Испанская муха

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]1 серия

Есть все-таки нечто утонченно изысканное в этих набитых вагонах, которые остановились теперь на станции метро «Комсомольская» и открыли свои грязные двери. «В чем же именно утонченный изыск?» — спросите вы. А в том, что молодые люди навроде Тараса, имеющие эрекцию двадцать четыре часа в сутки, вполне могут расслабиться в такой обстановке и прижаться к своей девушке не только своим пламенным сердцем, но и своей не менее пламенной ширинкой. А если девушка любит, если у нее на уме не одна только безделица, она вполне может и потрогать у своего избранника, взять в руку, так сказать.

«Какая прелесть, — думал Тарас. — Какое счастье.» Это метро, эти люди, эта девушка, которую он любит, и которая сейчас сжимает его ширинку, глядя куда-то в сторону. Впрочем, иногда Тараса передергивало, нехорошо ему делалось, даже плохо. Потому что сегодня… Сегодня на работе… Этот Александр Ингольдович, этот его начальник… Подумать жутко, представить невозможно. Он увидел, он их застукал, за жопу схватил, можно сказать, когда они в туалете… О ужас! Тарасом овладевало смятение. И хотя член его не опускался от прикосновений Наташиных пальцев, он все равно каменел душой своей и смущался.

Ну судите сами. Этот пятидесятипятилетний человек, Александр Ингольдович, заходит в офисный туалет, что бы подумать, может быть, о чем-то хорошем, и видит, как его молодой неопытный подчиненный сжимает своими похотливо дрожащими руками не компьютер, не договор с новой фирмой, а голую попку столь же молодой и столь же неопытной его сотрудницы. Какое должно быть, оскорбление было нанесено Александру Ингольдовичу. И ведь он не просто отвлеченно сжимал ее попку. Он трахал ее. Самым похабным образом трахал ее сзади, а она держалась руками за этот несчастный умывальник и стонала. А что если Александр Ингольдович наблюдал за ними некоторое время? Вот так вот стоял у полуоткрытой двери и смотрел? «Какая ошибка», — думал Тарас и вздыхал, поглядывая на Наташу, которая, между прочим, проявила настоящее мужество и героизм, не упрекнув Тараса ни единым взглядом. Она просто скорей одела трусики и вышла. Александр Ингольдович — суровый человек, беспощадный, непоколебимый, истеричный донельзя. И что Тарас должен был ожидать от него? Увольнение. Расправу. Угрозы и пытки. Но все получилось вот как. Александр Ингольдович, после того как Тарас на его глазах насилу запихнул свой твердый член в джинсы, сказал:

— Ну?

И измерил Тараса взглядом, цинично остановившись на его ширинке.

— Ну? — повторил он опять и посмотрел Тарасу в глаза.

— Извините, — сипло сказал Тарас, и уши его запылали еще сильнее.

— Стыдно тебе?

— Я не нарочно.

— Ну да. В мужском туалете с девушкой ты оказался не нарочно. Просто проходил мимо мужского туалета. Дай, думаешь, загляну, а вдруг там сотрудница Наташа? Вдруг она стоит там без трусов и ждет? А я все не заглядываю да не заглядываю. Невоспитанный я человек, получается, Да и заглянул. А там и вправду девушка Наташа без трусов. Какое совпадение. Какая дьявольская игра обстоятельств.

— Александр…

— Умри. Как тебе не стыдно?

— Я люблю ее, — сказал Тарас. совсем повесив нос.

— «Люблю», — передразнил его Александр Ингольдович. — «А если я тебя с работы выгоню? На что ты будешь презервативы покупать?

«А мы без презервативов», — хотел было сказать Тарас, но вовремя прикусил свой дурацкий язык.

— Вам трахаться негде, да? Но это же не причина, это же не повод, чтобы я, пожилой человек, уставший от жизни, от денег…

И тут Александр Ингольдович начал говорить каким-то странным, дурашливым тоном. Тарас ушам своим не верил. «Извините», — на всякий случай говорил он, когда Александр Ингольдович делал паузу.

— Работаешь ты плохо, денег зарабатываешь мало, совращаешь моих секретарш…

— А мы поженимся, — выпалил Тарас сходу, — мы распишемся. У нас намерения.

— Слушай, — дальнейший разговор происходил уже в кабинете Александра Ингольдовича.

— Как тебя там? Тарас. Дурацкое имя, правда? Хотя, может, и нет. Ты-то как думаешь?

— Хорошее, — сказал Тарас. — Хорошее имя.

— Ну пусть будет так. Так вот, Тарас. Если вам негде трахаться, я могу предложить вам, как не странно, свою квартиру. Тебя очень будет угнетать, если вы будете трахаться на моих пурпурных диванах, кататься по моему бриллиантовому полу? Приятно тебе будет разбрасывать свои мятежные слюни по моим шелковым стенам?

— Как вы интересно говорите, — сказал Тарас, — Вы издеваетесь надо мной, прежде чем выгнать с работы?

— Ну-ну, юноша. Ваше имя — Тарас. почти Шевченко. А вы? Выпрямитесь, подберите сопли!

Я вам делаю выгодное предложение.

— Заниматься этим у вас в квартире? — чуть не прошептал ошеломленный Тарас.

— Именно этим и именно у меня в квартире. А я буду за вами наблюдать из другой комнаты посредством видеокамеры. Устраивает?

— Неожиданно это все, Александр Ингольдович, — Тарас собрал все свои силы и решил ни в коем случае не краснеть, не заикаться и по возможности шутить, дабы с честью быть уволенным с этой чудовищной работы.

— От что. У меня нет времени, — сказал Александр Ингольдович. — Я пишу тебе свой адрес, время вашего прихода и прошу не опаздывать.

— Вы действительно?

— Да, действительно. Но секс, дружище Тарас, должен быть на уровне. Понимаешь? Катайтесь по потолку, по стенам, это — ваше дело, но мне это должно нравиться. Тогда вы сможете рассчитывать на мою квартиру. Что же касается офисного туалета, умывальника… Я там руки мою. Там нельзя трахаться.

— Нельзя, — осмысленно повторил Тарас и не заметил, как дверь за его спиной закрылась.

— Ты что, Тарас? — тормошила его Наташа, когда они вышли из метро. — Очнись.

— Ага, очнулся.

— Твой друг далеко живет?

— Друг? А-а, друг. Близко, — и Тарас посмотрел Записку, исчерканную рукой Александра Ингольдовича. — Вот там, кажется. А может там.

— Пошли быстрей, а то меня родители убьют, — и она потащила Тараса по направлению к «Президент отелю», краснеющему в дымке первого снега левее большого каменного моста.

«Квартира друга» оказалась квартирой нефтяного магната. Видимо нефть била ключом где-то на кухне, и прямо с кухни нефтяной магнат перегонял ее за рубеж.

— Ого, — сказала Наташа, оглядывая комнату, на которую указал в записке Александр Ингольдович.

— Не волнуйся, — для чего-то сказал Тарас и обнял ее. Он казался себе смешным и от этого никак не мог возбудиться по настоящему, до тряски в коленных суставах, как это с ним обычно бывало. Еще, как назло, он увидел ту видеокамеру, посредством которой Александр Ингольдович наблюдал теперь за ними, находясь, очевидно, в другой комнате. Впрочем, когда Наташа расстегнула ему ширинку и пощупала его член, который полу стоял под его тонкими трусами, он решил плюнуть на все и забыть про эти дикие выходки его начальника, как будто его нет вовсе, Александра Ингольдовича.

Александр Ингольдович увеличил показатель яркости и пододвинул большое кресло поближе к экрану. Сначала, когда они просто целовались и обнимались, замерев в нерешительности, он разочарованно покусывал свои кривые толстые губы и потирал правой рукой нижнюю часть подбородка. Потом…

2 серия

Потом, когда все несколько оживилось, и Наташа спустила своими ловкими ручками джинсы Тараса до колен, Александр Ингольдович укусил себя за пухлый палец и пододвинулся ближе к экрану.
Член Тараса, что уж там скрывать, был большим и стоял на удивление хорошо. Тарас уже забыл, что за ними кто-то наблюдает, он уже не косился на глазок видеокамеры, и, надо сказать, совершенно уже не ориентировался в пространстве. Руки Тараса сами собой и как-то жестоко раздели Наташу догола и сжали ее как железные тиски. Отбросив в сторону последний дурацкий носок и оставшись голым, Тарас, взял в руку свой член и сунул. Наташа вздрогнула. Она уже была достаточно возбуждена, и ее знобило. Трахались они, не смотря ни на что, стоя, по-студенчески, как привыкли за время этих долгих скитаний по подъездам и чердакам.

С каждым новым движением член Тараса раздувался все больше, и Тарас становился все страшнее.

Куда-то делся мягкий и добрый взгляд юного ангелоподобного мальчика. Какой-то злобный викинг с большим членом и горящими глазами стискивал бедной Наташеньке бедра и неугомонно толкал ее своим орудием так, что она прямо сознание теряла. Кроме того, они вдвоем были такими белыми, гладкими, такими пропорциональными, что настоящего ценителя античной культуры взяла бы дрожь при виде этой картины. Одним словом, фавн после полудня, вот кто был Тарас. Но только он не спал, а трахался с какой-то похотливой речной нимфой.

Вдруг увидев кровать рядом с собой, Тарас вынул член, схватил Наташу и как охапку дров, кинул ее на кровать, хотя она ни сколько не сопротивлялась, и совсем не обязательно было так грубо хватать и так агрессивно раздвигать ей ноги коленями. Засунув член, Тарас сразу кончил.

Наташа принимая на себя этот огонь из похоти и спермы, совершенно ушла в абстракцию и была уже никакая, в том смысле, что, например, сдавать экзамен по географии она бы сейчас точно не смогла. А ведь она была отличницей по этому предмету. Вот до какой степени извел ее Тарас своей агрессией. Однако, кончив один раз, Тарас и не думал вынимать. Он только поднял ей повыше ноги и продолжал еще более активно совать в нее свою дубину.

«Не по годам — палка, не по годам», с удовольствием отметил для себя Александр Ингольдович. И он всегда думал, всегда был уверен в том, что у таким красивых молодых мальчиков обязательно должны быть большие члены. Девочка тоже понравилась Александру Ингольдовичу. «Нет, нет, та молодежь чего-то да стоит», думал он, стягивая с себя брюки и трусы. Как ни странно, как не противоречиво это выглядело, но его член вдруг стал проявлять признаки жизни, слегка погорячел, приосанился как-то, задышал, можно сказать. Да и Александр Ингольдович задышал от некого томления в груди, чего с ним давно уже не случалось, отчего он и раскис в последнее время и стал все чаще думать, что надо, дескать, на могилу к своей первой жене сходить, цветочков бросить, пару, троечку, омерзительного оранжевого цвета.

Честно говоря, Тарасу было удивительно, как это так он возбудился, как это так он не может остановиться. Ведь за ними смотрят, и не какой-нибудь там доброжелательный господин, навроде деда мороза, а его собственный патрон, его узурпатор, феодал натуральный с именем «Александр Ингольдович». Тарас две недели учился выговаривать это имя без запинки. Но, однако, член у Тараса, хоть он и кончил два раза, не только не опускался, а наоборот даже, теперь он реял как Андреевский флаг под углом сто восемьдесят градусов. И Тарасу ничего не оставалось, кроме того, как сунуть опять и продолжать истязание своей горячо обожаемой девушки Наташи.

Александр Ингольдович сидел в кресле голый и н мог оторваться от экрана даже для того, чтоб пойти пописать. А ведь он выпил столько минеральной воды, пока любовался этой разнузданной парочкой. Впрочем, он был стойкий мужчина и дрочил свой член, не думая ни о чем. Он даже испугался за свое сердце. Как было бы обидно умереть от инфаркта сейчас, когда у него зашевелилось, забурлило.
Он даже снял очки с золотой оправой, он даже бросил их куда-то на пол, вот до чего он дошел в своем неслыханном возбуждении. Этот гладкий молодой член, эти красивые движения бедрами, до чего это может довести даже такого циничного человека как Александр Ингольдович. «Скорей бы они уходили», подумалось бедному патрону, а то ведь он как выскочит, как вытащит, как оттрахает этих искусителей, молодежь эту борзую. «Скорей бы они уходили». Александр Ингольдович кончить, разумеется, не смог, но ему хватило уже и этого странного замешательства в рассудке. Он был вполне доволен и даже раз улыбался, когда Тарас, только его девушка ушла в ванну, почтительно издевательски поклонился в его видеокамеру, дескать «спасибо за внимание» и не торопливо стал натягивать на себя носки, рубашку, трусы… Александр Ингольдович в последний раз умилился видом полуголого отрока и, выключив телевизор, тоже стал одеваться. Когда ребята ушли, он, уже одетый, в очках с тонкой золотой оправой, набрал по телефону, не глядя, какой-то номер и уставился в зеркало, где белело его лощенное и ,в сущности, приятное лицо.

Женщина лет сорока двух, с ухоженными пальцами и зверски красивыми бровями не торопилась отвечать на сигнал телефона, пикающего как-то по особенному призывно и даже с какой-то щемящей тоской. Эльвира, так звали женщину, поцеловала юную подругу в накрашенные губы и только тогда произнесла в телефонную трубку свое обворожительно-пленительное «Ало».

— Алло, — сказала Эльвира своим грудным голосом — Александр? — улыбнулась она загадочно.

— Привет, — сказал с того конца Александр Ингольдович.

— По делу? Как всегда?

— Не как всегда. — сказал Александр Ингольдович.

— А что же? Какого-то особенного мальчика надо? Может быть сироту?

— Перестань. У тебя есть молодая пара?

— А что именно нужно? — Эльвира поглаживая голую Настину грудь концом своего изумительного ногтя, венчающего указательный палец левой руки.

— Нужно, чтобы они были мужем и женой. Влюбленные, верные, так сказать, друг другу…

— Александр! Что случилось?

— Ты смеешься?

— Ну что ты. Мы же друзья. Скажи мне по-дружески. А то я потрясена.

— Если будешь задавать мне дурацкие вопросы, я тебя трахну.

На этих словах Александр Ингольдович залился адским смехом. В ответ на него залилась и Эльвира, но ее смех был еще более адским.

3 серия

— Неужели когда-то — сказала Эльвира, положив телефонную трубку — Я занималась сексом с мужчинами? — и она хохотала, сотрясая своим демоническим хохотом грудь пятого размера, — Ты представляешь себе, детка? — обратилась она вдруг к Насте, посмотрев на нее исключительно нежно и подобострастно. — Этот пегий мерин, эта похотливая обезьяна хочет развратить невинную молодую пару. На мальчиков у него уже не встает. Чудовище. Чудовище. У тебя есть кто-нибудь на примете?

— У меня есть, но я не скажу — на этом Настя повернулась спиной к Эльвире и уткнулась в подушку. Настя уже несколько дней лежала на этой огромной кровати в стиле барокко и не могла с нее сойти. А все потому что Эльвира, этот Юлий Цезарь с пятым размером груди, посадила бедную девочку на золотую цепочку.

— Настенька, золотце, ты чем-то огорчена, может у тебя температура?

— Да я уже второй день ничего не ем, — крикнула Настя и пожалела, что крикнула, потому что глаза Эльвиры стали сатанеть.

— Настенька, ответь, есть у тебя влюбленная молодая пара на примете? Нам за это хорошо заплатят, и на половину суммы я куплю тебе какой-нибудь гостинце.

— Есть у меня знакомые. Я могу к ним сходить.

— А они согласятся? Хотя.
.. Они ведь наверно нищие, — и Эльвира брезгливо помахала своими длинными ногтями около своего безупречно изящного носа. Помахала так, как будто нищие приблизились к ней и стали источать непотребные запахи.

— В крайнем случае, я пойду и уговорю их.

— А если тебя по пути изнасилуют? Нет, ты никуда не пойдешь. Ты мне скажешь их адрес, и я пойду сама.

— Тебя конечно не изнасилуют. Ты сама кого хочешь изнасилуешь.

— Золотце, ну что это за юмор? Ты что в техникуме?

— Хочу в техникум, — чуть не зарыдала Настя.

— Перестань. Перестань. Я же тебе как мать. Говори мне адрес и, откуда ты их знаешь. Это твои друзья из техникума, да?

— Да. Нищие друзья из нищего техникума.

— Не разрывай мне сердце. Где они живут?

— В Ясенево. Новоясеневский проспект, дом шесть, квартира восемь.

— Боже, эти спальные районы. Это лежбище, это логово, эти бараки для прокаженных. Неужели и ты когда-то там жила, девочка моя? Тебя наверно насиловали с утра до ночи.

— Ага, С самого детства.

— Безбожно. Безбожно. Но теперь ты в безопасности, я не дам тебя в обиду. Никому, ты слышишь, никому.

— Когда-нибудь я спасу от тебя мир. Увидишь.

— А-а — Эльвира прижала руки к груди. — Ты убьешь меня топором?

— Я есть хочу. Я два дня…

— Успокойся, успокойся. Что если я дам тебе взбитых сливок?

— Опять сливки… — заныла Настя.

— Ну-ну, в прошлый раз были шоколадные, а теперь будут клубничные. Эльвира ушла на кухню. Пока она была на кухне, Настя пыталась перепилить золотую цепочку пилочкой для ногтей, которую она утаила от Эльвиры. Но побег не удался. Пилочке было не под силу перегрызть эту цепь из чистого золота. Настя всхлипнула.

— Ну вот, деточка. Я надеюсь ты без трусиков? Сбрось одеяло.

Настя скинула с себя одеяло и осталась лежать перед Эльвирой совершенно голая. Тем временем Эльвира, тоже обнажив свое не лишенное пропорций тело, поливала свои ноги взбитыми сливками аэрозольного флакона. И зря Настя оторачивалась, воротила носом, Эльвира все равно не успокоилась, пока не измазала себя сливками с ног до головы. Впрочем, Настю мучило настоящее чувство голода, и ей было даже неловко, что слюни прямо текут, прямо льются у нее изо рта. Когда Эльвира приблизилась, Настя уже была готова съесть ее всю.

— Деточка, ты возбуждена?

— Очень, — и Настя кинулась на пятку Эльвиры, которая вдруг оказалась у нее под носом. Когда она облизала все ноги поднялась выше колен, Эльвира жестоко схватила ее за чудесные длинные волосы и стала самым ужасным образом возбуждаться. Грудь ее вздымалась, руки дрожали, а рот выкрикивал какие-то ласковые, глубоко человечные слова, как то: «люблю», «не могу жить», «ласкай меня, ласкай», из их последнее звучало как угроза. Настя, лизала ей между ног и стонала, как очевидно, стонут матросы на тонущем корабле, корабль тонет, они захлебываются, но все равно продолжают петь свою революционную песню. — Ты, Петя, глупый и не понимаешь, что я тебя люблю даже такого, — говорила Саша в затылок стоящему у окна Пете.

— Какого это такого? — Петю это оскорбило, и о наконец повернулся.

— Ну какого, какого! Материально необеспеченного. Ты же сам говоришь.

— Мало ли, что я говорю.

— Знаешь Петя, я вышла за тебя замуж еще из-за того, что ты беден.

— А к тебе миллионеры сватались, да?

— Ну вообщем были предложения. Но я их отвергала. — Сашу прямо из себя выводило, что между ней и Петей возникла какая-то стена непонимания, как выражаются психологи.

— Вот и иди к своим миллионерам.
Пускай они тебе вермишель сварят. Сыру потрут.

— Петенька, но ведь это не я вермишели хочу, а ты. К тому же ты любишь по-флотски. А мясо у нас еще осталось. Хочешь я через мясорубку проверчу?

— Отстань от меня, а?

— Как это отстань? Куда же я отстану? — и Саша заплакала, сев на бабушкин стульчик в углу кухни.

— Прости, — Петя сел рядом с ней на еще один бабушкин стульчик. Ребята были красивые, милые, но одетые плохо и, кроме того, печать нищих студентов стояла у них на самом лбу.

— Неужели у нас никогда не будет детей? — сказала Саша. — Неужели мы никогда не разбогатеем?

— Опять ты начинаешь?

— Ты сам начал.

— Ладно, — сказал Петя тихо и благостно. — Главное, чтобы член стоял.

— Распущенный, ты, Петенька, мальчик!

— А сама-то, Сашенька? — и он, обхватив ее, стал как бы в шутку лезть под ее майку. А шутки в этом было мало, поскольку Сашенька тут же разомлела и стала отдаваться ему прямо на кухне, но не тут-то было, не судьба, не удалось им в этот раз забыться половым актом. В дверь позвонили.

В дверях перед худенькой интеллигентной Сашенькой стояла большая умопомрачительная Эльвира. Она была в какой-то переливающейся алмазами шубе и черной широкополой шляпе.

— Здравствуйте — сказала она и вошла, вытеснив Сашеньку из дверного проема.

4 серия

— Вы, скорее всего, Саша? — Эльвира, не глядя, подала ей свою шубу и тут же обратилась к Пете, который при виде этой дамы был уже готов побежать к телефону и вызвать районного участкового, дабы защитить себя и свою молодую жену.

— А вы, как мне кажется, Петр? — сказала она ему и, видя его замешательство, потрепала его по плечу. — Ну-ну, проснитесь, юноша, я не съем вас сию минуту, я, по крайней мере, хочу с вами поговорить, предложить вам, может быть, выгодное дело. А вы смотрите на меня как на кабана. Ах простите меня, — обратилась она к Сашеньку, которая уже семенила к ней с тапочками в руках. — Простите меня, Сашенька, я ведь забыла сказать, что я от девочки Насти.

— А-а! — тупо разулыбался Петенька. — А я-то…

— А вы-то, Петенька. Ну да ладно. Выяснили, что я не кабан, перейдем к делу.

— Да вы не обращайте на него внимания. Он просто недоверчив к людям — сказала Саша в спину Эльвире, которая безо всякого приглашения уже проходила в комнату.

— Вот, значит, как живет интеллигенция, — сказала Эльвира и хотела было сесть на аккуратный задрипанный диванчик, но побрезговала и села на стул.

— Может быть, вы чаю хотите или… — Петя замялся и чуть не забился в угол от смущения.

— А что у вас есть, кроме чая, господа студенты? Картошка в пальто? Или, как там это говорится? В мундире? Ах, я уже отвыкла от этого бандитского жаргона. Я шучу. Вы, пожалуйста, не будьте так подавлены, — таким образом, уничтожив ребят окончательно и бесповоротно, она принялась за дело.

— У меня есть для вас работа — сказала Эльвира уже без гитлеровских замашек, и при том голос ее стал каким-то мурлыкающим, вкрадчивым, любезным до цинизма. — Работа высокооплачиваемая. вернее пока что это только предложение, мне хотелось бы убедиться, в некотором роде, присмотреться…

— Подходим мы или нет? — сказал Петя, выступив вперед.

— Петенька, я умоляю, вы же не ботинок, чтобы подходить или не подходить.

Петя смутился и замолчал навеки. Эльвира удовлетворенно молвила.

— Я вам дам сейчас сто долларов. Возьмите — она протянула Сашеньке сто долларов. Саша дико покосилась на это несметное богатство и отстранилась, сраженная каким-то религиозным страхом. Петя подошел к Сашеньке и по-товарищески обнял ее за плечи.

— Голубчики мои, считайте, что я работник фонда помощи голодающим студентам. Ах, я ведь не объяснила. Послушайте, я буду сидеть на этом стуле, положив руку на руку, а вы окажите мне одну пустяковую услугу. Я женщина старая, забывшая, что такое любовь и секс, а вы молодые разнузданные студенты, поправшие, так сказать, мораль, стыд, вообщем, все человеческое. Молодые люди, подумайте, я вас не знаю, вы меня не знаете, вот сто долларов, большие деньги. Вам же ничего не стоит развлечь пожилую леди?

Ребята остолбенели. Но Эльвира своей долгой паузой вынудила их очнуться и сказала:

— Я добавляю еще двадцать долларов и умоляю вас скорей начать, а то мой трамвай уйдет в депо, я останусь на улице дна, и меня изнасилует стая диких подростков. Вы этого добиваетесь?

Петя с Сашей удалились в кухню, пробыли там минуту и, вернувшись, сказали, что согласны. Эльвира отодвинулась к стене.

— Петенька, я прошу вас, разденьте Сашу, а вы, Сашенька, потом разденьте Петю, хорошо? Не стесняйтесь.

Ребята так и сделали. С трудом, конечно, преодолевая врожденное чувство стыда, они раздели друг друга и стали целомудренно целоваться, еле прижимаясь друг к другу.

— О, да, ребятки, хорошо, только вот что Петенька, встаньте на колени перед Сашей и сделайте ей кунилингус. Догадываетесь, что это такое?

Петя улыбнулся Эльвире. Встав на колени и обняв Сашу за талию, он сначала целовал ей живот, бедра, а потом добрался до промежности и впился в нее губами. Сашенька открыла рот и закрыла глаза. Поскольку Петя стоял на коленях спиной к Эльвире, а Эльвире было важно знать величину возбужденного Петиного члена, она попросила их повернуться на сто восемьдесят градусов, и лично Петю попросила помастурбировать. Член у Пети был достаточно большой, и она, кисло посмотрев на него, вожделенно уставилась на Сашенькину попку, которая была выпуклой и мальчишески крепкой. Тяжело вздохнув, Эльвира попросила их перейти к половому акту, приняв при этом обычную позу, называемую в народе «бутерброд». Ребята легли на диван, Саша раздвинула ноги, и Петя засунул. Вообщем, они держались мужественно и даже возбуждались.

— Петенька, не кончай, хорошо? — попросила Эльвира.

— А я еще смогу, не волнуйтесь — сказал Петя и кончил.

— Теперь давайте стоя — сказала Эльвира, пожирая глазами голую Сашу. Боже, как она презирала мужчин. Как много она думала на предмет их полного искоренения как класса.

— Сашенька, — сказала Эльвира переборов отвращение, — Поласкай его член губами. Вот так. Чудно.

Наверно, если б Саша был сиротой, Эльвира убила бы Петю на месте и овладела Сашей, не смотря на то горе, которым Саша, очевидно, была бы объята, видя остывающий труп мужа.

— Анальный секс вы не пробовали? — спросила Эльвира. — Сашенька, может быть, вы согласитесь?

— Анальный? — растерялась Саша.

— Ну да. А что ж тут особенного? Петенька, попробуйте.

Таким образом Эльвира мстила бедной, ни в чем неповинной Сашеньке, у которой в паспорте даже стояла печать о браке. «Боже, я чудовище» говорила себе Эльвира и продолжала настаивать на анальном сексе. Петя, помявшись, не найдя никаких слов, нагнул Сашу и попробовал сунуть член ей в попку. Саша, разумеется, закричала, но сопротивляться не стала. Тогда Петенька повернулся к Эльвире виновато сказал.

— Я не могу, извините. Это очень больно.

Эльвиру до слез тронул этот пассаж, она сказала, чтоб они прекращали заниматься этим развратом и одевались.

— Что же, — начала Эльвира, когда те уже послушно сидели перед ней на диванчике. — Я могла бы приходить к вам почаще, вы не против?

— Да нет — переглянувшись сказали ребята.

— К тому же у меня есть еще одно заинтересованное лицо, которое платило бы вам в пять раз больше. Как вы на это смотрите?

— Думаю, что это приемлемо, — мужественно сказал Петя и тесней прижался к товарищескому плечу Сашеньки.

— Но это лицо — мужчина, — как бы между прочим сказала Эльвира.

— Нет, не согласны, — тут же вскрикнул Петя.

— А какая разница, Петенька? Он же импотент. И ему тоже дороги воспоминания о своей далекой молодости, когда у него было много спермы, много женщин. Теперь у него ничего не осталось. Неужели вас не раздирает на части сочувствие к этому богатому джентльмену? Он ничего не просит. Только посмотреть. Да и то в щелочку, в приоткрытую дверь. Представьте себе, сколь он жалок. Будьте милосердны.

— Может быть, и вас, Петенька, ожидает такая же судьба, — сказала она принимая шубу из Петенькиных рук. — Не будьте так строги.

— Мы подумаем, Эльвира, спасибо вам большое — сказала Сашенька и проводила Эльвиру до лифта. На прощанье Эльвира поцеловала Сашеньку и исчезла в лифте.

— Я не пойду на это — кричал Петя. — Я не хочу.

— Петя — Саша говорила смиренно — он заплатит в пять раз больше, к тому же в щелочку… ты его даже не увидишь.

— Я устроюсь на работу. Ты что, мне не веришь?

— Верю, Петенька, верю. Но пока ты не устроился, давай попробуем?

5 серия

Голый Александр Ингольдович развалясь сидел на мягком пурпурном стуле и, откинув голову назад, смотрел свысока то на пальцы, то на губы, то на член юного смуглого мальчика, которого звали Виталик и который массировал сейчас Александра Ингольдовича с видом старого бывалого волка тибетской медицины. Александр Ингольдович, глядя на эту греческую статую, то всхлипывал горестно и безысходно, то умилялся и вдруг порывался схватить Виталика за привставший член. Когда Виталик уварачивался, он хлопал его по твердой гладкой заднице и, вздыхая, причитал как старая бабушка.

— О, моя эрекция! О мой пламень! О мое хищное мужское начало! Где вы? Где вы? Ау! Ну почему этот шарлатан, алчный юноша не может меня возбудить. Виталик, родной, ты обленился, ты стал думать о выгоде, а не о моем бедном члене. О как я унижен, как я унижен.

— Александр Ингольдович — обстоятельно объяснял Виталик, массируя его мошонку — я делаю все что можно. Поверьте мне. Я даже у мертвого поднять могу.

— О низость! О, не знающая жалости молодежь! За мои же деньги он называет меня мертвецом. Мальчишка, — Александр Ингольдович потрепал Виталика за его светлые шелковые кудри. — Ну сделай что-нибудь, ты, уродец. Почему ты решил, что вечно будешь трахать меня в задницу? Я вот возьму и трахну тебя сам. Почему ты не боишься и не убегаешь?

— Александр Ингольдович, я как врач, дававший клятву Гиппократа, должен вам сказать, вы никогда никого не будете трахать в задницу.

— О, сердце. Я ведь трахнул тебя пару раз. Разве ты забыл? Разве ты не помнишь этих минут?..

— Этих секунд, Александр Ингольдович. Это было так быстро и незначительно. Но не бойтесь, — сказал Виталик, увидев что клиент собирается заплакать и не дать ему денег. — У меня остался еще один секрет…

— Животное — взвыл Александр Ингольдович. — Какой еще секрет, если вчера у меня встал, по-настоящему, как в кино, понимаешь? Встал. О, Тарас! О божество с огромным фаллосом! Каких жертв ты хочешь от меня?

— Что вы там говорите? — заволновался Виталик.

— А-а-а! Животное. — Александр Ингольдович возликовал. — Тарас, мальчик с божественным пенисом был у меня вчера, и я чуть не кончил на экран, чуть не разбил своим членом этот вонючий монитор.

— Вы опять подглядывали? Ах вы разнузданный старец! — шутливо сказал Виталик и тут же получил по морде. Большая лапа Александра Ингольдовича так впечаталась в его правую щеку, как будто это был КАМАЗ, не успевший затормозить. Упав на пол и сразу вскочив, он даже не решился посмотреть в глаза Александра Ингольдовича, потому что один раз он уже пожалел, что посмотрел ему в глаза, когда тот был в ярости. Это было когда Александр Ингольдович пытался трахнуть Виталика в первый раз, и у него ничего не получилось. Виталик стоял теперь, виновато опустив голову и немного прикрывая член.

— Плохо пошутил? — сказал тихо Александр Ингольдович.

— Плохо, — сказал Виталик. — Больше так не буду.

— Иди сюда — Александр Ингольдович улыбнулся и ласково обнял Виталика за талию. — Люблю я вас, тварей неблагодарных, люблю — он потрепал Виталика за член, и когда тот засиял от счастья, отправил его домой.

— Эльвира — спел Александр Ингольдович в трубку телефона. — Это я. Я хочу с тобой поговорить, хочу воззвать к твоей совести. Где ты там, старая лесбиянка?

Эльвира взяла трубку двумя пальчиками и поднесла ее к своим надменно отрешенным губам. Дело в том, что в данный момент она заполняла собой джакузи, и прозрачно-перламутровая пена омывала ее со всех сторон, то есть настроение у нее было мечтательное, и разговаривать с кем-либо ей было за падло.

— Александр, эти ваши солдатские шуточки… Именно из-за них я не давала вам так долго в студенческие годы. Впрочем вы тогда уже состояли в связи со студентом Голубушкиным. Что вам надо от меня сейчас?

— Эльвира…

— Я все нашла. Как раз то, что нужно, трепетные, верные, член у него сантиметров девятнадцать. Когда прислать?

— Завтра, ангел мой, завтра в двадцать три ноль-ноль. Будь так добра.

— Прощайте, Александр. Я моюсь. — и Эльвира бросила трубку на толстый кожаный пуфик, стоящий рядом с ванной.

Эльвира влюбилась. Она уже два часа представляла перед собой голую Сашеньку, и ее било электротоком. Она содрогалась как электростанция. Сашенькины бедра, такие узкие, с таким красивым лобком. А ее попка! Это криминал какой-то, это фашизм! Разве можно так истязать пожилую страстную леди? Эльвира томно массировала свою грудь, и слезы любви катились по ее щекам. Вернее это была вода, но Эльвира представляла, что это слезы, и мысленно посылала Сашеньке разного рода откровенные признания. Но Сашенька, как казалось Эльвире, не реагировала на это. И тогда она, мысленно выкручивала ей руки, снимала с нее трусики и начинала лизать ей между ног. Саша, конечно, тут же терялась, покрывалась волнительно-вкусным потом, и руки ее смягчались, становились нежными, горячими. О гидростанция Днепрогэс, можешь ли ты тягаться с этим воинствующим божеством лесбийской любви? Эльвира вскочила вдруг и, не вытираясь, бросилась в комнату, где лежала прикованная цепью Настя. Настя, увидев возбужденную агрессивную Эльвиру, сначала вздрогнула и как-то осунулась, предчувствуя расправу. Потом же, когда Эльвира раздвинула ей ноги и исступленно как рыкающий лев, набросилась на ее влагалище, Настя развеялась, потому что это возбуждало поневоле, это пленило бы воображение самой искушенной шлюхи. Эльвира была в ударе. Если учесть, что она всегда была в ударе, и всегда это кончалось для Насти плохо, то есть ее либо лупили в конце, либо душили железным ошейником, то теперь, когда Эльвира забылась экстазом так глубоко, можно было предполагать самые циничные, самые душераздирающие последствия. Но вдруг Эльвира остановилась. Отдышавшись, она легла на подушку около Насти и уставилась в потолок.

— С любовью нельзя шутить. Она кусается. Правда, Настенька?

— Еще она дерется.

— Перестань юродствовать, золотце. Я плачу душой.

— Как это? — Настя засмеялась. Она в первый раз видела Эльвиру в таком призрачном состоянии духа.

— Боль и отчаянье теперь мои подруги. О, нимфы любви, жестокие насмешницы. А что, золотце, если я сочиню греческую трагедию. и пришлю ее Сашеньке?

— Какой Сашеньке?

— Дура, я же влюбилась, я нынче потеряла голову.

— А, — чуть не подавилась Настенька. — А Сашку влюбилась?

— Не бесись.

— В Сашку? Это я виновата. Теперь ты ее обманом приведешь домой, прикуешь к постеле и будешь…

— Глумись, глумись, душонка. Я может теперь буду рыдать, а ты смейся надо мной, смейся.

— Ты серьезно, Эльвир? — Настины глазки весело засверкали. — А меня отпустишь?

— А ты, деточка, будешь нашей прислугой. — На этих словах Настя рухнула на подушку и, кажется, перестала существовать.

6 серия

Александр Ингольдович был по-праздничному светел. Сердце его от чего-то умилялось, и он с застенчивостью улыбался, глядя на чудесный серебряный поднос, который он любовно заставил какими-то чашечками, сахарницами, вазочку с пироженными разместил, статуэтку какую-то поставил работы Фоберже. Впрочем потом убрал и, вынув из кармана какой-то порошок, виновато высыпал его в две чашечки с чаем. Гнусно конечно, но он стар и немощен, ему можно простить некоторое малодушие. Все это он принес в зашторенную темную комнату, где на кровати, освещенной сверху, лежали голые Петя и Сашенька. Сначала они выглядели как сироты, которых барин сечет на конюшне за то, что они украли у него краюшку черного хлеба. Но съев от неловкости по два пирожных и запив все это чаем, они повеселели, оживились, и Петенька стал целовать Сашу, лежа на ней сверху. Сашенькины ручки трогали его ягодицы, но пока еще как-то неуверенно. Что же касается Александра Ингольдовича, то он замер, как затравленная мышь в темной части комнаты и боялся шевельнуться. Только иногда он сжимал свою ширинку и нервничал, что его вздохи могут быть услышаны молодыми людьми. Однако затишье вскоре кончилось, потому что ребята ощутили вдруг странное возбуждение, как будто кто-то их щекотал изнутри. Член Пети, который уже вошел в Сашу несколько раз, как-то неожиданно выпрямился, набух и стал требовать от Пети более частых движений. Петя задергал задницей как похотливый исполнитель мексиканских танцев.

А Саша при этом, вцепилась в его зад так сильно и так требовательно прижала ее к себе, что он прямо смутился. Как же так, думал Петя, на них смотрят, их за деньги покупают, а они так счастливы, так возбуждены. «Это не по-мужски», бесился он, но ничего не мог поделать с тем огнем, который так сильно горел на самом конце его члена. Находясь в таком унизительно двусмысленном положении и видя перед собой очумелую Сашеньку, которая как нимфоманка хватала его ртом за все части тела и кричала, он ко всему прочему, еще и услышал, как из темноты, из этого кромешного ада доносятся мужские стоны и слышится какое-то шевеление. «Неужели он будет дрочить», растерялся Петенька, «да он кажется, уже дрочит», «уже дрочит». С Петей стало плохо, что к его ужасу никак не отразилось ни на его члене, ни на Сашеньке. Оба они по-прежнему получали это, спонтанное, аморальное удовольствие прямо на глазах у этого дядечки. Но дядечка не дрочил, дядечка вел себя скромно, хотя и пыхтел как паровоз и вертелся в кресле всем своим мокрым распаленным телом. Дядечка, кстати, вполне был достоин уважения и всякого почитания, потому что другой бы на его месте давно уже оттрахал этих крестьянских, никому не нужных детей. Задницы у них белые, губы красные, так и хотелось Александру Ингольдовичу сначала надавать им по жопе, а потом вставить им что-нибудь потверже. Чтоб они пришли потом к своим родителям в бревенчатую низкую избу, сели на лавочку и заплакали «мамко, дескать, мамко нас барин облапил и оттрахал. Что нам делать?» А мамка за это как задерет им рубахи — они ведь без трусов ходили, эти крестьянские детки, — как отлупит их своей ручищей да и отправит на печку спать.

На то он и барин, чтобы трахать, кого заблагорассудится. Наслаждаясь этакими вот безобразными картинами крестьянского быта, Александр Ингольдович извелся вконец от своей страсти, но ширинку так и не расстегнул. А Петенька тем временем в силу своей крестьянской недоверчивости продолжал думать, что Александр Ингольдович дрочит, потеряв всякую совесть. Думая так и видя перед собой обезумевшую, пере возбужденную Сашу, он принял решение. «Он отомстит ей посредством анального секса. Он сунет ей в задницу и будет трахать ее, как бы он не кричала». Как решил так и сделал. Сашенька, разумеется подпрыгнула вверх, взвыла, вцепилась зубами в шелковую подушку, и пальцы на ее руках онемели, как сильно она сжимала свои кулачки. Трахать конечно было нелегко, поскольку попка у нее была маленькой, девственной и не пускала член дальше половины. Но Петенька, не смотря на трудности, пропихивали и пропихивал. Головка члена болела, кожа на нем натягивалась, но он пихал и пихал. Нечего было ей так тащиться на глазах у этого хмыря. Дома почему-то она так не тащилась. Сашенька заплакала. Настоящие большие слезы покатились по ее щечкам, и Александр Ингольдович чуть не ахнул, когда их увидел. Так это было изыскано, свежо, по-крестьянски невинно. Ну кто еще может заплакать, такими прозрачными горючими слезами? Кто еще способен на этот откровенный унизительно-прекрасный акт? Ах, думал Александр Ингольдович, он все таки уедет в деревню и заведет себе крепостных, хоть немного, хоть парочку.

Сперма была уже на подходе, когда Петя вдруг увидел, что из темноты к их кровати вышел Александр Ингольдович. При этом а нем не было ни брюк, ни трусов, а нечто снизу приподнимало его рубашку. Петя присмотрелся и чуть не упал в обморок, это был на четверть вставший член Александра Ингольдовича, его мужское достоинство, если выражаться цинично. Петя продолжал трахать Сашеньку дико взирая на то, как Александр Ингольдович подходит к его жене, как приподнимает руками ее подбородок, как дает ей в рот и, как Саша, его жена, начинает сосать. Не в охотку, конечно, может быть, сомневаясь в чем-то, но она сосет и, этот динозавр становится сам не свой от удовольствия. «Саша», молча закричал Петя. Он по инерции еще продолжал трахать Сашу, но рот его открывался все шире и шире от ужаса и безысходности. Наконец, как бы очнувшись от глубокого сна, Петя вскочил с кровати, метнулся к серебряному подносу, схватил его и с непонятным грудным звуком бросил в несчастного возбужденного Александра Ингольдовича. Тот стоял растерянно, тяжело дышал и разводил руками. Подлинное счастье светилось на его лице, «как хорошо сосет твоя молодая жена» мог прочитать на нем Петенька, и, очевидно, прочитав это, и не найдя никаких аргументов против, он схватил с пола свои трусы, майку, брюки, еще что-то, что попалось под руку и выбежал из комнаты. Сашенька сразу же метнулась за ним. Но тут Александр Ингольдович схватил ее и повалил на кровать, даже не дождавшись пока за Петей хлопнет дверь.

Погрузившись в состояние некого яростного прозрения, он ничего не понимал и только лишь действовал как подлинный самурай. Саша зря сопротивлялась и кусалась. Одержимый Александр Ингольдович был мужчиной крепким, ладони его были ладонями кузнеца. Он быстро раздвинул ей ноги, как следует прижал ее руки и сунул в нее свой, полностью вставший, впервые за много лет член. Сатанея от своего невиданного экстаза, он терзал зубами ее грудь, плечи, шею. Он сжимал ее скользкие горящие ягодицы, и вообще не осталось у Сашеньки ничего такого, чего бы он не сжал и не укусил. Она даже крикнуть не могла, так агрессивно и уверенно он расправлялся с ее беззащитным молоденьким телом. Сашеньку трясло, и Петя, и динозавры, и эта жуткая женщина в широкополой шляпе, все смешалось в ее головке, и лучше б она потеряла сознание, чтобы не видеть это душераздирающее зрелище под названием «динозавр эякулирует». Когда Александр Ингольдович кончал, он чуть не сожрал ее своими руками, наверняка он оставил на Сашеньке следы от своих коротко постриженных ногтей. Кончив и подергавшись еще немного, он застыл на одном месте и только через несколько секунд слез со своей жертвы, которая, кажется, сошла с ума и от этого была смиренной и тихой.

[/responsivevoice]

Category: Наблюдатели