Анналы моей юности Часть 1

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Свой рассказ я начинаю с уже далёкго 1991 года, когда меня, 14, 5 летнего ученика 8-го класса, родители отправили в летний детский лагерь (пионерские к тому времени только-только канули в Лету) Начинался лагерь с медпункта, где всех прибывших осматривала средних лет женщина-врач. Она по доброй советской традиции запускала детей к себе по 5 человек, требуя раздеться «до трусиков», тщательно каждого исследовала, под конец просила снять и трусики, повернуться, присесть, наклониться, что-то не спеша фиксируя в тетрадке.

Так получилось, что первым из нашей пятёрки она вызвала именно его, Вадика, который стал на многие годы моим любимым другом, нежным, преданным и самым желанным человеком моей юности. И сейчас, когда судьба разлучила нас и мы уже далеко не подростки, воспоминания тех лет скрашивают мне серость будней «нормальной» семейной жизни при жене, ребёнке, тёще, работе…

Но вернёмся на 16 лет назад: лето 1991 года, летний лагерь под Петербургом, почти голенький Вадик перед столом врача и четыре ожидающих своей очереди зрителя.

Вадик мне как-то сразу понравился: миловидное лицо без черт классической красоты, открытый взгляд больших серо-голубых глаз, симпатичная фигура, начисто лишенная излишеств в виде жировых отложений, равно как и бицепсов, гладкая нежная чуть смугловатая кожа, круглая пухленькая попка, прикрытая трусиками-плавками. А когда пришло время их снять и когда врач развернула мальчика к себе спиной, нашему взору открылась и последняя, ранее скрытая деталь: небольшой по моим понятиям (не скрою — к тому времени я, конечно при любом удобном случае не мог не обращать внимание на своих голых сверсников в бассейне, бане, и определённое представление о «норме» у меня к моим 14 годам сформировалось) , средней толщины членик, торчащий почти горизонтально, с открытой нежнорозово-лиловой головкой, отделенной от остальной части стволика рельефной бороздкой. Я понял, что Вадик был обрезан — явление крайне редкое в России. Позже я узнал, что он еврей, а это у них практикуется — даже в нерелигиозных семьях. Родители, видимо, не понимают, каково такому «аномальному» мальчику в окружении сверстников. До него я видел только одного обрезанного пацана, тоже лет 13-14, когда нас со школы водили в бассейн на уроке физкультуры. Помню сцену в душе, как его окружили друзья, требуя, чтобы он снял плавки, он сопротивлялся, уворачивался, а они (их было человек пять) скрутили ему руки, сняли-таки с него плавки, лезли руками потрогать «залупку», лили на неё холодную воду, а потом долго не отдвали плавки, неребрасывая их друг другу как мяч, смеялись над его необычной пиписькой.

И вот Вадик… За те 10-15 секунд, пока он стоял спиной к врачу, я успел заметить и его лицо: оно стало пунцовым, глаза опущены и закрыты. Видимо, он долго переживал, предвидя эту сцену, ужасно смущался. А три мои сотоварища тут же начали что-то тихо нашептовать друг другу, гаденько улыбаясь.

После медпункта нас отвели в спальный корпус в комнату для мальчиков. Я постарался занять кровать рядом с Вадиком. На мой вопрос: «Ты не возражаешь, если я расположусь рядом?» он по-доброму взглянул на меня и кивнул утвердительно. И мы как-то сразу с ним сдружились — с первых же дней и до конца смены всё время были вместе. А потом и многие годы…

Всё мне нравилось в Вадике: и как он играет в футбол — мы с ним оба были влюблены в эту игру, но оказалось, что он хоть и был младше меня на год с небольшим, играет техничнее и лучше меня, — и как он рассказывает о своих книжных и киношных увлечениях, и даже как он сердится, проигрывая в шахматы другим ребятам. И как он мило, по-девчёночьи ведёт себя в душе, пряча от любопытных глаз обнажённую переднюю часть своего красивого тела с упомянутой мной анатомической особенностью, но я ни разу не посмел смутить его в этом смысле: когда мы мылись, я всегда, превозмогая своё желание «подсмотреть», держался подальше от него, хотя другие ребята к нему, конечно, приставали, смеялись.

Иногда, но чень редко нас водили на недалеко (минутах в 10 ходьбы) расположенный пруд купаться. Для нас это была радость, но самостоятельно ходить на пруд запрещалось категорически под страхом отчисления из лагеря. Впрочем, многие всё-таки бегали без разрешения, и однажды я подбил на это и Вадика. Он согласился на этот «подвиг» после долгих моих уговоров. Мы выбрали довольно отдалённое место на берегу пруда, скрытое деревьми, быстро разделись до плавок, Я опять невольно залюбовался красивым телом своего друга. Нужно сказать, что в свои почти 15 лет я имел нулевой опыт по части сексуальных отношений с кем-либо (не считая, естественно, себя самого -забавляся тайно, как и большинство мальчишек моего возраста) , Помню только, что никак не мог для себя уяснить, почему все мальчики считают отношения с девчонками предпочтительнее: мне же одинаково нравились и мальчики и девочки, если они были красивые и привлекательные. Вадик был таким. К тому же я, глядя на него на берегу, пруда, ловил себя на мысли, что хотел бы видеть его совсем без всякой одежды, полюбоваться всем его телом. Этим, видимо, и объясняется то, как я повёл себя в той ситуации.

— Вадик, здесь никого нет, давай пойдём в воду без плавок, а то придём в лагерь и нас могут вычислить по мокрым следам на шортах, где мы были.

— Ты что, Витька, а если кто нас увидит?

— Да не бойся ты, здесь никого нет, пошли. Ты что, стесняешься меня, что ли?

Вадик потупил глазки и опустил голову.

— Ладно, смотри, я раздеваюсь и иду в воду, потом ты тоже так сделай, я на тебя смотреть не буду, дурачок.

Я так и сделал. Зашёл в пруд почти по шею. Вадик стоял в нерешительности.

— Ну же, чего ты? Снимай плавки и иди сюда!

Вадик повернулся спиной к воде и медленно опустил плавки, затем снял их, прикрыл свой передок рукой и подошёл к воде, затем медленно стал приближаться ко мне, не убирая руку с низа живота, пока не зашёл на глубину. Мы тут же принялись дурачиться, плескаться, подплывать друг под друга, и мне стоило больших усилий воздерживаться от желания обнять его, прижаться ко всем его таким соблазнительным обнажённым местам. Но в тот раз я так и не решился ни на что существенное.

Накупавшись и подустав, мы, не сговариваясь, взялись за руки и направились к берегу. Когда вода оголила наши пупки и стала грозить оставить без прикрытия остальные наши прелести, Вадик вдруг свободной рукой прикрыл мне глаза, и я услыхал:

— Вить, ты обещал не смотреть…

Сказано это было так умилённо-трогательно, что я чуть было не соблазнился -таки нарушить обещание, но опять не решился, а вместо этого сказал:

— Я помню, не переживай. Хотя я уже мельком что-то видел у тебя… такое симпатичное.

— Ничего ты не видел, неправда!

— Ладно, будем считать по-твоему, но стесняться друга нехорошо.

Когда мы подошли к месту, где разделись, он, отдёрнув руку с моих глаз, быстро повернулся ко мне спиной и стал искать плавки. А я таки не выдержал и сперва шлёпнул, а потом нежно погладил его голую бархатистую попочку. Вадик быстро надел плавки, в спешке чуть было не упал, а когда повернулся ко мне, лицо его пылало… Его стыдливость меня возбуждала, и конечно, будучи сильнее его (ещё бы — старше на год и два месяца!) , без труда мог бы оставить его без трусиков и поиграться с ним так, как мне хотелось бы. Но из-за своей нерешительности всё это мне удавалось только по ночам, в своём вооображении. С некоторых пор Вадик вытеснил из моих ночных фантазий всех и вся, только его я мысленно раздевал, трогал, только ему давал трогать себя, подходил к вершине самоудовлетворения с его образом в мыслях. (Юные прелестные гомики с обрезанными и необрезанными гномиками. Смотри! — прим.
ред.)

Мне трудно судить о том, что переживал он и как воспринимал наши отношения, но мы настолько сдружились, что нас никто не видел не вместе, мы строили планы, как будем встречаться и проводить время после начала учебного года в Питере, даже договорились разузнать возможность кому-то перейти в школу другого, А к концу смены наши чисто платонические отношения всё-таки обогатились кое-чем сверх того…

Однажды от воспитательницы нашего отряда потребовали выделить двух ребят для поездки на базу для приобретения всевозможных вещей и материалов для подготовки прощального вечера. Она сразу попросила нас с Вадиком, а поскольку это был «банный» день (такие у нас устраивались по средам и субботам) , пообещала по приезде нас с базы дать нам ключи от помещения, где все мылись, чтобы мы не пропустили помывку.

И вот после поездки на базу мы вдвоём в предбаннике возле одежных шкафчиков. Я чувствую, как он весь какой-то необычно напряжённый, будто-бы в ожидании чего-то очень страшного, — где и подевались его обычная улыбчивость, весёлость. Я быстро разделся, сложил свою одежду и, убегая в моечную, бросил на ходу:

— Я побежал. Давай и ты побыстрее.

В моечной я взял тазик, наполнил его горячей водой, поставил на деревянный топчан, а сам пошел к одному из двух душевых мест и стал «ловить кайф» от приятных струй горячей воды. Через минуту-другую дверь открылась, и я увидел Вадика. Он зашёл раздетый до трусиков, тоже набрал воду в таз, поставил рядом с моим и подошел ко мне под душ.

— Привет — сказал я. — Ты что, так и будешь купаться? Опять меня стесняешься? Ладно, пойдём для начала спинки друг другу помоим.

Когда мы подошли к топчану, я скомандовал:

— Нагибайся, упирайся руками, я первый тебя помою.

Он покорно слушался, и я начал намыливать ему спину, шею, плечи, затем растирал пену ладонями (мочалки у нас, конечно, не было) , испытывая райское наслаждение от общения с его гладенькой, нежной кожей. Осмелев, я неглубоко проник рукой под резинку трусиков и ощутил углубление между двумя булочками и тут же — судорожное сжатие вадикиной попки.

— Стесняешься, как девочка. Расслабься. А может быть ты и впавду девочка?

— Нет, я не девочка…

— Правда? — И тут я быстро просунул вторую руку под резинку и со словами «а это мы сейчас проверим!» резким движением обеих рук опустил плавки до самых вадькиных колен. Он тут же резко ещё больше согнулся, судорожно схватился за край плавок, но я убрал его руку, а плавки опустил до самого пола. Теперь Вадик стоял спиной ко мне совершенно голенький. Я ласково шлёпнул по его попке.

— Переступи через них. Давай я положу их рядышком, никуда твои трусишки не денутся. — Он послушно сделал шаг в сторону, и они оказались у меня в руках. Из его послушания я сделал для себя вывод, что ему не так уж неприятны мои дейстия, и я решил, что пора их активизировать.

— Нагнись, продолжим мытьё. А лучше знаешь что? — ложись ка ты животом на топчан, так удобнее будет.

Изгибаясь и прикрываясь, он выполнил и эту просьбу, и я опять принялся тереть ему спинку, попку, ножки. Как мне хотелось повернуть его вверх животиком! — но вместо этого я сказал:

— Теперь иди обмывайся под душ, потом мне спинку помоешь.

Он посмотрел на меня, и в глазах его я опять прочитал мольбу и растерянность.

— Да не буду я смотреть на тебя туда, куда ты не хочешь. Смотри — глаза закрываю и отворачиваюсь — беги под душ.

Он так и сделал и, отвернушись лицом к стене кабинки, стал под душ обмываться. А я, решив продолжить «наступление», подошёл к нему сзади, обнял за талию и прошептал на ухо:

— Вадюша, ну не прячь, пожалуйста от меня свой красивый грибочек — и нежно прикоснулся к его писунчику.
Вадик опять весь напрягся, изогнулся и тихо-тихо говорит мне:

— Витя, сюда кто-нибудь зайти может, дверь у нас не заперта, не нужно баловаться… . . здесь.

Это «здесь» меня обрадовало и ободрило (значит в принципе баловаться можно, и всё дело лишь в незапертом замке!) .

— Хорошо, я пойду защелкну замок входной двери, а ты только смототри, трусики не надевай.

Когда я вернулся, мой Вадик сидел голенький на топчане, опустив голову и плотно сжав ножки. Я подошел, нежно обнял его за плечи, взял за руки как-бы помогая встать. Он встал передо мной в полный рост, судорожно прикрывая одной рукой свой писунчик и яички. Но когда я, не прилагая особых усилий, отвёл эту руку в сторону, Вадик сопротивления не оказал и предстал, наконец, передо мной во всём своём великолепии. . Я не мог оторвать глаз от его призывно торчащей розовой залупки, которую когда-то по воле вадькиных родителей зачем-то лишили прикрывающей её шкурки и которая так контрастировала с моей «морковкой». Она у меня вначале почти вертикально смотрела на пол, а через какие-то секунды после того, как писунчик моего друга предстал на моё обозрение, тоже, напрягшись, приняла более горизонтальное положение, но кончик продолжал оставаться закрытым.

Я не смог удежаться и потянулся рукой к Вадикиному «магнитику», а когда нежно коснулся его яичек, он тут же резко присел на корточки, видимо, стесняясь поведения своего возбуждённого дружка, и его лицо оказалось на уровне моей морковки. Оно было красным, губки подрагивали, Я наклонился к Вадику и прижался губами к его щекам, а он в ответ обнял меня за талию и неожиданноо поцеловал в верхнюю часть моей попной булочки. После этого он тут же вскочил и со словами: «Пора одеваться» выскочил пулей в переодевалку. Я сразу за ним кинуться не смог, потому что мой примерно 6-тисантиметровик превратился в твёрдый стержень длиной сантиметров 12-13 с едва показавшейся из своего укрытия головкой. Переждав, пока всё «там» у меня пришло в относительную норму, я вышел к уже почти одетому Вадику. А он… . . он, не дав мне хоть что-нибудь на себя одеть, обнял меня и стал вначале нежно целовать в щёки, живот, голые булочки моей попки, а затем присел и прикоснулся своими горячими и влажными губами к моему вновь восставшему дружку. Мне трудно сейчас передать удовольствие, которое я тогда испытывал, это было нечто ни с чем не сравнимое и ничем не превзойдённоое! (И замечу — практически без секса!)

[/responsivevoice]

Category: Гомосексуалы