Воспоминания Часть 1 в Брянске

На фоне прожитых лет, когда лежишь на старом, уютном диване, не торопясь на работу, не забивая голову производственными проблемами, хорошо вспоминается всё самое приятное и запретное. Почему запретное? Читайте и делайте выводы.
Родился я в небольшом сибирском городке, достопримечательностью которого был оборонный завод, выпускающий что-то для ракетных войск. Отец мой работал на этом предприятии инженером КБ и счастливо бросил нас с мамой, когда вашему покорному слуге исполнилось 5 лет. Мама, кстати учительница русского языка и литературы, погоревала, но «утешителя» найти не спешила, посвятив львиную часть своего времени моему воспитанию. Я читал с 5 лет, писал и считал с шести, был самым маленьким посетителем нашей городской библиотеки. В школе до 5 класса был отличником, благодаря своей усидчивости и хорошей памяти, а то, что мама там преподавала, только помогало. К седьмому классу я подошёл симпатичным подростком с хорошей фигурой (спасибо баскетболу и лёгкой атлетике) . Тогда же начались мои сексуальные страдания, сопровождающиеся, как и у всех в этом возрасте, эротическими фантазиями, онанизмом и прочими «прелестями». В то же время я начал понимать, что смотрю на свою маму как-то по особенному, ни как на ближайшую родственницу, а как на женщину. Толчком послужил один случай. В один из дней я вернулся из школы пораньше — заболел учитель труда, зашёл в квартиру, открыл дверь нашей комнаты и застыл на пороге. На диване сидела абсолютно голая мама и примеряла трусики. Она испуганно вскочила, прикрывая руками крепкую, симпатичную грудь, а «киска» , поросшая светлыми волосиками, осталась открытой моему жадному взору. Мама спокойно сказала:
— Отвернись, — да я и сам быстро выскочил в коридор. Картина эта запала мне в голову прочно и надолго. Компьютеров в то время не было, и неоткуда было узнать, что тяга к материнским прелестям, называемая «инцест» , противоестественна и ненормальна. Ночью, представляя маму в лифчике и без, в трусиках и без, я ожесточенно надрачивал писюган и литрами спускал в трусы. И так почти каждую ночь. В то время маме моей было 33 года: симпатичная, с небольшой грудью, стройными ногами и немного тяжеловатой попкой. Всё своё время она посвящала работе в школе рабочей молодежи, куда её перевели год назад завучем. Мы жили в коммунальной квартире, которую делили с семьёй такой же разведёнки, как мама, Лиды.
У неё было двое детей: Фёдор — мой ровесник, и Нина старше меня на 2 года. Когда мама уходила вечером на работу, она просила Лиду проследить, чтобы я вовремя поел и лёг спать. Так и текла размеренно моя жизнь: школа, спортивная секция, дом, пока не произошло одно событие. Федьке, моему дружку и соседу, исполнялось n-надцать лет. Он старше меня на пару месяцев, и иногда это было решающим фактором в наших редких спорах. Событие решили отпраздновать в воскресенье в узком кругу наших двух семей, но в субботу матери позвонила подруга из соседнего городка и попросила срочно приехать, чтобы помочь с похоронами мужа. Мама засобиралась:
— Будь умником. Я приеду в понедельник, думаю, за два дня с тобой ничего не случится, да и тётя Лида присмотрит.
Она крепко поцеловала меня, взяла маленький чемодан с вещами и вышла из квартиры.
«Ура!» — воскликнул я про себя. Хотя особого контроля со стороны матери я не испытывал, но остаться одному на 2 дня было здорово, хотя я ещё не знал, как распорядиться со свалившейся на меня свободой. Мама оставила денег. Пойти в кино? Ну его на фиг! Купить пузырь? Да-а-а!!! И вот я, схватив сумку, иду к ближайшему магазину. К тому времени я уже год, как курил, да и выпивал иногда с друзьями. Мама подлавливала меня, читала нотации, но кончалось всё тем, что брала с меня самое честное-честное слово больше так не делать. И так до следующего раза.
Около магазина постоянно отирался Колян, неопрятный, дурно пахнущий мужик, весь в щетине и миазмах застарелого похмелья. Он был нашим соседом со второго этажа, запойным пьяницей и работал где-то сторожем.
— Сашок, привет! Как дел?
— Дядь Коль, возьми бутылку вина.
— У-у, салабоны, заколебали. Нальёшь?
— Нет вопросов.
Колян тут же схватил у меня сумку, деньги и помчался в открытую дверь подсобки. Минут через пять он вышел, довольно жмурясь.
— Слышь, я стопарь себе налил, остальное заткнул пробкой.
— Спасибо. Только, дядя Коля, матери:
— Могила! В первый раз, что ли.
— Я подхватил сумку и помчал домой. Квартира встретила тишиной и полумраком, только в квартире у Тюриных напевал тоненький голос. Я заглянул в комнату. Нинка сидела на диване, что-то шила и мурлыкала песню.
О моей соседке разговор особый. Некрасивая, с расплющенным толстым носом, крупной грудью, но очаровательными ножками и попкой, она закончила восьмилетку и училась в ПТУ на штукатура-маляра. Самое главное, в разговоре моих знакомых пацанов проскальзывали на неё характеристики, как на девушку, которая «даёт». Я жил с ней в одной квартире и как-то не рассматривал Нину, как сексуального партнёра.
-А Федька где?
— Они с матерью до вечера ушли к тёте Гале имениннику костюм шить. А ты что делаешь?
— Да ничего, только с улицы пришёл. Пойдем ко мне?
Она немного замялась.
— Шить надо: Хотя пойдём.
Войдя в нашу комнату, Нинка сразу же включила телевизор и уселась напротив, на кровать мамы. Телевизор — это круто! Не забывайте, шёл 1965 год, и люди с «ящиком» считались чуть ли не небожителями. Мама, хотя и получала немного, сумела за год скопить на маленький «Рассвет» , и он каждый день выдавал одну программу с 14 до 20, с обязательными новостями, вестями с полей и т. д.
— Как дела? — спросила Нина, запрыгнув на диван, предварительно включив телевизор.
— Нормально, — я медленно, с чувством, начал опорожнять сумку.
— Ничего себе, откуда такое богатство?

— Мать денег оставила, дядя Коля помог отоварить. Будешь?

— Я не знаю, мать унюхает — отпиздохает по первое число.
— Да не боись, зажуём лаврушкой, что в первый раз, что ли?
Нина задумчиво посмотрела на пузырь, и, видимо что-то решив, махнула рукой:
— Ладно, наливай, я сейчас с кухни чего-нибудь закусить принесу.
Она ушла, а я взял из серванта два фужера, протёр их и наполнил светло-коричневым портвейном. Первая у нас пошла хорошо и, не останавливаясь на достигнутом, тут же выпили ещё. Нина раскраснелась, у меня зашумело в голове — первичные признаки опьянения налицо, вторичные признаки пошли, когда я уселся рядом с ней на диван. Нинка внимательно смотрела какую-то лабуду по телеку, а, может, делала вид, халат на сиськах оттопырился и было видно, что лифчика на ней нет. Я её приобнял за плечо и, уткнувшись в телевизор, начал поглаживать, постепенно спускаясь всё ниже и ниже.
— Ты чо? — сняла мою руку Нина. — Не балуйся.
Я подошёл к столу и разлил остатки из бутылки себе и ей. Дружно выпили, закусили сырком, и я, осмелевший, обнял её уже двумя руками и полез целоваться. К поцелуям она отнеслась на удивление спокойно и, и наши губы слились (благо, полгода назад тренировался на однокласснице) . Пальцы мои легли на твёрдую грудку и начали её мять, особое внимание уделяя соску, торчащему, как спелая черешня.
— Саша, прекрати, не надо, — почему-то зашептала Нинка, вяло пытаясь снять мою руку, но тут опьянение достигло нужной кондиции, когда всё по барабану, и я стал аккуратно заваливать девушку на диван, опустив руку шаловливую на толстую, мягкую ляжку.
— Ой, что ты делаешь, — так же тихо прошептала Нина. — Я кричать буду.
— Кричи, дома всё равно никого нет.
Этот аргумент пробился в её сознание, и тело, обмякнув, приняло горизонтальное положение. Про еблю в теории я знал только то, что мне рассказывали старшеклассники, когда мы прятались за школой с папиросами, да и эти рассказы на 90% были выдумкой, хвастовством. Так, первое — это задрать до пояса халат, второе — попытаться снять хэбэшные, голубые трусы, но не тут- то было. Нинка забилась в тихой истерике, засучила ногами и попыталась огреть меня кулаком по спине, я разозлился и резко дёрнул трусы вниз так, что они с треском распались на две половинки. И тут я увидел пизду! Не на фотографии с карт, которые в поездах продают немые, а живую, покрытую светлыми волосиками. Нина, порываясь сесть, захныкала:
— Вот, трусы порвал, что я мамке скажу? Трусы-то у нас все считанные.
Она с интересом посмотрела на свою письку, затем на меня. Немного раскосые глаза, подёрнутые туманом алкоголя, как-то неестественно блестели, но, точно, не от слёз. Недолго думая я, в продолжение своих действий, положил ей ладонь на мохнатый пирожок, сжал, а пальцами начал водить по щёлочке. Там было мокро, и я, умный мальчик, догадался, что подруга возбудилась и потекла. Нинка прикрыла глаза и положила свою ладонь на мою.
— За то, что порвал мои трусы, поцелуй меня там, — и указала промеж ног. Опаньки! То, что всякие шалашовки у мужиков хуй в рот берут и сосут, я слышал, но чтобы пизду целовать — такое даже в ум не могло прийти. А Нинка продолжала:
— Мне один раз дядька взрослый так делал, знаешь, как приятно! А потом я тебе что-то покажу, не пожалеешь!
Она полу легла на диван, расставила ноги так, что вся её писька раскрылась, словно речная раковина, а я, как дурак смотрел и не знал, что делать. Хуй разрывал штаны, но я понимал, что без поцелуев, которые настойчиво просила соседка, кина не будет. Склонив голову к волосатой, непривычно пахнущей пизде, я впился губами в выпирающие половинки.
— Смотри, как они похожи на губы, поцелуй их в засос! Да, вот так! А теперь полижи языком, повыше, видишь бугорок? Да, да, ещё!!
Она стала выгибаться, насаживаться с силой на мой язык, который, честно говоря, уже устал проделывать скользкий путь вдоль волосатого пирожка, ия прикусил её за этот самый бугорок.

Нинка выдохнула, простонала что-то и затряслась, как в лихорадке. В рот мне брызнула пахучая, тягучая жидкость. «Обоссалась она, что ли? — подумал я, но тут же понял, что ЭТО на мочу не похоже ни по цвету, ни по запаху. Соседка открыла глаза, прошептала «Хорошо!» и начала стягивать с меня трико с трусами, обхватила руками хуй, быстро

Category: Миньет