Мичман Дольский Часть 3
[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]- А вы думали — вас сюда что, курить взяли да байки травить? А ну встать! И отправляться в камбуз! Не то вместо картошки гальюн драить пойдёте! Марш!
Матросы встали и, бубня под нос ругательства, всё же пошли работать.
— Ну, что же ты, Миша? — обратился Мордюков к Дольскому. — Пожёстче надо! — и, хлопнув приятеля по плечу, он удалился к своему отделению.
«Пожёстче… пожёстче», — словно заклинание, твердил про себя Михаил, направляясь в камбуз.
В дверях его встретил радостный возглас Шестакова:
— О! Кого мы видим! Наш шеф-повар пришёл!
Матросы, уже сидевшие на табуретах вокруг кастрюли с очистками и занятые делом, заулыбались. Кок подошёл к мичману.
— Значит так, эту корзину картошки перечистят — меня позовёшь, я ещё выдам.
И вышел из камбуза.
— Ну, что ж ты его отпустил? — не унимался Шестаков. — Поговорил бы, у вас ведь столько общих тем. Обсудили бы кулинарные рецептики. «А как вы делаете такой-то салатик? А я туда добавляю трюфеля и анчоусы. А какое ваше любимое блюдо? Пирожное Птифур? А я предпочитаю устриц в лимонном соке». — Шестаков припоминал названия блюд, вычитанных им из ресторанного вестника, который он, как и любую книгу, попавшую ему в руки, прочитал от корки до корки.
Матросы уже откровенно смеялись.
«Пожёстче», — снова вспомнилось Мише. Он набрал воздуха в грудь и крикнул, пытаясь подражать интонации Мордюкова:
— А ну, прекратить!
Шестаков поднялся со своего места и сделал шаг по направлению к мичману.
— А ты мне рот не затыкай, Миша. А то у меня ножичек в руках, как бы худым не кончилось. Впрочем, я тебя и без ножичка в любой момент в бараний рог согнуть могу, ты ж знаешь. Стоит мне тебя… как бы это сказать… попросить как следует, и ты сам вместо меня картошку чистить будешь, да потом ещё весь камбуз языком вылижешь, ты понял?!
У Дольского на глаза навернулись слёзы. Он пытался справиться с ними, пытался что-то сказать, но предательский ком в горле не позволил ему произнести ни слова. Отвернувшись, он поспешно выскочил за дверь камбуза.
Близкие слёзы — это был просто бич для Михаила. Он с детства был таким: чуть что — в рёв. И, к сожалению, с возрастом это не прошло. Он не был трусливым, в училище часто дрался и спокойно переносил боль. Но от обиды Миша ревел, как пацан, и не в силах был сдержаться.
Вечером, после ужина, к нему подошёл Шестаков и тихо проговорил:
— Спустись-ка в трюм, мичман. Разговор есть.
Дольский догадывался, что у него за «разговор», поэтому не пошёл. Через четверть часа Шестаков снова подошёл к нему:
— Я тебе что, шавка цепная, чтоб сидеть и ждать тебя чёрти-сколько?! — злобно прошипел он, наклонившись к мичману. — Сказано, спускайся в трюм, не то все узнают о том, что ты уже не целочка, понял?
Выхода не было. Через пять минут Михаил пришёл, куда было велено.
Шестаков сидел на тюках, спустив штаны и подрачивая свой возбуждённый конец.
«Какой здоровый», — с ужасом подумал мичман.
— Ну, чё встал? — грубо окликнул его Иван. — Раздевайся!
— Ссс-совсем? — от волнения Миша даже начал заикаться.
— Совсе-ем? — мечтательно протянул матрос. — Что ж, пожалуй, что и совсем.
Мичман снимал одежду, а Шестаков любовался им. «Бля, какой же он аппетитный», — подумал Иван, оглядывая эту хрупкую обнаженную фигурку с тонкой талией и выпуклой попкой. Ему даже пришлось перестать дрочить свой член, чтобы не кончить раньше времени.
— Ложись на живот… Ноги раздвинь… вот так.
Он послюнявил парню очко и стал вдавливать в него свой уже скользкий от выделяемой смазки хуй.
Миша застонал.
— Терпи, мичман. Ты ж уже не целочка, худшее позади. Терпи.
Но когда он вошёл полностью и начал двигаться в норке Дольского, то парень просто заорал о боли. Шестаков дал ему по затылку, отчего тот уткнулся лицом в тюк.
— Не ори, ты, шлюха долбаная! Будешь орать — ебало раскрошу, ты понял?
Миша стиснул зубы и стал сдерживать крики.
Матрос снова начал фрикции, а руками поглаживал тело парня. Его руки скользили по его бокам, по спине, по ягодицам, в то время, как член размашисто двигался в тесной норке. Иван закрыл глаза от наслаждения и только слышал, как его яйца шлёпаются об упругую попку мичмана.
К удаче Михаила, кончил матрос довольно быстро. Спустив всё до капли в попку своего командира, он вынул, наконец, член.
— Ух, заебись, как хорошо! … А ты далеко это собрался? — спросил он Дольского, который стал подниматься с тюков.
— А что? — растерянно пробормотал тот.
— Лежи, сейчас ещё разок выебу, тогда пойдёшь.
— Не надо…
— Чё это не надо? Столько давал, а теперь «не надо»?
— Вань, мне больно очень, — со слезами на газах тихо выговорил мичман.
Жалость вновь шевельнулась в холодном сердце Шестакова.
— Больно? Что, очко болит?
— Да.
— Ну-ка, повернись. Дай посмотреть, — и Иван снова уложил мичмана на тюки.
Он развел в стороны половинки пухлой попки парня. Очко ещё не закрылось и выглядело так соблазнительно, что у Ивана закружилась голова. Оттуда вытекала сперма с явной примесью крови.
— Да, порвал я тебя немножко, паря, — он нежно погладил его попку. — Но это пройдёт скоро, вот увидишь. Ну-ка перевернись. Дай я тебя немножко поласкаю. Сразу про боль забудешь.
Он перевернул мичмана на спинку и стал его лапать. Везде. Он гладил его по плечам, мял ладонями грудь, целовал соски. Потом спускался ниже. Его ладони прошлись по бокам и спустились на бедра юного командира. Матрос покрывал поцелуями внутреннюю сторону этих бедер, всё ближе подбираясь к промежности.
Член у мичмана уже давно стоял, и парень постанывал от удовольствия. Он действительно совсем забыл о боли, когда матрос взял одной рукой его член и начал подрачивать, а второй захватил и стал массировать яички. Михаил застонал уже в голос.
— Что, нравится, сучка? — ухмыльнулся Шестаков. — Нравится, когда тебя мужик лапает? Приятно?
— Даааааа, — только и успел выдохнуть мичман, извергая сперму себе на живот и грудь.
— Ты чё так сразу-то? Давно не кончал, видать?
Покраснев от смущения, Дольский приподнялся на тюке и попытался растереть сперму по своей груди.
— Ну, чего зря размазываешь, — остановил его Шестаков, и нагнувшись к своим штанам, достал из кармана носовой платок, которым вытер сперму парня с его груди и живота, а заодно, раздвинув ножки, промокнул ещё влажное очко.
— Ну, вот, теперь ты в порядке.
— Можно идти?
— Щас! Идти. Мне второй раз надо! . . Да не бойся, не трону я сегодня больше твою жопку, — добавил Шестаков, поймав встревоженный взгляд мичмана. — В ротик возьмёшь, -добавил он, снова начиная поглаживать свой возбуждённый кол.
— Что?! — Дольский испуганно вскинул глаза на Ивана.
— Ой, да ладно, Миш, не ломайся. Всё равно придётся, так чего уж…
— Я не умею…
— Да чего там уметь-то? На колени становись, в рот бери да соси, — усмехнулся Шестаков.
Он совсем снял штаны, сел на тюки и, задрав рубаху, широко раздвинул свои мускулистые волосатые ноги. Его возбуждённое хозяйство открылось перед Мишей, и он даже невольно залюбовался этим огромным членом и столь же приличного размера яйцами.
Дольский опустился на колени, приблизился и взял в руку твёрдый залупившийся хуй матроса. Он стал его поглаживать, потом целовать, с удивлением обнаружив, что это не вызывает у него никакого отвращения. Даже напротив, ему приятно трогать этот здоровенный член и слышать стоны удовольствия его обладателя.
— В рот бери, — простонал Шестаков, и мичман, лизавший в этот момент его бордовую головку, вобрал её в рот и стал посасывать.
— Даааа, вот так… Давай поглубже… Соси, соси мне хуй… — шептал Иван, извиваясь от наслаждения. Чуя приближение оргазма, матрос схватил парня за волосы и стал вгонять ему в глотку почти на всю глубину. У Миши глаза лезли на лоб, но вырваться не получалось. Ещё несколько фрикций — и рот мичмана заполнила сперма матроса. Он боялся, что Шестаков разозлится, если он её выплюнет, поэтому он всё проглотил.
— Ух, хорошо! — Иван расслабленно развалился на тюках. — Умеешь ты, парень, мужику удовольствие доставить, как специально учился. И попкой обслужил, и в ротик взял… Для первого раза хорошо, отличная соска из тебя получилась… Ладно, можешь одеваться, — улыбнувшись, Шестаков встал, нашёл на полу свои штаны и быстро надел их.
Дольский тоже поднялся с колен. Перед тем, как выйти, Иван притянул к себе голого мичмана, обнял его, погладил по спинке и попке. Потом, поцеловав под ушком, прошептал:
— Пока твоя жопа не заживет, в рот тебя ебать буду. Чтобы каждый вечер после второй склянки ты был здесь. Иначе расскажу ребятам, и ты по кругу пойдёшь. Ясно? . . Не слышу!
— Ясно, — тихо ответил Михаил.
— Вот и умница!
Шлёпнув на последок мичмана по попке, Шестаков вышел, а Дольский трясущимися руками поднял с пола одежду и стал одеваться.
***
Каждый вечер примерно через час после ужина мичман спускался в трюм, где его уже ждал матрос Шестаков. Надо отдать тому должное — он не нарушил данного Михаилу обещания и дал ему возможность подлечить порванную попку: в течение следующих пяти вечеров Шестаков трахал своего мичмана только в рот. Решив, наконец, что его попа уже достаточно зажила, он стащил с кухни немного оливкового масла и со смазкой снова выебал его в очко. На этот раз Мише было уже не так больно. Но и не приятно. И прошла ещё неделя их ежевечерних свиданий, прежде чем он почувствовал удовольствие от анального секса. В первый раз это его безумно удивило. Но на следующий день повторилось то же самое, даже ещё приятнее было. В третий раз он решил не терять зря времени и стал во время сношения подрачивать себе член. И кончил под Шестаковым так, как никогда ещё не кончал!
— Ну, ты даёшь, мичман! — рассмеялся Иван. — Орёшь под мужиком, как баба!
А Дольский и вправду наслаждался их встречами, словно был бабой. Они стали ему так же необходимы, как и Шестакову. Одного ему только не доставало: Иван никогда не целовал его. Видимо, брезговал, считая шлюхой. А Мише так хотелось целоваться! По ночам, лежа в своём гамаке, он присасывался губами к своей собственной руке, воображая, что это губы Ивана. Во время секса он часто тянулся к его рту, но тот всегда отстранялся.
[/responsivevoice]
Category: Гомосексуалы
