Сексуальная история Часть 10

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Я взял женщину за плечи — тугие мускулы ходили под слоем жирка. Повернул к себе спиной. Глубокая ложбинка вдоль хребта начиналась от шеи и убегала в складку между ягодиц. Справа и слева от нее на спине проступали пластины мускулов. Хороша! Сложением похожа на спортсменку из той атлетики, которую почему-то называют легкой — на метательницу диска или, даже, ядра. Я положил ладони на верхушки ягодиц, скользнул к самому их низу и слегка сдавил. Ощупал ляжки и, повернув ее передом, осмотрел живот. Очень походило, что женщина еще ни разу не родила.

— Отвечай, раба, как тебя звали в вашем племени — спросил я.

— Сорожка — тихо выдохнула женщина.

Толпа за моей спиной опять развеселилась:

— Вот так сорожка — маленькая рыбка!

— Да, ее наверно зовут щукой.

— Или сомихой. Уха из нее будет наваристая.

И компания принялась громко обсуждать, какие блюда стоит приготовить и из каких частей ее тела.

— Ясно, для чего он покупает эту гору мяса: на святом празднике ее сварит и накормит весь род.

И тут женщина под моими руками затряслась… Видимо, она поверила, что ее собираются купить для ритуального людоедства на каком-то празднике. О таких ритуалах мне приходилось неоднократно слышать в этом мире. Не знаю, правда ли случалось такое, или все это было сказками. Чтобы успокоить, похлопал ее по щекам:

— Отвечай, Сорожка, ты детишек уже рожала?

И опять покорный вздох:

— Не успела…

В этом мире молодые женщины всегда рожают в первый год замужества. Лада — редкое исключение. Значит, она была выдана замуж совсем недавно.

— Говори, ты брюхатая?

— Не успела.

Скорее всего, попала в плен до завершения медового месяца. Где сейчас ее муж? Погиб ли он при нападении врагов или остался жив и тоскует по своей ладе? Ну, это все лирика.

— Сколько вас захватили?

— Меня и сестру… Но ее в жертву принесли…

Я щупал ее крупные груди, такие упругие с розовыми сосками. Женщина стояла неподвижно, все так же опустив голову и покорная своей злой судьбе. Не плакала, не сопротивлялась. Что за люди в этом мире, почему так легко покоряются чужой воле? Ведь понимает, что ждет ее беспросветная жизнь у хозяина, тяжелая грязная работа и насилие господина над ее телом.

— Ты, наверное, буйная, что двух нурманов мало-мало не утопила? — продолжал я расспрос.

— Тогда испугалась я сильно, а так мы смиренные, не бедовые, — и опять вздохнула — надо было мне самой утопиться, да забоялась…

За осмотром рабыни я и не заметил, как подошел взъерошенный Медведко. В девичьем ряду потенциальные покупатели поймали его на обмане — пытался выдать Зорьку за невесту-девственницу. Обман быстро раскрыли и незадачливого продавца мало не побили: кому нужна несозревшая девчонка, да еще без целки! Так и не удалось ее продать. Медведко со злости выпорол Зорьку и, когда мы возвращались, отвез с торгов обратно домой.

Мне очень хотелось купить Сорожку. Медведко понял это и сразу включился в игру.

— Не покупай ее. Их бабы бестолковые неумехи, а все потому, что нет у рыболовов обычая баб и девок пороть розгами. Чтобы догадливыми были, мужу или хозяину услужить старались. Кровь им не разгоняют, не красуются они телесами перед соседскими парнями и их матушками. Ты подумай, девку выдают замуж, а жених до того ни разу не видел ее зад и ляжки!

— Нет, нет! У них баб порют и из покорности не выпускают.

Надзиратель тут же разложил Сорожку на земле и начал проверять, как она переносит порку. От первого же удара розгой Сорожка закричала:

— Ай-я! Мамынька!

Женщина словенка от такого наказания и не поморщилась бы.
Ясно: «рядовая не обученная». Надзиратель был вне себя от бешенства, но цену ему пришлось сбросить. Эта женщина не могла быть ходовым товаром — слишком высокая, не бойкая, плохо переносящая боль. По меркам ромеев она годилась только в качестве доступной рабыни для удовлетворения похоти корабельной команды. В далеких торговых плаваниях ромейские навигаторы обязательно держали на корабле рабыню для похоти, а то и двух. Вот такая судьба ей светила… Мяли бы ее матросы на гребных скамьях по десять жеребцов каждый день, наливали нутро спермой. Не на долго ее хватит, а потом измочаленную женщину выбросят за борт, как сломанное весло.

Сорожка держится руками за красные полосы на ягодицах, Медведко срезает с ее лодыжки ременную петлю. А я вручил торговому надзирателю статер в обмен на рабыню, ошейник и ее одежду. Чудная одежда: короткие как шорты штанишки, рубаха-распашонка едва зад прикрывает и длинные ноговицы — то ли гамаши, то ли чулки без сл? да. И в довершении долгополый плащ из рыбьей кожи.

Интересная получилась картина. Впереди по торговой площади идет Медведко — поперек себя шире, на шее княжеская золотая цепь. За ним я — не мал, не велик — веду на поводке эту голубоглазую белобрысую каланчу в странном одеянии. Но народ нами не интересуется, ту и не к такому привыкли. Нет уж, ромеи не понимают прелести в этом роскошном теле. Я хочу наслаждаться им со вкусом, не спеша. Это не хитроумная Елена. Сорожка, простая душа, будет служить безропотно, покорно отдаваясь господину. Может и правда, стоит посылать ее каждое утро нырять в реку за рыбой? Но, главное, сегодня же буду ее трахать, втыкать ей свой член-уд до самого пупа! Пусть широко раскинув ляжки принимает мое семя! Буду лежать на широком теле беловолосой Сорожки, качаться на ее мягких округлостях:

Сорожка — бывшая раба, третья жена Воина.

Вы, детки уже большие и я расскажу вам, как стала женой вашего отца. А младшеньким еще рано знать, что их мать была рабой купленной на торгу, да еще не девушкой целкой, а женщиной из далекого племени. Дома я была уже замужем и любила своего ладу не меньше, чем потом любила вашего отца. Восемнадцать деток родила я вашему отцу. И все сейчас живы. И двойни были и тройня, сама удивляюсь, сколько детишек на свет между моих ляжек выскочило. Ни одна другая жена столько детей ему не принесла.

Месяца не прожили мы с первым мужем, налюбиться не успели, как захватили меня с младшей сестрой во время рыбалки нурманы. Только мы сети поставили, выскочила из засады их ладья и повязали рыбачек… Захватили они нас между делом, по дороге на торг. И, желая своих богов задобрить, на первой же ночевке принесли в жертву мою сестренку. Повесили ее на дереве и радовались, что вороны слетелись мертвую клевать. А если бы не приняли ее вороны, то на следующей стоянке меня бы повесили на дереве. Страшно мне было, все время ждала, что и меня принесут в жертву или насиловать будут. Но спасли боги.

А на торгу посадили меня на бревно в бабьем ряду. Сижу голая среди других голых рабынь. Два дня сижу, а никто меня не покупает. Других женщин понемногу уводить стали покупатели, а меня не берут. Очень я высокого роста. Смотритель ругаться стал, грозит плетью отстегать.

— Встань, поверти задом, потряси грудями — кричит.

Но тут ваш будущий отец подошел. Потом говорил, что я ему сразу понравилась. И заплатил за меня вчетверо больше того, что мужатая баба стоила.

Перед этим выпороли меня розгами и кричала я сильно, маму свою звала. В нашем народе ни детей, ни баб никогда не пороли. И в заводе такого не было! Это здесь девушкам каждый год розгами кровь разгоняют, их попки и ляжки парням показывают. Но вы уже в здешнем обычае выросли. Видела я как ты Краса, и ты Зорька на скамейке задочки поднимаете, когда вас женихи розгами порют.
Симпатию им показываете. Да разве это порка. Знаю, сговаривались вы со своими женихами, чтобы они нежно вас пороли, не терзали до крови.

Но буду дальше рассказывать. Дали мне одеться в мою рыболовную одежду, накинули на шею удавку и повели на пристань. Только я все боюсь: когда он покупал меня, другие люди говорили, что эту рабыню на святом празднике сварят и ей всех родовичей накормят. Вот вы смеетесь, а мне было не до смеха. Приводит меня на пристань, там на огне в большом котле вода кипит. Стою и думаю: на куски меня порежут или живой в этот котел затолкают. Страшно это быть рабыней проданной.

Но господин мой, ваш будущий отец, не стал меня убивать. Завел в клеть, уселся на соляные мешки, а меня перед собой поставил. И смотрит на меня. Долго смотрел. Ух страшно было… А потом начал меня щупать во всех местах, как вы, сыночки, на вечерках девушек щупаете. Что тут рассказывать — сами все знаете, не маленькие. Во всякое время, что парень с девушкой, что мужик с бабой, одинаково играю. Какая уж тут тайна.

Щупает он меня, а в углу клети рабыня Елена сидит. Вы ее хорошо знаете. Сейчас она постарела, сморщена вся, а тогда и спереди и с заду была кругленькой. Но мне она тощей казалась, как и все словенские женщины. В нашем племени женщины постоянно в холодной воде рыбу ловят. Чтобы не мерзнуть надо хороший жир под кожей иметь. Потому мы со всех сторон полненькие. Сидит Елена отвернувшись, на нас будто не смотрит. И вдруг заговорила:

— Господин мой, Воин, ты желаешь, чтобы эта рабыня забрюхатела или ей напиток дать?

Ох, как стыдно мне стало. В нашем роду в слух никогда такого не говорили. И как это можно желать, чтобы женщина праздная ходила, не брюхатела? А у Воина глаза смеются и он отвечает:

— Пусть рожает, Она баба здоровая и детки будут хорошие.

А сам начал рубашку с меня снимать. И вот стою перед ним с голыми титями, которые до него только мой первый муж трогал. Вы все по рождению словене и знаете, в ваших родах заголять тити у свободной женщины считается большим срамом. Но я была рабыней и хозяин мог меня всяко заголять. А потом распустил завязки и снял с меня штаны рыболовные. Дома то мы в платьях ходили, а на рыбалку короткие штаны надевали. И стою перед ним опять голая, как на торгу стояла. Взял он меня за кунку и стал пальцем в щелке шевелить. И так мне в животе горячо стало, ноги задрожали и, чувствую, что между ляжек мокро.

Скоро вы, сыночки, женитесь, тогда я вам на ухо шепну, как жену ласкать-дразнить. Чтобы она ноги лучше раздвигала, сама под вас напрашивалась. Но такое можно только с глаза на глаз рассказывать. И вам, дочки, перед свадьбой расскажу кое-какие тайности.

Стою перед ним голая и не знаю, что дальше будет. Поняла только, что не убьет меня хозяин, а под себя положит. Но так, для баловства мной воспользуется, или постоянной наложницей-подстилкой сделает, не ведала. И в мечтах того не было, что стану законной женой старейшины, князя походного, самого храброго и богатого среди всех словен.

Стал господин — ваш будущий отец — мне живот и ляжки гладить, да так нежно гладит, что и сказать нельзя. Потом расстелил на мешках мой плащ из рыбьей кожи и крепко шлепнул меня:

-Ложись, горемычная.

[/responsivevoice]