка шмякнулась в металлическую дверную ручку.
А третья попала в большое зеркало, висевшее на стене, и густой шумный водопад стекла хлынул на пол.
Дверь наотмашь распахнулась, и ко мне ворвались дежурная по этажу и женщина-посыльная.
— Ой! Ой! Ой! — заголосили они, схватились за головы и помчались назад.
Четвёртая бутылка пива — полная и закрытая — скользнула из моей руки мощной тяжёлой гранатой, полетела точно в дальний стул и с треском расщепила его спинку.
Два здоровых парня-охранника метровыми прыжками влетели в номер, а за ними — моя посыльная, истошно крича:
— Такой был тихий, спокойный, пиво сосал, и на тебе!!!
Я хотел схватить очередную бутылку, но неслабым ударом в лицо был повален на кровать, зато успел при этом вдарить ногой прямо ниже живота одному из парней…
САПСАН мчался с дикой скоростью. Я сидел у окна с большим фингалом под глазом, утопал в кресле и устало смотрел в кромешную темноту, где мелькали огни дорожных столбов и светофоров.
Фингал очень дёргал, и я прикасался к нему пальцем, а глаза всё равно слипались, и ужасно клонило ко сну. Я задремал, и мне сразу почудилось, что стремительно падаю в глубокую тёмную пропасть, где беспорядочно сновали маленькие огоньки. Мне почудилось, что могу неминуемо разбиться, но конца полёта и смертельного столкновения с землёй я никак не мог ощутить, всё падал и падал, а в ушах звенели вопросы:
— Как?
— Почему?
— За что?
— Когда?
Секунда-вторая, и пропасть резко перевернулась, изменив направление моего полёта, и стала горизонтальной длинной дорогой с рельсами, по которой летел уже не я, а сверхскоростной поезд САПСАН.
Он гудел, визжал, свистел, но те двое — застрявшие на рельсах — замерли и не двигались.
Это был отец с Ольгой.
САПСАН приближался, и столкновение казалось неизбежным.
И вдруг стало ясно видно, что отец и Ольга совсем не настоящие, а очень здорово нарисованные на больших листах ватмана.
Безжалостный поезд прогудел в последний раз и разорвал листы ватмана, растерзал на клочья…
Я нажал пальцем чёрную кнопку звонка под номером квартиры 140, немного подержал и убрал руку.
С той стороны зашаркали тапки, мигнуло круглое окошко смотрового глазка, потом щёлкнул замок, и дверь открыла Наталья — Ольгина сестра. На ней висел длинный красный халат чужого размера, который был слабо завязан поясом.
Она держала в руке большую расчёску, неспешно бороздила мокрые чёрные волосы, и гладко прилизанная голова удивительно походила на круглый мяч. На смуглом некрасивом лице не было ни грамма краски, и от горячей воды оно как бы припухло и стало ещё безобразней.
— Привет, — сказала Наталья и вовсе не удивилась моему приходу, удивилась другому. — Ого! Ты откуда такой? — и показала пальцем на мой синяк.
— С поезда… только что… — ответил я очень холодно.
Она неприятно улыбнулась, потому что некрасивые лица всегда рождают подобные улыбки, и спросила:
— Интересно, на каком маршруте раздают такие классные синяки?
— Москва-Петербург и обратно…
Я вдруг заметил, как она странно дёрнулась, а глаза-бусинки сощурились.
— Войти-то можно?
— Входи, — она шагнула в сторону, но совсем немного, почти оставшись на месте, словно в этом была какая-то игривая задумка.
Я пролез в прихожую и конечно задел Наталью — её задумка удалась, она цапнула меня за куртку, чтобы не упасть, и хитро усмехнулась.
— Тамара Петровна спит? . . — спросил я и рванул куртку из её пальцев.
— Мамы нет, она до утра в гостях, — с той же улыбкой ответила Наталья, убрала гребень в карман, облокотилась к стене и показала из-под халата смуглую ножку.
— Жаль… что в гостях…
— У тебя что-то важное?
— Вобщем… да…
— Скажи, передам.
Я внимательно посмотрел на неё:
— А знаешь, наверное, хорошо, что мама в гостях…
— Ты какой-то странный, Костик, и говоришь загадками, и синяк под глазом, а серьёзно — откуда он?
— Упал…
— На что? На большой кулак?
— На грабли наступил, а потом на них же упал, причём на свои собственные: Слушай, ты мне ничего более толкового не хочешь сказать?!
— Ты о чём? — её брови вздёрнулись, но прежнее спокойствие было удивительным.
— А ты сама подумай «о чём»!
— Не пойму тебя. Может горячего чайку с дороги? Или чего покрепче? Я действительно не знаю что предложить «толкового» в двенадцатом часу ночи. Тёплую постель? — Наталья была непроницаема, её спокойствие даже нельзя было назвать «спокойствием» , это был абсолютный штиль.
Я не выдержал:
— Слушай, Наталья, заканчивай! Ты прекрасно понимаешь, о чём я! Я же только что видел, как ты дёрнулась при слове «Москва-Петербург» , будто с тобой кто-то недавно обсуждал этот маршрут, и ты вспомнила! Не так ли?!
— Костик, ты действительно странный — возьми и сразу расскажи тебе, мало ли кто и что со мной обсуждал.
— Так-так, давай-давай! Можно и не сразу! — ухватился я. — Но всё-таки кто-то обсуждал?! Этот кто-то не твоя ли сестра, а? Говори-говори! А может у них были и другие маршруты?! Ты же в курсе всех дел, я чувствую! Тебе сестра молчать приказала, да?! — я упорно давил на неё.
— Ты, Костик, упал не на грабли, а на телеграфный столб, — ответила она, терпеливо выслушав меня, — почему я должна вот так просто всё рассказать? За какие коврижки?
— Коврижки?! — взбесился я и схватил её за горло всей пятернёй, но не сильно, а чуть-чуть. — Хорошо, что тебе надо взамен?! Я сейчас в таком состоянии, что запросто могу придушить, если будешь тянуть!
А Наталья вздохнула и протянула с невероятным сладострастием:
— Наконец-то… наконец-то я чувствую твою руку… я давно хотела этого… я всегда думала: неужели эта рука так несправедливо будет ласкать только одну мою сестру? . .
— Что-что-о-о?!
— «Что-что» , — передразнила она и положила свои мягкие пальцы на мою ладонь. — Дурачок, если возьмешь не за горло, а пониже, будет ещё лучше, вот что, — и она быстро скользнула моей ладонью на свою грудь.
— А ну, пусти! — крикнул я и вырвался. — А ты, погляжу, яблочко не лучше своей старшей сестры, недалеко упало от гнилого дерева!
— Я хоть яблочко, а ты лопух придорожный, на который кое-кто постоянно гадит. Я, Костик, действительно в курсе всех дел и знаю ТАКОЕ, что у тебя волосы дыбом встанут, даже представить себе не можешь, лопушок ты мой.
[/responsivevoice]
Category: Эротическая сказка