Чай из утренней росы Часть 4
[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]- Да! — с гордостью ответила мама. — Хотя папа давно живёт в другой семье, но до сих пор очень хорошо нам помогает, очень!
— А у нас дворники сплошные калмыки! — сказал отец. — Я их, правда, не кормлю, но однажды сдуру доверился и попросил помыть машину! Помыли так, что весь багажник поцарапали!
— Надо же! — всплеснула руками Тамара Петровна. — Это всё потому, что не кормите! Я вам точно говорю!
— Позвольте, но вы-то кормите, а ложку с вилкой киргизка всё равно упёрла!
— Есть предположение, Юрий Семёныч, — ответила мама, — что муж не давал своей жене мои изумительные салаты, всё сам ел, она и обозлилась!
— Что вы говорите?! Какой нахал!
Поражаясь отцовской манере и ещё больше — памяти Оленькиной мамы, я улыбнулся, перестал слушать их разговор и посмотрел на младшую дочь Тамары Петровны.
Наталья, сидевшая рядом с ней, являла собой абсолютно противоположный образец, нежели старшая сестра — образец дурнушки, словно их изваяли разные отцы.
Глаза Натальи были похожи на маленькие блестящие бусинки. Широкий и чуть вытянутый нос имел небольшую горбинку. Тонкие, длинные губы открывали во время еды некрасивые мелкие зубы. Пышные и чёрные как смоль волосы были накручены «наивными барашками» , спадали ниже плеч и почти прятали смуглое от природы лицо. Под белой рубахой, вышитой южным красным солнцем и разлапистыми пальмами, торчали два бугорка созревшей девичьей груди — недавней выпускницы одиннадцатого класса.
Наталья поймала мой любопытный взгляд и вопросительно уставилась на меня.
Я взял и подмигнул, чем вызвал, как мне показалось, лёгкое смятение непорочной юной девы, в чём тут же усомнился.
Нежно прикусив круглую головку большого маслянистого грибка и подчёркивая двусмысленность этого момента, она пронзительно стрельнула глазами-бусинками, то ли действительно желая чего-то, то ли мелко и шутливо озорничая.
— Всё! Хватит! — долетел голос Тамары Петровны, и бурная волна эмоций захлестнула её. — Хватит про киргизов и калмыков! Я, конечно, всех очень люблю, мы раньше жили огромной единой страной!
— Калмыки и сейчас в составе России… прошу прощенья… субъект Российской федерации, — вставил отец.
— Ну и что?! Этот субъект всё равно далеко! Сейчас этим людям безумно трудно: все деньги они отсылают детям, жёнам, матерям, у них не хватает порой на еду, а ещё платить за жильё каждый месяц по десять с лишним тысяч! Вот и получается — Горбачёв преступник!
— Мамочка! — взмолилась Оленька.
— Ну что «мамочка»?! Я же не об этом хочу сказать, это так, к слову! Хватит, оставили киргизов и калмыков!
— Действительно… пора… — аккуратно одобрил отец.
— Юрий Семёныч, — приказала Тамара Петровна, — я требую шампанского в каждый бокал! Я хочу продолжить свой прошлый тост! Вы не представляете, какая мечта овладела мной! Она не даёт мне покоя уже несколько дней! Шампанского!
— Да-да! Готово! Прошу! — заспешил отец, разливая шампанское.
Тамара Петровна взяла бокал за длинную ножку и неожиданно встала.
Мы все разом поднялись как по команде.
Она радостно посмотрела на меня, потом на свою старшую дочь, а затем сказала так, как может сказать только любящая мать, окрылённая великим счастьем нашего брачного союза:
— Я хочу стать бабушкой как можно быстрей! Я хочу внуков! У вас скоро свадьба, а зачать ребёнка можно и сейчас! Девять месяцев пролетят со свистом, и я — Боже мой — уже бабушка!
Оленька поперхнулась и не на шутку закашляла. Я быстро помог несчастной и несколько раз нежно похлопал по спине.
Тамара Петровна почти взахлёб говорила:
— Теперь, когда вы, наконец, обрели официальный статус мужа и жены после двухлетнего гражданского проживания.
..
— Обретут… в декабре… прошу прощения… — всё так же аккуратно вставил отец.
— Я не поняла, Юрий Семёныч, — удивилась она, — у вас есть сомненье, что полтора месяца изменят положение дел?!
— Ни-ни, — помотал он головой, — у меня никаких… Я так, чисто формально, протокольно что ли…
— Все «формальные протоколы» , Юрий Семёныч, уже подписаны два дня назад, теперь у них начинается ЖИЗНЬ! И я вправе иметь внуков да поскорей!
— Действительно… пора…
— Тогда пьём! — прокричала Тамара Петровна. — Пьём! Пьём! До дна!
— Ура-а-а! — добавил отец не то в шутку, не то всерьёз. — Ура-а-а!
Все выпили и сели кроме Оленьки, которая не стала делать ни того, ни другого — она откровенно, как говорится, приземлила свою маму на землю:
— Мамочка, какие сейчас внуки, какое там «скорей» , о чём ты говоришь, родная? Мы с Костиком очень любим и хотим детей, но: но не в ближайшее время:
Я дёрнул Оленьку за руку в надежде, что она сядет за стол, но не тут-то было.
— А как же спорт, гимнастика? Ты об этом забыла? У меня же всё расписано на несколько лет вперёд: 2010-ый, 2011-ый, соревнования, поездки, заграница, планов громадьё. И мне что… отказаться? Запереться дома как курица-наседка и нести яйца? Мамочка…
Я снова дёрнул Оленьку, и на сей раз она села на стул.
— Ты прекрасно сказала: «курица-наседка»! — восторженно оценила Тамара Петровна. — Это так здорово, по-нашему, по-женски! Курица-наседка, а вокруг много жёлтых цыплят, и рядом — старая пеструшка со старым петухом! Что ещё надо человеку?!
— Позвольте, — усмехнулся отец, проглотив селёдку «под шубой» , — старый петух должно быть я?
— Ну конечно! — с радостным откровением ответила она. — Кто же ещё!
— Спасибо…
— Нет, Юрий Семёныч, «спасибо» вы скажете не мне, а нашим молодым, когда они родят вам внуков!
— Да ничего мы не родим в ближайшую пятилетку, мамочка. Мы заняты по горло.
— А вот это уже не по-нашему, не по-домашнему, не по-женски! И если бы сейчас был с нами твой папа, он бы тоже не одобрил! — осудила Тамара Петровна. — Ваши дела можно временно отложить ради детей и внуков! Вон, Алсу второго ребёнка родила и снова вернулась на сцену, и ничего!
— Ты не путай, дорогая мамочка, певицу со спортсменкой по художественной гимнастике.
— Интересная новость, — заметил отец, — с каких это пор Алсу стала певицей?
— Да какая разница, Юрий Семёныч, я говорю вообще… — ответила Оленька. — Певица может петь и при таком весе, как Монсерат Кобалье, к примеру. А спортсменка рухнет при первом прыжке, если ещё умудрится сделать его.
Тамара Петровна настойчиво продолжала:
— А почему ты думаешь, что после родов располнеешь как Монсерат?! Ничего подобного, ты к этому не расположена!
— Вот именно, — поддержал отец, — до Монсерат Кобалье ещё далеко.
— Это в каком смысле… далеко? . . — не поняла Оленька и развернулась к нему всем телом.
— Да нет… я… я в смысле полноты… толщины…
Молчаливая Наталья снова иронично хмыкнула, но гораздо громче.
Оленька кисло улыбнулась, и взгляд её был настолько пронзающим, что отец не выдержал и быстро перекинул весь удар на меня:
— Костик, а чего ты молчишь, сын мой? Твоя жена старается, надрывается, а ты молчишь, хоть бы мяукнул.
— Мяу! — сказал я. — Нет, если серьёзно, то мы действительно заняты по горло и даже выше, по уши. У нас у каждого только началась раскрутка наших дел: у Оленьки в спорте, у меня в творчестве. Мне, например, скоро сдавать роман, потом — как всегда — дадут поправки, надо сидеть переделывать, а затем — ещё четыре вещи в перспективе.
Надо писать пока редакция даёт возможность, у меня договор с ними на три года. Вот так, Тамара Петровна. Мы не против детей, но дайте поработать, успеем ещё.
— Вы-то успеете… а я, может, не успею поглядеть на внуков…
— Мамочка, ну зачем так трагично, дорогая?
И тут Тамару Петровну пробил сильнейший накал эмоций:
— Эх, вы-ы-ы! Величайший Достоевский, глыба творческой мысли, колосс психологической драмы имел кучу детей и писал при этом, писал и писал, оставаясь иногда совершенно нищим!
— Мамочка, — осторожно сказала Оленька, — поэтому Костик и я не хотим быть нищими родителями, повторяя пример величайшего Достоевского.
— Я говорю о высшей материи, доченька! О предназначении человека, который, прежде всего, заботится о продолжении своего рода!
Проявив огромную жалость, а может быть актёрские способности, отец успокоил Тамару Петровну:
— Наша дорогая МАМА, прошу не нервничать, вам обязательно будут внуки в ближайшее время! Это дело я беру на себя! И только на себя! — и стукнул своим тапком по моей ноге.
Я понял отца, и по цепочке наступил Оленьке на ногу.
Она хмыкнула и прикрыла лицо рукой.
Молчаливая Наталья теперь издала громкий ироничный звук:
— Хе-хе!
А Тамара Петровна, ошарашено глядя на моего отца, спросила, запинаясь:
— Как это… как это, Юрий Семёныч: это как вы берёте на себя? . . Позвольте: я что-то:
— Это — аллегория, Тамара Петровна, иносказание! Имелось в виду, что я чаще вижу наших молодых и могу ускорить этот процесс своим словом, напутствием, пожеланием!
— А-а-а-а, теперь поняла, Юрий Семёныч! — она улыбнулась. — О, Господи, наконец-то поняла! Вы всегда вовремя во всех вопросах и порой так неожиданно!
Отец поднялся, поклонился почти до самого стола и торжественно произнёс:
— За вас — нашу несравненную МАМУ и Тамару Петровну! Сын мой, всем шампанского! У меня — тост!
Я разлил по бокалам шампанское, и все замерли.
— Друзья мои! — загадочно начал отец и сделал театральную паузу, потом внимательно поглядел на Тамару Петровну и продолжил. — Хочу признаться, что сидя за этим столом, меня как-то странно клонит на правый бок! Представляете, сяду прямо, а натура так и тянет свалиться вправо! А кто справа? А справа — притягательная женщина! Так выпьем за магнит нашей души — Тамару Петровну!
— Браво! — оценила она. — Браво! Так коротко и так образно!
Все бокалы звякнули и были выпиты до дна.
Отец тут же спросил:
— А как дела, Тамара Петровна, у вашей младшей дочери, нашей молчаливой Натальи? Что по жизни? Какие мечты, какие планы, ведь школа уже позади?
— А пусть эта молчаливая Наталья сама и ответит, — кивнула мама на младшую дочь, — скажи-скажи, что ты придумала по жизни! Это — ужас!
— Я не придумала, мамочка, а надумала, пойду в Юридический институт, — тонким, но совсем не робким голосом ответила Наталья.
— Вы представляете, Юрий Семёныч?! — Тамара Петровна даже содрогнулась. — В Юридический, на следственно-криминалистический факультет! Она только об этом и мечтает! Какой ужас! Будет с бандитами общаться!
— Почему «общаться»? — возмущённо сказала Наталья и добавила так искренне и убеждённо, что сразу захотелось поверить в её мечту. — Бороться с преступностью, мама! Бороться!
— Боже! Вы слышали?! Это она-то будет бороться с преступностью!
Меня, откровенно говоря, до того поразили Натальины слова, что тот маслянистый грибок, который она эротично кусала, был напрочь мной забыт, и я увидел сейчас очень серьёзно настроенного человека.
— Прекрасно сказано: «бороться с преступностью»! — произнёс я. — Человек стремится к благородному делу! Молодец!
— Костик, — возразила Тамара Петровна, — что же в этом прекрасного и благородного?! Ничего себе «благородство» : каждый день глядеть на эти убийственные рожи! Страх господний!
— Да подождите, Тамара Петровна! Ей, по-моему, и страх ни по чём!
— Да какой там страх, — сказала Оленька. — Она в детстве каждый день на крышу высоченного дома лазила. Заберётся, сядет и смотрит вниз на девчонок, рисующих на асфальте зайчиков да цветочки. Однажды поспорила с мальчишками и перелезла по пятому этажу с одного балкона на соседний, и две шоколадки выиграла.
Мама прикоснулась рукой к сердцу и воскликнула:
— Боже мой, Оля! Ты когда об этом вспоминаешь, мне аж дурно становится!
Глядя на юную героиню, отец задумчиво протянул:
— Ага-А-А, вот мы оказывается какие… а лицо у тебя смиреной пассии… очень интересный типаж, достойный кисти художника…
— Какая там пассия, господи! — ахнула Тамара Петровна. — Криминалист!
— А почему бы и нет, мама? По-твоему криминалист не может быть пассией? — с достоинством ответила Наталья.
— Ах, молодец! — одобрил я. — Вот молодчина! Извините, Тамара Петровна…
— А знаешь что, Наталья… — сказал отец, приглядываясь к ней, — я давно хочу написать тебя… эти завитушки волос… этот тёмный цвет кожи… эти непохожие ни на чьи глаза с острым блеском маленьких бриллиантов… Ты как относишься к моему предложению?
Оленька опередила сестру и не очень довольная помотала головой:
— Та-а-к, художники воспарили…
— Не знаю, — ответила Наталья и опустила лицо, — меня никто никогда не рисовал.
— Вот и попробуем! Тут главное терпеливо сидеть и позировать! Вытерпишь?
— Да всё она вытерпит, Юрий Семёныч! — решительно сказала Тамара Петровна. — Когда захотите, тогда забирайте и рисуйте! Это даже очень хорошо, может к искусству приобщится и забудет своих бандитов! . .
Юй Цзе быстро убрала взгляд, не в силах больше смотреть на то возбуждённое место голого императора, что находилось ниже живота.
— Глупышка, — сказал он, — ты просто ещё не представляешь, до чего приятно лежать со мной. Привыкай-привыкай. Ты же знаешь, что ни одна из моих наложниц, кроме тебя, не удостоена чести родить мне наследника. Ложись, Юй Цзе, смелее, — и взял её за руку.
Панический страх охватил девушку, и она отскочила назад.
— Прошу вас, император, только не сейчас! Прошу! Я не готова! Давайте вечером, умоляю! — она подняла трясущиеся ладошки и прикрыла лицо. — Умоляю!
— Ну-ну-ну! — успокоил он. — Что ты? Что ты? Нельзя же так нервничать и превращать самый сладкий момент жизни в пытку! Перестань!
Глаза Юй Цзе увлажнились, и по щекам покатились слёзы.
— Ну-у, во-о-т, — расстроился император, — мы заплакали. Подойди ко мне, я вытру.
Она подошла, и он ладонью промокнул слёзы — заботливо и нежно.
— Больше так никогда не делай, не плач в таких моментах. Хорошо?
— Хорошо… — дрогнувшим голосом ответила она.
— Умница. Ладно, успокойся, тебе нельзя волноваться, сейчас просто одень меня, и ты свободна до вечера, — он присел на край постели и вытянул ноги.
Юй Цзе быстро схватила штаны, засуетилась, желая быстрей закончить процедуру и удалиться.
— До чего же ты глупышка, — засмеялся он. — Совершенная глупышка. Ребёнок ты мой.
Юй Цзе натянула штаны на ноги императора, он встал с постели, и девушка подняла их выше, наконец-то спрятав возбуждённое императорское достоинство.
Надев халат и завязав его широким атласным поясом, она вздохнула и замерла.
— Вот и всё, молодец. Дай мне свои губки, я поцелую тебя, и можешь идти.
Юй Цзе покорно подставила губы — это было проще в данной ситуации, император ровно три раза мягко поцеловал её и кивнул на дверь.
Она подняла ладошки маленькой лодочкой, поклонилась и ринулась прочь.
— Погоди, — остановил он, — забыл спросить: мой слуга Ван Ши Нан не слишком назойлив по отношению к тебе?
— Нет, — сказала она, уже держась за ручку двери, — он только дарит подарки.
— Какие?
— Сладости.
— А беседы ведёт с тобой?
— Иногда.
— Какие?
— Рассказывает сказки.
— О чём?
— О любви.
— Ступай и позови Ван Ши Нана.
Юй Цзе стремительно вышла.
Император потрепал за ухо спящую на подушке собачонку, и посмотрел на дверь, где уже смирно стоял слуга Ван Ши Нан.
— Ты как всегда очень скор, словно слышишь за дверью мои слова, — не совсем довольным тоном проговорил император.
Слуга промолчал и поклонился.
— Подойди к окну и посмотри во двор.
Ван Ши Нан засеменил к окну, отдёрнул штору и стал смотреть.
— И что ты видишь?
— Котлы с водой, — спокойно ответил слуга.
— Ещё.
— Колесо для ломки костей.
— Ещё.
— Беседку с пиалой для яда.
— И что бы ты выбрал?
— Ничего.
— Как «ничего»? А если бы я приказал тебе? — в голосе императора прозвучали повелительные нотки.
— Не вижу причины, — смело ответил Ван Ши Нан и повернулся к нему, — я служу вам честно и преданно.
Император хмыкнул и ответил:
— А мне кажется… что честность и преданность ты слегка омрачил…
— Чем же?
Император теперь буквально выкрикнул:
— Своим чрезмерным вниманием к моей любимой наложнице Юй Цзе!
— Я верен вам как старый пёс, готовый не пить и не есть ради вашего здоровья и процветанья, император. Не стоит слушать глупую девочку.
— У меня, Ван Ши Нан, для моих ушей есть источники посерьёзней, чем глупая девочка!
— Придворные Мандарины?
— Ты слишком дерзок, чтобы я отвечал тебе!
— Моя д е р з о с т ь не выходит за пределы того, что каждый день я снимаю пробы с вашей пищи, ваших напитков и ваших мазей, чтобы не допустить отравления императора хитромудрыми Мандаринами. И вы прекрасно знаете об этой моей… д е р з о с т и… — слуга поклонился.
Император помолчал и покрутил головой, разминая шею, а потом сказал уже несколько щадящим тоном:
— И всё же, Ван Ши Нан, чтобы ты выбрал из этих трёх вариантов, коснись вопрос твоего наказания: быть сваренным заживо в котле? быть заживо раздавленным колесом? или войти в беседку и выпить пиалу с ядом?
Слуга молчал и глядел себе под ноги.
— Я же не тащу тебя во двор, Ван Ши Нан, я просто требую простого ответа.
— Вошёл бы в беседку… — через силу ответил слуга.
— Так вот, я не желаю тебе даже этого, поэтому очень прошу: утихомирь свой жаркий пыл старого жеребца к моей юной наложнице Юй Цзе, — и тут же спросил совсем о другом. — Как там утренний чай? Готов?
— Готов.
— Идём же.
Ван Ши Нан развернулся и первый пошёл к двери.
Открыв дверь, он шагнул в сторону, учтиво пропуская вперёд императора…
Соседняя комната была большой и просторной.
На полу лежал пёстрый дорогой ковёр.
С потолка свисали голубые и лёгкие драпировки, напоминая застывшие морские волны.
Все стены были украшены мечами, кинжалами и круглыми щитами, с блестящих поверхностей которых глазели барельефы тигров, львов, леопардов и драконов.
У каждой из трёх дверей комнаты находилось по два стражника с тонкими и длинными пиками. Как только вошёл император — стражи порядка, словно заведённые механические болванчики, одинаково потоптались на месте в знак приветствия, подняли пики и снова замерли.
По обе стороны открытого окна красовались в шёлковых платьях особо приближенные Мандарины — человек десять. Они поклонились и застыли в подобострастных позах.
[/responsivevoice]
Category: Эротическая сказка
