Венера в униформе Пролог в Могилеве

Режущий звон вспарывает тишину и мгновенно вырывает меня своими ледяными когтями из сладких объятий Морфея, в которых я пребывал, отдыхая от утомительного дела служения двум капризным Хозяйкам, щедрым на изобретательные пытки и унижения, истощающие меня так, что под конец «трудового» дня я валюсь на свой тонкий половичок и проваливаюсь в сон, едва касаясь шершавой ткани. И хотя она нисколечко не спасает моё тело от колющих его неровностей, я уже давно не принцесса на горошине, чтобы замечать подобные мелочные неудобства. Право же, после «воспитательных процедур», которым меня подвергают мои Повелительницы, моё, превращенное в бесчувственный студень тело, не обращает ровным счетом никакого внимания на хребты цементного пола. Я вздрагиваю, как от удара кнута, и резко вскакиваю, чтобы пронестись сломя голову через багровый полумрак комнаты наказаний, соседней с моей берлогой и, преодолев множество ступенек добраться до обиталища моих Богинь, расположенных на втором этаже нашего необъятного, утопающего в роскоши особняка, который с некоторых пор стал мне не просто домом, а скорее местом заточения, где я провожу дни, ублажая капризных Обладательниц моего всегда готового к употреблению тела.
А ведь когда-то, еще совсем недавно, всё было иначе, и из колледжа я возвращался домой, а не в камеру пыток. Зудящая сирена вызывает в моей измученной и запуганной душонке спазмы животного ужаса и я — маленький, ничтожный комок дрожащей от ужаса плоти срываюсь, как ужаленный в зад спринтер и на полусогнутых несусь в будуары моих нетерпеливых Хозяек. Едва не разбив голову о низкий потолок грозящий вбить меня в землю я, плохо соображая со сна, быстренько выбираюсь в соседнюю комнату, заставленную разнообразнейшими орудиями пыток. В моей берлоге можно ходить, только согнувшись в три погибели. Это для того чтобы я привыкал к подобной позе, но здесь я могу ненадолго распрямить спину, конечно лишь до тех пор пока в поле зрения нет моих Повелительниц. Они неукоснительно следят за тем чтобы я передвигался исключительно так, будто на меня взвалили по меньшей мере килограммов сто. Мимо меня проносятся полочки на которых с прямо таки маниакальной аккуратностью разложены всевозможные приспособления для воспитания моей непослушной попки.
Блестящие силиконовые фаллоимитаторы, от тонкого анального дилдо которым мне расширяли анус в то время когда мой сфинктер был еще девственно узок и неприступен до перевитого узелками вен огромного чёрного плага, на который меня насаживают, когда я особенно провинюсь (ну или когда у Хозяек есть настроение поглядеть на корчащегося при каждом шаге раба, ходящего будто ковбой после трёх недель непрерывной скачки). От его вида мой анус сжимается от страха, превращаясь в микроскопическую точку, но вместе с тем горло наполняется вязкой слюной вожделения, отчего я вновь исполняюсь презрением к тому, кем стал. Просто маленькой грязной шлюшкой, одновременно и боящейся наказания и жаждущей, чтобы её выпороли как следует. Стеки и плети будто ружья ждут чтобы их взяли в сильные руки опытной Госпожи и обрушили на мягкую податливую плоть. Я стараюсь не налететь на стальные изгибы устройств, на которых мое тело, зафиксированное в самых невероятных позах, мычит и стонет под хлесткими ударами розг. Перед глазами неудержимо проносятся картинки, на которых я, извиваясь как попавший в капкан зверь, исхожу слюной и спермой перевитый шнурами и уздечками и корчусь под ударами плетей, каблуков, безжалостно давящих мои яички и хлестких шлепков затянутых в латексные перчатки ладоней, обжигающих мою алеющую попку. Нужно не дать этим проклятым видениям возбудить меня! Не хватало еще прибежать к Хозяйкам со вставшим членом! Такого зрелища, да еще и с утра они не потерпят.
Мой член должен висеть тонким бесполезным шнурком как показатель моего ничтожества и полной несостоятельности как мужчины. О-о-о и уж поверьте, ОНИ делают для этого всё возможное. Мой безвольно висящий членик можно завязать на морской узел или подвесить меня за него к потолку, но добиться достойной эрекции и использования по прямому назначению, увы, уже невозможно. Те далёкие времена, когда я мог сжимать в кулаке стоящий колом стержень, онанируя на грудастых девах в туалете канули в Лету. И боюсь безвозвратно. Однако изгибаться дугой как кран в кухне возбужденный от грязных мыслишек и предвкушения порочных экзекуций над собой он всё еще способен. Всё же, я должен поторопиться, поэтому, не тратя времени на потягушки и разглядывания орудий пыток, я взбегаю вверх по лестнице в холл. Оттуда опять наверх по высоченным, будто из сна Иакова, лестницам в Небо, в покои моих Богинь. Я ускоряюсь, обтекаю повороты коридора, которые безжалостно желают замедлить мое истовое стремление добраться до Божественных Опочивален, прежде чем оттуда раздастся второй звоночек, сулящий Наказание. О да, опоздать к Госпоже, которая, томно потягиваясь в кроватке, ожидает своего раба готового по мановению мизинчика на её ножке приготовить своим языком тело пробуждающихся Богинь ко дню полному удовольствий, немыслимо для такой послушной собачки как я.
Опоздать ко второму звонку значит не просто получить дополнительную порцию розг, количество которых всегда зависит лишь от настроения Хозяек, а нечто куда более унизительное и изощренное. Однажды я измученный вечерними пытками… пардон, Воспитательными Занятиями, настолько обессилил, что доковылял в спальню к Хозяйкам в тот момент, когда молоточек в куполе звонка уже отбил второй раз и глаза Госпожи, недобро сузившись, готовы были испепелить меня на месте. Вечером меня избивали и трахали во все отверстия в течении многих часов, а потом двое суток продержали в ящике, замотав скотчем в тугой кокон, не дающий пошевелить и пальцем. В собственных испражнениях, изредка доставаемый из своего склепа и побиваемый для развлечения неутомимых Мучительниц, я провел время в размышлениях о том, что такому слабому телом и духом мальчонке лучше бы никогда больше не огорчать своих Повелительниц опозданием к утренним процедурам. С тех пор я бью рекорды скорости на домашней дистанции «Половичок раба — Хозяйское Ложе» и молюсь, чтобы больше никогда в жизни так не оплошать. Самое страшное для спешащего на зов своих Повелительниц раба, это то, что пока я несусь по лестницам, я никак не смогу проверить раздался ли второй звоночек или нет, ведь слышно его лишь в моем жилище.

Толстые стены и расположенность в подвале не позволят зудящему треску звонка прорваться наверх. А потому мне приходиться лишь гадать вправду ли Владычица нажала на кнопку зуммера или ей просто захотелось подшутить. Спорить с Ней бесполезно, глупо, да и попросту опасно. Смеет ли ничтожный раб уличать свою Госпожу во лжи? Даже если она и солгала, это не имеет значения, ведь все слова, слетающие с её рубиновых губ непреложная истина и сомневаться в этом очень и очень чревато. Особенно если учесть суровый нрав моих Божественных Истязательниц. Ах, да, должен перед вами извиниться. В суматохе утреннего подъема я совсем забыл представиться. Спеша по изгибам лестниц попутно спешу исправить эту досадную и непростительную оплошность, за которую я, без всякого сомнения, должен понести заслуженное наказание. И прошу вас, не расстраивайтесь в том, что вы не сможете провести экзекуцию самостоятельно. Будьте уверены, что это сделают за вас мои Яростные Амазонки, которые будут только рады такому внезапно подвернувшемуся по руку поводу лишний раз потоптаться на мне своими остренькими каблучками. Давайте расставим точки над «и», чтобы в будущем не попасться в тиски недоразумений так же, как я попался в клетку собственной порочности. Ваш покорный слуга и рассказчик — смиренный Петер Краус. Совсем еще молодой человек.

Самый рассвет нежно трепещущей юношеской поры, которую я проведу не под окнами любимой девушки, а под задницами своей мамы и сестры. Да-да именно они и являются моими пленительницами, и с некоторых пор я обращаюсь к ним не иначе как с помощью разнообразнейших эпитетов, которые они заставляют меня сочинять. Ни о каких родственных узах речи больше не идет, посему ни на какое снисхождение я давно уже не могу рассчитывать. Из члена благополучной, респектабельной семьи я превратился в мальчика на побегушках, фактически лишенного этого самого членства (и в прямом, и в переносном смысле как вы могли догадаться ибо то, что болтается у меня между ног годиться лишь для того чтобы помочиться, но никак не для показания мужской силы). У нас довольно необычная семья надо заметить. Мне кажется, что именно в таких вот внешне благополучных семейных гнездышках на почве пресыщения всеми благами земными и появляются золотые яйца, таящие под сверкающей скорлупой тухлый букет всевозможнейших извращений, пестрящих изысканной садистской неповторимостью. Вот и наша пухнущая в достатке семейка не стала исключением из этого предположения. Длительному воздержанию когда-нибудь обязательно приходит конец, а попытки обуздать свои сокровенные фантазии неизменно терпят фиаско

самым роковым образом. И, как известно, тайное, рано или поздно становиться явным. Сейчас я проклинаю себя за то, что посмел требовать от реальности той же безопасности и подконтрольности, которую я имел в своих интимных мечтаниях. К несчастью именно я стал спусковым крючком запустившим механизм, который столько времени подавлял движение своих развратных шестеренок. Ну а дальше… остановить его я был уже не способен. Маленький снежок тронулся в путь, вниз по склону, и меня с головой захлестнула яростная лавина сексуальной разрядки. Наш социальный организм составляют, во-первых, Божественная Родительница — на людях, примерная мамаша, ослепляющая окружающих своей напускной праведностью в не меньшей степени, чем красотой (которая надо заметить просто сочится дьявольскими эманациями, заставляя мужчин пускать слюни неудовлетворенности на свои дорогие галстуки, заботливо повязанные им их обрастающими жирком и невниманием женами). Мама — глава компании занимающейся выпуском автомобилей класса люкс. Чем-то эти машины очень напоминают наше двухэтажное загородное жилище, в

Category: Подчинение и унижение