Про голышек Часть 1 в Луганске

Странно, прошло уже два года, как я выложил два кусочка «Ленкиной школы» — «Ленка. День первый» и «Старая коляска», но до сих пор время от времени приходят письма с просьбой рассказать что-то еще.
Вот я и решил еще раз вернуться к тем далеким временам, когда с нами, четырьмя детьми, происходили настолько странные вещи, что до сих пор вспоминаю: о чем со стыдом, о чем — с удивлением, о чем — с легкой грустью. Может быть, когда-нибудь расскажу о том, как дальше сложились наши жизни (самое интересное: никто из нас не стал ни поклонником БДСМ, ни, тем более, педофиликом) . А пока — мне бы разобраться, с чего же все начиналось:
Была суббота — второй день после отъезда предков и моих, и Ленкиных — в командировку. Настроение у меня после школы было не очень. Во-первых, я не утерпел и все Мишке рассказал про вчерашнее. Он, понятно, тоже захотел голенькую карапузку повоспитывать, так что надо было теперь придумать, как его к нашим играм подключить и как бы Ленку к этому подготовить осторожненько. Меня-то нахальство вчера выручило, но кто ее знает, если и Мишка так же нагло ее раздевать полезет, как она отреагирует.
Во-вторых, Ленка опять неизвестно где шлялась.
В-третьих — когда наконец-то соизволила прийти домой, то сразу начала хамить. Мол, я ей не папа, почему она мне дневник показывать должна и с чего я вообще раскомандовался:
А главное — когда взял я ее без разговоров за ухо, развернул спиной к себе, открыл ранец и вытащил из него дневник, выяснилось, что эта гнусная девчонка умудрилась-таки схлопотать «трояк» по русскому. Как мы с ней вчера ни готовились — все без толку.
Насчет оценок я ей все объяснил еще утром: учиться ей полагается на «пятерки». За каждую «четверку» уроки она будет делать голышом. За тройку — крепко отшлепаю, а с трусами попрощается до следующего похода в школу. За «банан» накажу на неделю. Ну и, само собой, любое за непослушание будет получать по справедливости.
А раз трояк она все-таки принесла, а сегодня была суббота, голопопые выходные Ленка себе уже обеспечила.
Я порадовался, как предусмотрительно определил это правило — не «до утра», а «только когда будешь в школу собираться». Настроение малость поднялось. Только вот Мишка придти завтра должен, как же быть? И тут до меня дошло, что никак быть не надо, наоборот, все замечательно. Кто ж Ленке виноват, что она наказана? Вот и будет при Мишке ходить, как заслужила.
Начал я, не теряя времени, вытряхивать ее из школьной формы. Но тут эта девчонка, которая утром мои правила выслушала и сказала, что все поняла, вдруг начала брыкаться и буянить.
Я понял, что утром она такая сговорчивая была, что лежала у меня на письменном столе на одеяльце, которое сама постелила, и вот-вот уже кончать собиралась: я твердо решил, что утром и вечером обязательно будем устраивать «дочки-матери»: буду проверять чистоту как следует, а потом детским кремом смазывать и давать ей «погулять», как младенцу распеленатому. И, само собой, лапать-шлепать-щекотать без перерыва, чтоб не ленилась, напищалась от души, наагукалась, намахалась как следует ручками-ножками, зарядка ей только на пользу пойдет.
Что соседи ее визги услышат, я не боялся: дом-то у нас не то, что панельные хибарки. Стенки настоящие. Когда у соседей музыка на полную включена — у нас еле слышно. И дверь входная двойная, с тамбуром.
Ленка очень полюбила наши «дочки-матери» — обычно я ей давал кончить в это время. Скажешь «прошу к столу» — стелит себе одеяло быстренько, клееночку (чтоб одеяло не мазать) , крем кладет, свою тоненькую свечку, и сама запрыгивает. Нет, конечно, она все делала, когда ей скажешь — попробовала бы не сделать! — но тут видно, что самой не терпится:
Свечка зачем? Просто я, если дело было вечером и спешить некуда, иногда развлекался тем, что в как следует смазанную попку ей эту свечку вставлял полностью, а ей надо было ее не посеять, пока под моими руками выплясывает. Иначе связывал руки и кончить ей не давал дооо-олго, бывало, и по целому часу Ленка по столу скакала и пищала от щекотки, а попка от шлепков была как у павиана, но как ни канючила «дав: давай, пожалуйста: » — к ее письке я не прикасался.
Руки приходилось связывать потому, что когда Ленке (и Ирке потом) кончать не давали, они от такого издевательства зверели совершенно. Ничего не соображали вообще, пыхтели, рычали, скулили, вообще превращались в животных и не понимали ничего, кроме того, что им срочно надо кончить! Никакие запреты онанизма тут уже не помогали. Даже со связанными руками, если их отпустить, ухитрялись тут же кончать с дикими воплями, просто потеревшись об угол стола, держишь их на кровати — если она попкой кверху, то тут же ногами собьет на одеяле складку и по ней елозит, или до твоего колена доберется:
Но про это я еще расскажу, а то что-то вперед далеко забежал.
Ну вот, раздеть я ее, ясно, раздел, но вела себя Ленка безобразно: верещала, руками закрывалась, даже меня «дураком» обозвала.
Такое никак нельзя было прощать. Понятно, если я с первых дней ее на место не поставлю — она мне на шею сядет и ноги свесит. Да и я всерьез разозлился. В общем, вытащил я из шкафа батин широченный ремень, голышку между колен зажал и:
И понял, что воспитатель из меня никакой. Жалко мне было эту дуреху, хоть плачь. Хнычет это несчастье, ручонками попку маленькую прикрывает, просится: Конечно, не стал я ее лупить. Отпустил. А она давай сразу хихикать, словно и не было ничего. И лапками сиськи и письку тут же прихлопнула, не дает мне с ними поздороваться даже. А я же с утра соскучился!
И тут я до простейшей штуки додумался наконец, гений. Раз я не хочу, чтоб Ленка руками закрывалась и мне мешала — так надо ей просто их связать. И наказывать не придется, и она наглеть не будет.
Закрыл нашу комнату на ключ, чтоб Ленка не смылась, и начал шарить по углам. Никакой веревки у нас в

комнате вроде бы не было. В шкафу я только свой рюкзак отрыл, отстегнул от него лямки, но они неудобные были явно.
Тогда повел это чудо за ухо в их комнату. И сразу же на столике туалетном увидел штуку что надо: десять метров крепкой ленты, из которой Ленка себе банты делала.
Крутил я голышку по-всякому с полчаса, наверно. Все плохо было: то она связанными лапками попку прикрывать может, то письку, то до сисят не доберешься. В конце концов, я все-таки нашел идеальное положение для ее рук. Видали, как примерная школьница за партой сидит? Вот так ей лапки и сложил, только за спиной: словно она себя за локти держит. И лентой хорошо сбинтовал вместе от запястий и почти до локтей.
Красота вышла! Лента — не веревка, Ленке ничего не режет, и лапы не затекают. Хоть неделю так бегать может. Так вот и появилась самая первая упаковка девчонок. Так мы ее и назвали: «школьница». Да и лентой или бинтом часто пользовались и в других случаях потом.
Полапал я ее от души, потормошил, шлепком по квартире бегать запустил. Догоняю — шлепну и опять отпускаю. Смотрю, и сосочки уже у моей малышки заторчали, и глазки блестят. Проверил — и писюнька влажная.
А тут еще больше удовольствие получил: захотелось этой дурехе пописать. Давно, наверно, хотелось, только сказать стеснялась, а сейчас совсем приспичило. А дверь в туалет у нас на защелку закрыта. То-то она наплясалась перед этой дверью! Не стану ж я ее развязывать, раз наказана за дело, правильно? И за спиной эту защелку открыть пыталась, и даже зубами, но так и прыгала, скрестив ноги, чтоб не описаться, пока не дала клятву вечного послушания и не признала, что она — глупая маленькая девчонка, которую надо уму-разуму учить и воспитывать.
Открыл я ей дверь — не может оно при мне, это самостоятельное чудо писать, видишь ли!
Плюнул я, сгреб ее в охапку, занес в ванну и стал над ванной держать: ну, как маленьких девочек держат, чтоб те пописали. Крепится из последних сил. Стыдно ей, видите ли!
— Замечательно, — говорю. — Тебе и должно стыдно быть. В следующий раз будешь слушаться, так останешься на воле, в пампасах, и писать будешь сама, прямо как большая. А сейчас лучше запомнишь, как себя вести положено.
Нажал я ей чуть повыше лобка, тут уж не утерпела:
Подождал, пока все не выльется, еще понажимал, чтоб убедиться, что эта дурочка не терпит дальше, потом подмыл ее хорошо, сопли и слезы смыл с мордашки, утащил в комнату, положил на кровать.
Взял крем, говорю:
— Ну-ка, ножки пошире.
Смотрю, слушается. Урок зря не прошел. Мажу ее письку и беседуем:
— Все поняла?
— Все:
— Что будет за четверку?

— Как будешь делать? Я что, буду из тебя клещами тянуть?
— Голышом буду: Ой, Боренька:
— Так, теперь давай на пузо, ножки пошире и задери повыше попку, ее тоже намажем. А за тройку что?
В общем, весь наш с ней уголовный кодекс она мне рассказала, хотя от стеснения прямо вся красными пятнами пошла.
Развязал Ленке лапы, говорю:
— Видишь, когда слушаешься — тебе же лучше.
Надо, думаю, проверить, насколько я ее приручил уже. Сел в кресло, говорю:
— Иди сюда, ножки пошире и письку руками раскрой — я еще посмотреть хочу.
И тут Ленка вдруг: «Не буду!», и к двери рванула — в свою комнату смыться решила.
А я вдруг вспомнил, как на улице какая-то маманя своего ребенка тащила. И решил попробовать. Догнал Ленку, просунул руку вверх ладонью ей между ножек — так, что ладонь ей на письку легла — и потянул назад, к себе, и вверх. Когда у голышки ноги оторвались от пола, она стала падать вперед и руки к полу вытянула. Но шмякнуться я ей не дал: согнул вторую руку в локте и подставил малышке поперек грудок.
В результате Ленка повисла в воздухе ко мне боком, спинкой вверх. Писькой на одной моей руке лежит, сисятами на другой. Хочешь верь, хочешь нет, но оказалось, что вырваться она из такой ухватки (мы ее потом «подъемным краном» назвали) никак не может! Сколько она ни пыхтела, как ни болтала руками и ногами, спастись ей была не судьба. Только писькой по моей руке елозила, а все на месте.
Потаскал я ее по комнате, начал соображать, что еще в такой позе придумать

Category: Совершенолетние