Уроки рисования-1

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Вроде ничего не изменилось в жизни Игоря Сергеевича, но неумолимо приближавшаяся дата возвращения дочери наложила на все суровую апокалипсическую печать. То, что подспудно дремало, отодвинутое на неопределенный срок, подступило и выложило на стол неоплаченные счета и просроченные векселя.

Свешников серьезно поговорил с внучкой, строго-настрого предупредив о необходимости соблюдать максимальную осторожность и осмотрительность после возвращения матери. Девочка действительно очень сильно изменилась за эти месяцы, даже внешне. От обилия излитой на нее (в прямом к переносном смысле) любви и ласки, Наташа похорошела, расцвела, наполнилась сознанием ценности и прелести своего юного тела. У нее изменилась походка, жесты стали более женственными, по-кошачьи грациозными. Отпечаток чувственности и призыва плоти крепко легли на образ этой девочки. Она внимательно выслушивала и охотно соглашалась с дедом во всем, но сомнения не оставляли старого учителя.

В первый же приезд Кругловых после рокового письма, они с Юрой, оставив девочек ласкаться и играть в гостиной, заперлись на кухне и долго обсуждали положение. Юрий успокаивал друга, как мог, и все его доводы были резонны, а покоя в сердце не приносили.

16 декабря пришла телеграмма из Москвы: Лена прилетела и выезжает домой поездом. 1о-го утром Наташа не пошла в школу — это было их последнее утро, после последней ночи, проведенной в одной квартире, в одной постели. Игорю Сергеевичу казалось, что он, и девочка должны как-то отметить это, каким-то каскадом безумных эмоций и ласк, но все было до удивления как всегда, лишь грусть старика передалась и ребенку.

Позавтракав и одевшись, чтоб ехать на вокзал, они коротали ожидание такси, усевшись на диване в привычной последней и прощальной близости. Игорь Сергеевич держал Наташу на руках, приспустив ниже колен ее колготки с трусиками, одетые поверх теплые гамаши и, отвернув подол темно-зеленого вязаного платья, нежно поглаживал испод слегка раздвинутых ляжечек, низ живота, мысок лобочка и, конечно же, складочку писи. В голове вертелась одна и та же мысль: Почему? Зачем? По какому праву у меня отнимут эту прелесть, это нежное трепетное существо, эту писечку, эта быстрые ладные теплые ножки, гладкий животик, маленькие ласковые губки, пуговку носика, который так приятно захватывать губами, вечно поражаясь: какое оно все настоящее, но маленькое, миниатюрное, игрушечное…

Подошло такси. Водитель поднялся и позвонил, потом еще раз видно спешил парень. Они почти ничего не говорили, ни дома, ни в машине, ни на перроне, а когда, замедляя бег, поплыли вагоны, Наташа напряглась, вытягивая шею, сжатую шарфом, и, бегая по окнам глазами, искала маму.

-Мама..! — Ее крик и рывок маленькой руки из плена его ладони заставили Игоря Сергеевича вздрогнуть, ухнуло и заныло сердце. Свершается должное, думал он, глядя на удаляющуюся, спину и прыгающий помпон шапочки Наташи.

Он поцеловал загорелое, но осунувшееся, похудевшее лицо дочери, сказал нужные в таких случаях слова, изобразил на лице все нужные, эмоции и пошел рядом, помогая нести чемодан, и, слушая как внутри перекатывается холодная страшная пустота.

Приехали сразу к нему. Все вещи, игрушки, бельишко девочки ждали заранее упакованные, готовые вернуться в родной дом, их хозяйку. Лена без конца расспрашивала и его, и дочь, которую не отпускала ни на минуту и, даже обедала, держа ее на коленях.

А потом он проводил их до такси, долго-долго шел назад, в опустевшую, казалось выстуженную, лишившуюся своего маленького «сердечка» квартиру.

Это была страшная и странная ночь. Первая за четыре месяца проведенная в одиночку, без теплого маленького комочка под боком. Никто не толкал эго острым локотком под бок, или круглым коленом в пах, никто не забрасывал на его бедра откинутую во сне стройную голую ножку .
… Игорь Сергеевич долго ворочался, прижимал к лицу Наташину подушку, почти потерявшую (словно она увезла его с собой) неуловимый аромат девичьих волос. Нашел в шкафу трусики, чулочки, комбинашки, купленные им или Кругловым, нюхал, лежа в постели, прижимал к голому телу и плакал от бессилия что-либо изменить, вернуть. Он почти не спал, лишь на рассвете, когда за окном уже слышались шаги спешащих на работу людей, учитель забылся в полудреме, пронизанной мучительной печально дрожащей на одной горькой ноте, струной-мыслью: Наточки больше нет с ним.

Его разбудил телефон. Было около десяти часов, за окном — позднее серое декабрьское утро, в голове боль. Круглов прекрасно понимал состояние друга, долго не говорил и совершенно не успокаивал, а просто сказал, что едет к нему с Санечкой. Звонил из автомата. Игорь Сергеевич поставил чайник, нашел в холодильнике водку и, не дожидаясь никого, сам выпил рюмку, потом еще?. Увы… Причина «похмелья» была не в этом.

Юрий зашел на минутку. Крепко пожал руку и с чувством заглянул в глаза. Этот взгляд сказал в сотню раз больше, чем любые слова, Свешников понял, что он не одинок в своем горе. А вдвоем — это уже не горе, а беда, проблема, неприятность… что угодно, но не горе. Горюют только одиночки.

— Игорь, сейчас остаться не могу. Пойми — дела срочные, но к половине третьего заеду, тогда посидим, покалякаем…

Он распрощался, оставив Свешникова с дочкой. Сняв с девочки шубку, Игорь Сергеевич обнаружил, что она в школьной форме, вся кругленькая от обилия теплой одежды — декабрь выдался морозный.

— Тебя папка прямо из школы забрал?

— Ага, прямо с урока…

— А что сказал?

— Ничего! — она удивленно пожала плечами. — А правда, что Наташа с Вами не живет больше?

-Правда. Ее мама вернулась вчера, да ты и сама ведь знаешь.

— Я думала, может останется.

Игорь Сергеевич ничего ей не ответил, вздохнул, ласково потрепал волосенки и повел девочку в гостиную.

— Ну, иди ко мне, моя маленькая, ласковая спасительница! Мой прелестный лесной эльф! — Саша тихонько засмеялась его необычному, грустно — поэтическому тону.

— Сколько же на тебе всего надето! С ума можно сойти! — шутливо ворчал учитель, стаскивая по ее ножкам гамаши, теплые колготки, а следом тонкие.

-Нет, так мы не справимся! Садись-ка на диван… Саша села и полуооткинулась на локти, отдавая дяде Игорю свои запутанные, полу оголенные ножки. Под платьем белья оказалось не меньше. Наконец, на девочке остались только беленькие в цветочках трусики. Игорю Сергеевичу раздеваться было не надо: с утра он лишь накинул халат на голое тело и теперь, распахнув его, усадил малышку на колени.

— А трусики? — удивилась Саша.

-А трусики пусть будут. Ну что это, все время без них, да без них. Давай теперь в штанишках попробуем, а?

— Давай! — охотно согласилась девочка, чуя какую-то новую выдумку. Загадочно улыбаясь, Игорь Сергеевич внимательно оглядел сидящую верхом лицом к нему девочку: ее глазенкам сияли горяченьким интересом под густой русой чёлкой. Остальной волос был аккуратно зачесан назад и схвачен резинкой с бантиком в длинный хвост. Осторожненько, чтоб не дернуть и не причинить малышке боли, он освободил волосы, и они водопадом чистого шелка рассыпались по спине. Мужчина игрался пальцами с этими длинными невесомыми прядями, перекинул часть их на грудь, поднес к лицу и вдохнул знакомый пьянящий аромат.

— Сашенька, а ты никогда с папой, или сама не пробовала играть, чтобы кончать, не дотрагиваясь до писи? — Нет, ни когда…

— Давай попробуем? Я буду ласкать тебя везде-везде, где тебе приятно, а ты думай о чем-нибудь таком… Ладно?

-Ладно!

И они начали странную, мучительно-сладкую игру, выискивая на теле девочки те местечки, от прикосновений и щекотки которых наслаждение по капельке стекало к низу живота, нежным зудом отдавалось в маленьком лоне, скапливалось там, увлажняя губки и щелку.
Вот дядя Игорь, чуть касаясь подушечками пальцев, пробегает по шейке, груди, пупырышкам сосочков (тут же окрепших и заострившихся) и вниз по животику, до самой резинки штанишек. Вторая рука проделывает тот же путь по спине. Приняв правила игры, девочка терпеливо переносит щекотку, и лишь вздрагивает, словно лошадка, да иногда вырвется полу проглоченный смешок. А чуткие как у слепца пальцы ощупывают детское личико, трогают прикрытые дрожащие веки, кнопку носика, пухлые губки, мягкий клинышек подбородка, щечки.. И снова их путь лежит вниз, к чуткому животику, к гладенькой внутренней стороне бедер, полностью открытых маленькими трусиками. Он проверяет, едва касаясь, насколько увлажнились между ног штанишки, — она уже мокренькие! Маленький бугорок набух нестерпимым желанием, истекает смазочкой. Санечке уже невмоготу, и она инстинктивно подается низом живота, стремясь прижаться писей к его пальцам. Но дядя убирает руку, и снова начинается медленная пытка.

Его самого безумно возбуждает эта игра. Мучая девочку, не давая ей изойти, только увеличивая это желание, он наливается тугой плотью до помутнения разума. Игорь Сергеевич бросается крепко и жадно целовать детский рот, впивается тугим засосом в шейку, метит жгучими синячками грудь, лижет сосочки. Потом перекладывает едва живую, дрожащую от страсти малышку на диван и прижимается лицом к горячим, но покрытым нервно-ознобными пупырышками гусиной кожи бедрам. Он целует и облизывает ее ножки снизу до верху, щекочет языком в самом верху, в самом нежном и чувствительном месте, вдыхая призывный влажный аромат девичьего паха. На трусиках, между ножек, уже заметное мокрое пятно, а девочка нетерпеливо ерзает под ним, двигает животиком, стонет жалобно, просительно… Игорь Сергеевич сам не в силах больше терпеть и сдерживаться: ему безумно хочется видеть последний предел ее наготы. Учитель быстро стягивает с предупредительно поднятых ножек штанишки, роняет их на пол, а Санечка тут же раскидывает коленки, да так широко, что щелка писи раскрывается маленьким розовым кружочком, в котором влажно поблескивают от смазочки два дивных, нежных лепесточка. Они тоже раскрылись, являя взору мужчины тесный глазок влагалища. Не в силах дождаться, когда же дядя Игорь начнет, девочка сама тянет туда руку, но он перехватывает, не пускает и наклоняется к писе. В нескольких миллиметрах от этого поразительного гибрида ароматного цветка и сочного плода он останавливается и щекочет своим дыханием, чуть отстраняется, предупреждая ее попытки придвинуться, прижаться писей к лицу, а потом начинает обводить, языком вокруг этого воспаленного страстью местечка, вызывая еще больший зуд и уже не стоны, а вскрики, полные мольбы и желания. «Палач» неумолим. Его маленькая жертва измучена: ей очень-очень хочется, она всхлипывает, дрожит, ее писечка истекает и тоже подрагивает, ощетинившись палочкой клитора — маленького девчачьего членика, восставшего, высунувшего свою отзывчивую головку. Он все лижет и лижет пухлые внешние губки и лишь иногда быстрым движением языка снимает в самом низу щелки сладкую каплю набежавшей влаги. Но и этого мало, Игорь Сергеевич поднимает повыше ножки, раздвигает ягодички и принимается лизать и щекотать тугим кончиком языка дырочку попы. Она пахнет писей от натекшей туда смазки. И покрывало под девочкой мокрое, и ее ягодицы, а от них и его щека. Указательный палец мужчины скользко и туго вонзается в детский задик, а начинает быстро двигаться туда-сюда, а его губы крепкими засосом впиваются в ляжечки, лобочек, животик. Она, сладко и радостно вскрикнув, напрягается и начинает спускать, дрожа животом и ритмично стискивая его палец в своей попке. Оргазм длинный и обильный. Из влагалища течет на его руку, его член напряжен у последней границы счастья, и быстро переместившись, учитель несколькими движениями руки выпускает густой поток семени прямо на ее писю, заливает живот и грудь.
Теперь можно! И он жадно вбирает в широко открытый рот всю писечку, присасывается к ней, глотая свое и ее, вталкивая язык в самое лоно, еще дергающееся, спускающее. Оргазм продолжается очень долго и медленно затухает вместе с ее счастливыми вздохами и всхлипами.

Игорь Сергеевич выпускает изо рта ее маленький размякший бугорок. Целует напоследок воспаленные губки, трогает языком клитор и, поднимаясь вверх, размазывая губами и щеками свое семя, слизывая его, он покрывает поцелуями все ее горячее податливое тельце до самого подбородка, а потом прижимается скользкими от спермы губами к приоткрытому, жарко дышащему детскому ротику. Целуя свою милую Сашеньку, учитель по груди и животу возвращается к лобку рукой, поглаживает, ласкает ее влажную, все еще распахнутую плоть, баюкая и, в тоже время, будя новый прилив сладенького желания, цепляя к чудному концу не менее замечательное начало. Умостившись поудобней, головой к ногам девочки, Игорь Сергеевич, словно любопытный мальчишка, принялся забавляться с никогда не надоедающей любимой игрушкой. Он разглядывал, растягивал губки, трогал все-все, пытался губами ухватить только один крохотный лепесток. Его член попал в плен маленьких пальчиков и умелых губок. Минут через десять ласковые совместные усилия наградили мужчину и девочку почти одновременным оргазмом. Игорь Сергеевич спустил в жадно сосущий ротик, и тут же, словно глоток его семени дал малышке новые силы, она задрожала всем тельцем, и из вульвочки потекло на трепещущий, торопливо слизывающий все до капельки язык.

Они немножко отдохнули. Шел первый час, до приезда Юрия еще было время, и Свешников пошел набирать ванну. Как ни приятен был его сердцу запах всех этих выделений, но перепачканную девчушку следовало выкупать. Да и сама Санечка — известная чистюля, старалась после каждого оргазма, если не засыпала, сбегать в ванную и подмыть свою промежность. Когда Игорь Сергеевич вернулся в комнату, девочка уже сидела на диване сложив ступни, раскинув коленки, и наклонив голову, заглядывала себе между ножек. Услышав, его она подняла лицо, плавным жестом отвела назад рассыпавшиеся, слегка слипшиеся от пота волосы и улыбнулась смущенно вопросительно. Свешникова всегда пленяла и поражала эта ее манера: в самой, казалось бы, бесстыжей и развратно-разнузданной ситуации оставаться скромной, простой, послушной девочкой, с ангельски невинным взглядом. Он сел рядом, обнял ее за плечи и поцеловал в висок.

-Тебе понравилось?

Санечка сложила и поджала ножки, кивнула, потерлась щекой о его плечо.

— Вот и славненько! А то я боялся, ты обидишься, что так долго тебя мучил….

— Ну, я же сама согласилась.

— Оп — ля! — он подхватил девочку на руки и понес в ванную.

Они прекрасно поместились вдвоем и долго лежали, блаженствуя, почти не шевелясь. Откисали, как говорила Санечка. Попочка малышки уютно покоилась на его ладонях, и он легонько покачивал невесомое в воде тельце, а ее лениво вытянутая ножка копошилась в его пахе, пытаясь ухватить пальчиками кожицу на мошонке.

— Дядя Игорь, ведь Наташа может, как и я приходить заниматься рисованием. И Оля своей маме так говорит, — она мне рассказывала. А ведь малышка права, — подумал Свешников. Хоть и рисует внучка неважнецки, но важен повод, а нарисовать я и сам могу!

— Сашок, ты гений! — он прямо в воде сгреб девочку, в охапку, награждая поцелуями. Они забарахтались и под веселый Санин визг, окунулись.

-Фу! Волосы намочили. Теперь надо голову мыть!

В ход пошел шампунь, потом мягкая губка, потом была установлена дощечка, на которую, расставив ножки, уселась девочка. Капнув на ладонь карамельно-душистой детской шампуньки, Игорь Сергеевич осторожно намылил ей пах, и стал пальчиком обводить все закоулочки нежной горяченькой писечки.
Когда дело дошло до попки, Саша попросила его засунуть туда палец, и он немножко посношал ее, одновременно прижимая массирующий большой палец к писе. Малышку разбирало все больше. Обмывали писю из спринцовки. Раздвигая одной рукой губки, он метил тонкой тугой струйкой в клитор, и попадая, вызывал сладкий радостный вскрик девочки. Саня потребовала, чтоб он тоже сел и взял ее на ручки. Так они и поступили. Усевшись верхом к нему лицом, она тем же детским шампунем намылила член, яички, бритый лобок и снова себе между ножек. Придвинувшись ближе, девочка обхватила головку уже чуть набухшего члена четырьмя пальчиками, а пятый (большой) оттопырила и осторожно ввела в свое маленькое лоно. Ее ручка быстро задвигалась, онанируя одновременно и себя и мужчину. Такого способа Игорь Сергеевич еще не знал и был приятно удивлен новой выдумке. Помогая Санечке, он нащупал бугорок клитора, а она второй ручкой игралась с его поджавшейся мошонкой. Рука девочки, почувствовав момент семяизвержения, крепко прижала головку члена к своей писечке, прямо между растянутыми лепесточками, к дырочке влагалища, чтобы капли спермы попали и в нее. Едва Саня отпустила член, Игорь Сергеевич опять вставил палец ей в попку, а она себе в писю свой самый длинный, средний. Их, пальцы задвигались, то и дело соприкасаясь внутри сквозь тонкую перегородку. Горяченькие короткие вздохи — вскрики девочки завершились длинным протяжным облегченным стоном.

Они снова сели в воду. Саня откинулась спиной на грудь мужчины, легла головкой, щекоча мокрыми прядями лицо, а он, ленивый, пересыщенный, неторопливо игрался пальцами с писечкой, трогая и обводя пальцами другой руки пупырышки сосков. В жаркой истоме, в приятном утомлении накатывала, полудрема, и уже ничего не хотелось — только бы лежать вот так, чувствовать опавшим членом мягкие детские ягодички и, обнимая невесомое теплое тельце, трогать и трогать писечку.

Когда вернулся Юрий, он открыл дверь своим ключом, утомленные любовники еще плавали в остывающей ванне.

— Ку-ку! Э! Да вы тут никак уснули, мои милые! — Он наклонился и заглянул в лицо дочки, а та специально зажмурилась, изображая сон, но не выдержала и расползлась довольной улыбочкой, прыснула смешком, задвигалась, протягивая папе руки. Юрий извлек свою мокрую доченьку, усадил на край ванны и укутал большим теплым полотенцем, одновременно вороша и

вытирая волосы.

— Как время провели?

— Ууу! — послышалось приглашенное полотенцем и руками отца восклицание девочки.

— А вас, сударь, тоже на руках выносить, или силы еще остались?

-Ох, ради бога, Юра! Я уж сам попробую…

У Круглова было отменное настроение, да и Свешников, окрыленный идеей, подсказанной Санечкой, чувствовал себя уже не таким потерянным. Юра унес девочку в спальню и уложил подремать. Мужчины сели на кухне и задымили. Игорь Сергеевич рассказал ему все.

— Значит у тебя теперь, Игорь, целый кружок рисования будет?

— Значит кружок…

— А Саня, Ната и Оля — это члены кружка, а точнее — кружки твоего члена? Они засмеялись

-Нет, Юра, кружок пока только один, у Олечки, а остальные — дырочки моих пальцев и языка. Так точнее будет.

-Ничего, скоро подрастут.

Потом они долго и подробно обсуждали план «операции» по возвращению Наташи. Уточнив и, согласовав все детали, «полководцы» назначили срок на следующей неделе.

В пятницу Свешников сходил в школу, где училась внучка, нашел ее и обо всем переговорил. Малышка так трогательно потянулась, увидев деда, так жалобно смотрела, а потом радостно соглашалась и восторгалась их выдумке, что Игорь Сергеевич понял — откладывать нельзя, иначе быть беде. Ната сказала, что в благодарность за идею, поцелует Саню в писю восемьсот миллионов раз.

— Деда, забери меня с уроков, а? Придумай что-нибудь, и поедем к тебе домой.

— Ната, милая! — он смог только крепко пожать ручку. Они стояли в шумном школьном коридоре, мимо проносились мальчишки, чинно шествовали старшеклассницы, а девчонки помельче — жались к подоконникам, то, вспрыгивая, то, сползая с них своими аппетитно-кругленькими попками. Наметанный глаз учителя тут же подмечал самых-самых, с которыми уже хотелось…

Отговорить Наташу от этой затеи стоило большого труда. Она проводила деда до двери и даже выскочила на крыльцо, чтобы махнуть рукой на прощание, но, зябко ежась, быстро убежала с мороза внутрь.

Подготовив таким образом «поле боя» Игорь Сергеевич стал ждать, благо было, кому скрасить одиночество. В тот же день после школы забежала Олечка. Целуя в прихожей ее холодные щечки, носик и горяченькие губки, учитель тут же, нетерпеливо ищущей рукой, лез сквозь все резинки к благословенной наготе упругой попки, в уютное тепло влажного паха. Сжимая в объятиях даже, не снявшую пальто и шапку девочку, он уже тер ее отзывчивую, ждущую ласки писечку.

— Ой, дядя Игорь, дайте, я хоть пальто сниму! — смеялась Олечка, охотно уступая и не противясь его горячему чувственному напору.

— Ни в коем случае! — Голос мужчины возбужденно подрагивает в предчувствии новой увлекательной игры с послушной пленительной детской плотью.

Присев на корточки Игорь Сергеевич стягивает разом все, что одето на ней ниже пояса, до колен, дергает молнии, снимает полусапожки, освобождает ее ступни и снова обувает сапожки на босую ногу. Оля приседает и подбирает комок своего белья, а он ведет ее к большому зеркалу.

Она переводит взгляд с учителя на свое отражение: так странно видеть девочку одетой в зимнее пальто, шапку, с шарфом на шее и теплыми сапогами на голых ножках. Затаив дыхание, Олечка следит через зеркало как дядя Игорь, присев на корточки, гладит ей ноги, поднимаясь, все выше, задирает непослушно грубую ткань пальто и подол школьного платья, обнажает бедра до самого верха. Он тоже смотрит в зеркало на свои трогающие писю, ее белые губки, пальцы. Вдруг он бросает подол, встает и быстро раздевается донага, берет одетую и в то же время — голую девочку за ручку и, как маленькую, ведет в спальню. Оля садится на край постели и хочет лечь, но он останавливает ее.

— Нет, не так! Встань-ка… — Повернув Олю к себе задом и заставив наклониться, учитель откидывает на спину пальто и платье, задирает повыше майку, потом, отойдя, та два шага, любуется открывшимся зрелищем.

Она стоит, уперев руки в кровать, чуть раздвинув свои длинные стройные ножки, а вверху виднеется немного приоткрытый бутончик писи. Игорь Сергеевич возвращается, встает на колени перед этим «алтарем любви» и гладит руками, целует ляжки, попочку, уютные подколенные впадинки. Склоняясь еще ниже, целует икры — до самых сапожек. Потом осторожно раздвигает булочки — ягодиц и кончиком языка трогает, щекочет коричневато — розовую звездочку ануса. Продолжая растягивать попочку, он большими, пальцами приоткрывает шире писю девочки и нежно-нежно, как и полагается целовать маленьких девочек в губы, целует эти другие, не менее чудесные губки. Вобрав в рот нежный’ сочный бугорок, учитель поглаживает ножки девочки снизу до верху и сосет, сосет из нее сладкий сок налетающего желания. Плоть мужчины возбуждена и тверда как камень, она туго и скользко входит в расцелованное детское лоно. Оля сладко ахает, выгибается и начинает двигаться навстречу дяде Игорю, через несколько минут, в ее маленькую маточку устремляется густой поток семени. Она слышит эти судорожные толчки своим нутром и тут же начинает кончать сама, ритмично тиская своей, бьющейся в оргазме писечкой уже лишившийся прочности, слегка поддающийся этим нажатиям член. Они разделяются. Из писи по ножкам девочки стекает их влага. Олечка ослаблено падает на постель. Ей жарко. Пальчики дергают пуговицы, тянут шарф. Он помогает освободиться от пальто, платья, сдергивает маечку, прижимает влажно горячее тельце к кровати и в упоении целует болезненные нарывы едва припухших грудок.

Игорь Сергеевич не может насытиться своей любимой ученицей! Облизав ее ножки, по-прежнему обутые, высосав из писи весь сок, он снова вонзается в едва остывшее лоно…

Когда волна страсти откатилась, оставив на смятой постели их слившиеся, в объятии тела, гладя волосы и целуя влажное, бледное, прохладное личико, Игорь Сергеевич прошептал:

— Оленька, милая, я так хочу, чтобы ты родила от меня ребеночка… Девочку. Крохотную такую малышку, похожую на тебя…

Она в ответ ткнулась носом ему в шею и крепенько прижалась, обнимая и закидывая ножку на бедро, чтобы притиснуться влажной горячей ранкой писи к ноге мужчины.

Так, не выпуская друг друга из тесного плена, они и засыпают, утомленные, счастливые — пожилой, седой мужчина и юная хрупкая девочка, соединенные мудрым капризом великой любви.

Все, задуманное двумя мужчинами, удалось самым лучшим образом. В понедельник. Свешников позвонил дочери и попросил ее приехать за якобы забытыми вещами Наташи, потом он сообщил Юрию время, когда Лена будет у него. Отец и дочь чаевничали, и в этот момент, будто бы нечаянно, появился Юрий. Он передал Игорю Сергеевичу деньги за «уроки», присел к столу. Завязался разговор, в ходе которого выяснилось, что Наташа преуспела по художественной части, и ей следует продолжить занятия. Купленная на эту уловку женщина, видевшая, что отцу платят деньги (и немалые), конечно же, согласилась разнообразить эстетическое воспитание дочки, тем более даром…

Юрий ушел ждать в машине, а когда Лена уехала, примчался назад сияющий, шумно-радостный, с бутылкой коньяка. «Победители» устроили пир и, истощив запасы Свешникова, назюзюкались до пения застольных песен. В таком виде их и застала, пришедшая по обыкновению на «урок», Оленька. Она привела с собой Санечку, за которой почему-то не заехал папка.

— У-у! Вреднючие! Мое вино уже пьют! — беззлобно возмутилась Саня, увидев на столе початое сухое.

Она и Оля улыбались — До того смешно было видеть пьяно-счастливые лица мужчин, плавающие в густом дыму прокуренной кухни.

Девочки скинули в прихожей верхнюю одежду, и ушли в комнаты, а двое гуляк кое-как убрали и проветрили помещение. Когда они зашли в зал, Оля сидела в кресле совершенно одетая: форменное платье (только фартучек белый сняла), на ногах — серые колготы, зато Санечка уже разбросала по дивану свои вещички и трудилась, стягивая с ножки последние, тонкие белые колготки вместе с трусиками. Оказавшись совершенно голенькой, девочка с визгом какой-то щенячьей радости, бросилась и повисла на шее у пьяного папки, который, легко подхватив, усадил дочку на одной руке. Оленька еще стеснялась немножко дяди Юры, с которым познакомилась совсем недавно, но это стеснение распространялось только на самое начало игры. А потом, разгоряченная, любимым учителем, она не замечала, чьи руки ласкают ее, тело, чьи губы целуют лоно. Только полного контакта с дядей Юрой у девочки не было — она потихоньку попросила об этом Свешникова, хотя все остальное в пылу игры и любовной схватки вчетвером, а то и впятером, допускалось…

Игорь Сергеевич протянул руку, помог Оле встать, обнял за талию и повел к дивану, где уже папа ласкал свою дочурку, держа ее на коленях. Усадив на руки Олю так, чтобы девочки оказались лицом друг к дружке, учитель стал целовать, ласкать и раздевать ее на глазах Сани и Юры. Олечка немного смущалась, и это придавало особую прелесть всей процедуре. Круглов забрался пальцем в уже мокренькую писечку дочки и медленно, осторожно сношал ее, целуя, чтобы не мешать смотреть, в шейку, плечики, тыкался лицом в волнистый шелк распущенных светло-русых волос. Игорь Сергеевич снял с Оли платье, приспустил колготки на щиколотки, а трусики до колен, потом задрал подмышки маечку, словно демонстрируя своим друзьям-зрителям неразвитые, едва припухшие грудки двенадцатилетней девочки. Санечка следила за ними широко распахнутыми блестящими глазенками и медленно покачивалась, нанизываясь писечкой на папин палец. Поигравшись с сосками, заставив их напрячься, острыми клювиками, учитель освободил ножки от колготок и трусиков, широко развел коленки и растянул пальцами бутончик. Целуя Олю в губы, шею, щеки, глаза, он просто держал ее писю раскрытой, показывая Юре и Сане во всей красе свое бесценное сокровище. Уже сомлевшая девочка, прикрыв глазки, медленно поворачивала, подставляя поцелуям, разрумянившееся личико и чувственно вздрагивала голым животиком. На глазах у отца и дочери, открытое им лоно, медленно набухало влагой, наливалось горячей кровью и подступившей смазочкой. Распухший член Юрия поднялся между ножек его девочки, и показал свою непокорную красную голову. Убрав палец из Сашиной писи, отец прижал к нежным лепесткам головку члена, не отводя при этом глаз от прелестной, уже готовой принять мужчину, писечки, дырочку влагалища которой нежно обводил палец Игоря.

Сняв с колен и поставив рядом размякшую от ласки Оленьку, Игорь Сергеевич встал и быстро начал раздеваться. Оля, ждала его, переводя замутившийся взгляд с учителя на свою голенькую подружку и мощный член ее папы целующийся, с крохотными губками детской писи. Вдруг Юрий встал, и, держа дочку под попку, приподнял ее, широко разведя худенькие бедра. Он шагнул к Оле и, словно чашу с драгоценным напитком, поднес к ее лицу пах своей доченьки. Девочка медленным жестом убрала со щеки прядь волос за ушко и с трогательной покорностью, словно принимая от мамы вечернюю чашку молока, коснулась губами приоткрытой писи. Один, два, три поцелуйчика… И вот уже губы жадно охватывают, сосут маленькую Сашу, которая, запрокинув личико, отдает папе ротик для долгого-долгого, как вся её будущая жизнь, поцелуя.

Уже голый, Игорь Сергеевич обнимает, гладит Олины плечи, скользит ладонью по гибкой спине, поглаживает, словно взвешивая, снизу попочку и, пробравшись между ягодичек, указательным пальцем входит в горячее, тугое, скользкое лоно девочки. Он потихоньку сношает ее, в то же время вставляет пальчик другой руки в попочку другой девочки и ковыряется там, потом, дрожа от похоти, трогает лицо сосущей девочки и ляжечки ее маленькой подружки. Члены обоих мужчин напряжены — им необходима разрядка, но возбуждающая всех игра продолжается.

Наконец, напоив Олю Сашиными соками, Юра садится на диван, а учитель наклоняет покорную девочку так, что ее лицо оказывается рядом с торчащим членом Круглова. Уперев руки в постель, она заглядывает между своих чуть расставленных ножек, как дядя Игорь вводит в нее толстое, упругое, распирающее нутро, но такое приятное орудие. Сладко застонав, Оля прикрывает глазки и тут же получает в ротик второй член. Убедившись, что она сосет, Юра откидывается на спину, разворачивает Санечку и усаживает ее писей на свое лицо, потом ставит на четвереньки и начинает вылизывать обе дырочки. Млея от наслаждения, малышка вблизи разглядывает сосущую член подругу, трогает ручкой ее губы, ввалившиеся щечки, сопящий носик. Саня слушает, обмирая от восторга, как папин язык пробегает по ее щелочке, потом тыкается в дырочку попки, потом снова в писю и, наконец, губы охватывают и сильно, почти больно (но какая это сладкая боль!) всасывают в рот ее бутончик, слегка покусывают горяченький бугорочек и отпускают, чтоб тут же кончик языка смог воткнуться в дырочку влагалища. Девочка в бессильном изнеможении опускается щечкой на колючий, бритый папин лобок и, помогая Оленьке, целует и покусывает член у основания, пытается поцеловать и Олино личико.

Дядя Игорь сношает Олю очень медленно, растягивая всем удовольствие. Мужчины слегка пьяны, и их эрекция сильна, а оргазм отдалился вдвое от обычного. И Саша, и Оля успевают спустить дважды, пока мужчины, почти одновременно не выкидывают семя в лоно и ротик девочки.

Санечка быстренько перебирается к заду подружки, соскочив для этого с дивана, чтобы посмотреть, как дядя Игорь вытащит член. Как только плоть мужчины покинула влагалище девочки, малышка жадно припадает губами к открытой ране, сосет сладкий сок и вкладывает язычок в самую дырочку — ей хочется, чтоб, закрываясь, Олина пися сдавила, его.

Утомленные дети опускаются на диван. Старшенькой досталось больше, и она безвольно и вяло отвечает на ласки шустрой малышки. — Оля, а дай мне сисю? — просит Саня. Девочка улыбается в ответ, садится поудобней, а подружка устраивается бочкой к ней, наподобие младенчика. Когда маленький жадный, сосущий ротик охватывает пуговку сосочка, на Олином лице появляется какое-то странное блаженное выражение и почти материнская улыбка. Она ласково гладит свою «дочку» по головке и придерживает другой рукой, словно девочка куклу. Чмокая, Саня выпускает сосок

— Оль, поделай мне пальчиком… — и снова присасывается к чуть припухшей от ее зубов и губок грудке. Когда палец проник в писю, Сашенька сладенько выгнулась и потянулась тискать ручкой другую грудку.

Сначала мужчины только с умилением наблюдали за игрой детей, а потом подключились к ней, Игорь Сергеевич гладил Сашины ножки, а Юра целовал и сношал пальчиком Оленьку. Заласканная девочка снова переполнилась желанием, Юрин палец легко и скользко двигался в обильно смоченной трубочке влагалища, а его член трепетал от желания попасть туда же.

Санечка освободилась из объятий подруги, посмотрела, на отца, на Олю и вдруг, склонившись к самому ее лицу, зашептала:

— Оленька, миленькая, ну пусть папа тебя потрахает! Мне так посмотреть хочется! Ну, пожалуйста…

Девочка ничего не ответила, только повернула лицо к дяде Игорю, а он кивнул и ласково улыбнулся. Юрий тут же переложил ее покорное тельце поудобней и приблизился, удерживая одной рукой на весу свое тело. — Нет, нет! Дай я, пап? — Саша резво подползла на коленках и, взяв у основания напряженный папин член, приставила головку между напряженных не меньше маленьких губок. Юра медлил, а Саня, словно дразня, водила членом по писе, потом вернула его к дырочке и потянула отца за «хобот», приглашая войти поскорей.

И вот мужчина и девочка соединились. Юра двигался бережно, осторожно, погружаясь не больше чем на треть. Его лицо сияло счастьем и блаженством, а свободная рука (одной он опирался о постель) порхала над остренькими сосочками, то ли гладя их, то ли щекоча ими свою ладонь. Дочка восторженно следила, как толстый папин член раздирает, выворачивает эластичную упругость растянутых в кольцо детских губ. Она стояла на четвереньках, приблизив лицо, и оттопырив вверх попочку, а дядя Игорь, тоже любуясь зрелищем акта, сношал ее пальцем то в писю, то в попу.

Продолжая осторожными толчками входить в девочку, Юра повернул голову, взглянул в глаза Свешникову, потом посмотрел на его торчащий член и, приглашая, кивнул, почмокав губами. Игорь Сергеевич не сразу сообразил, а потом понял, чего от него хочет друг. Он перешагнул на коленях через Олину голову, и моментально его плоть попала в сладкий плен умелого мужского рта. Отдаваясь неимоверному наслаждению губ и языка Юрия, он, в то же время, слышал, как жарко в самую его попу дышит девочка, а ее горячий быстрый язычок пробегает между ягодиц. Он завел назад руки и растянул себе ягодицы. Кончик 0линого язычка тут же прижался, щекоча и проникая в самую дырочку. Такого старому учителю за свою долгую жизнь испытывать еще не приходилось. Он застонал от наслаждения, дико замотал головой и тут его взгляд наткнулся на забытую всеми Санечку. Пораженная невиданным зрелищем, малышка стояла на широко расставленных коленях, напряженно вытянувшись, распахнув глаза и быстро, нетерпеливо натирала обеими ручками себе между ножек. Ее ротик приоткрылся, а в глазах горело такое желание, что дяде Игорю стало ее даже жалко. Но его член уже сладко ныл и подрагивал в предчувствии оргазма, ляжки щекотали острые сосочки, в попке ковырялся то язычок, то пальчик. Он спустил все семя в жадно глотающий рот мужчины и, потеряв над собой контроль, чуть ли не сел на лицо девочки. А Юрий так и не отпустил его член, продолжая посасывать и обводить языком вялую головку. В то же время он продолжал сношать почти потерявшую сознание и давно достигшую оргазма девочку. Казалось, что он никогда не кончит. Едва член Игоря опять окреп, Юра вытолкнул его изо рта, а Игорь Сергеевич тут же слез, боясь, что задушит Оленьку. Неожиданно Круглов быстро перевернулся, закидывая бесчувственное тело девочки на себя. Оленька даже не подняла голову и лежала, уткнувшись лицом, куда то в плечо мужчины. Ее скользко блестящая попка ритмично приподнималась в такт движениям Юрия. Игорь Сергеевич заворожено смотрел, как толстый красный член толчками входит, покачивая хрупкое детское тело, вонзается, более чем на две трети длины, и выходит из него, оттягивая за собой тугое кольцо слегка покрасневших внешние губок. Пальцы Юрия легли на «булочки» девчачьей попки и растянули ее посильней, так, что дырочка ануса призывно открылась для члена учителя. Почему-то вспомнился тот мальчик Вова и незабываемое ощущение проникновения в детскую попочку. Задик, девочки был влажен и горяч, член не то чтоб скользнул, но довольно легко, с приятной упругостью преодолел сопротивление внешнего колечка и проник в тесную, охватывающую плоть глубину. Все получилось так просто от того, видимо, что Оленька уже не понимала где она и что с ней происходит.

Вдруг две тонкие детские ручки, охватив его за бедра, потащили, отрывая от Олиной попочки. Игорь Сергеевич обернулся и увидел Саню. В глазах девочки прыгали нетерпеливые сумасшедшинки, губки дрожали, а ножки танцевали в жгучем желании.

— Дядя Игорь, миленький, засуньте мне в писю! и так хочу…

Он протянул руку, чтоб вставить ей пальчик, но Санечка неожиданно отстранилась.

-Нет, не пальчик…

Он оглянулся на занятого бесконечным актом Юрия и решительно опрокинул девчушку рядом на диван. Она тут же подняла раскинутые ножки, но он молча сложил их и сел на почти верхом на ее грудь. Приподняв головку ребенка, учитель дал ей в ротик.

-Пососи, обслюнявь его хорошенечко, — шепнул он Сане, и та добросовестно принялась чмокать, напуская в рот побольше слюны.

Сумасшествие переходило все границы. Заведя назад руку, Свешников коснулся пальцами, проверяя, скользко-влажного паха девочки, потом отобрал у нее член. Малышка тут же проворно выползла из-под него и опять подставила отдающуюся писечку. У Сашеньки не было целочки: папа с ранних лет проложил туда дорожку пальцем, и теперь, прежде чем погрузить в лоно девочки член, учитель проверил ее, введя сразу два пальца.

Все произошло благополучно. Пися девочки была чудесно маленькая, тугая, но до умопомрачения уютная и скользко-горяченькая. Свешников даже удивился, почему Юра раньше не сношался с дочкой. Эта девятилетняя девчушка была просто бесподобна! Она уже вошла во вкус, совершенно не чувствовала, никакой боли и только сладенько постанывала, закатывая глазки.

Юрий прекратил качать на себе вялое Олино тело. До него наконец-то дошло, что малышка лишилась чувств. Он осторожно снял девочку и уложил рядом. Оля застонала и плотно скрестила ножки, переворачиваясь на бок. Круглов так и не кончил. Его огромный, посиневший член торчал колом. С напряженным интересом и даже завистью в глазах, Юрий смотрел, как трахают его девочку, а потом вдруг попросил Игоря пересадить Сашу на колени. Свешников сгреб легкое тельце и умудрился, не вынув члена сесть, держа девочку лицом к себе. Юра встал рядом и, ласково погладив личико дочери, поднес головку члена к ее губам. Санечка засосала, покачиваясь на упругом члене дяди Игоря, на его широких ласковых ладонях. Она взяла папин член ручкой и водила им себе по лицу, потом снова целовала, брала в ротик и продолжала сосать. Игорь Сергеевич переводил взгляд с промежности малышки на ее лицо и млел от наслаждения.

Наконец Юра кончил в рот дочки. Саня отсасывала папину сперму, быстро глотала ее, но не успевала вобрать в себя все. С уголка рта по подбородку покатилась светлая тягучая струйка. Напившись, девочка сама начала кончать, ритмично и даже немного больно, тиская член мужчины. Этот тройной оргазм увенчался тугой струёй семени, выброшенной в лоно девочки. Игорь Сергеевич покосился на Оленьку. Девочка уже очухалась, и вяло ответила на его ободряющую счастливую улыбку.

Долгая игра, а продолжалась она часа два, утомила и насытила всех. Девочки ушли в ванную, а мужчины вернулись в выстуженную пахнущую морозом кухню. За окном смеркалось, но свет не зажигали, молча курили, и допивали холодное сухое вино, а из ванной слышался плеск воды, приглушенные обсуждающие что-то голоса и веселый детский смех.

Наташа стала ходить на занятия в те же дни, что и Санечка. Оля бывала почти ежедневно, и жизнь казалась Игорю Сергеевичу прекрасной. Прошел Новый Год. Он встретил его у дочери, лишний раз, убедившись, что Лена ничего не подозревает. Прошли каникулы. В школе началась самая длинная третья четверть.

Лена позвонила неожиданно во второй половине дня, была очень взволнована и сказала, что сейчас приедет. Игорь Сергеевич был с Олей. Узнав, в чем дело, девочка засобиралась и быстренько убежала домой. Он навел кое-какой порядок, проверил, нет ли чего подозрительного на виду, и стал ждать, мучаясь неизвестностью.

Дочь выглядела усталой и какой-то замученной. Она села на кухне, не снимая пальто и закурила, чего раньше Свешников за ней не замечал.

— Папа, ты не обратил внимания, не наблюдал за Наташей ничего подозрительного?

-Да вроде нет. А что случилось собственно?

— Я была недавно в школе, говорила с учительницей, та пожаловалась, что Наташа стала очень плохо заниматься, ничего не учит, дерзит. Но, самое ужасное, она стала заниматься онанизмом, причем прямо на уроках! Это черт знает что! — Лена опустила лицо, сигарета подрагивала между пальцами ее тонко очерченной поднятой руки.

-Так значит, ты ничего не заметил?

— Да нет же! Ты знаешь, дочка, у нее сейчас возраст такой… Поговори с ней, а хочешь, я поговорю?

— Конечно, я поговорю с ней. Я уже говорила, не про это конечно, про уроки, но она смотрит невинными глазами и говорит: «Хорошо, мамочка, исправлюсь».

Они еще долго беседовали. Свешников успокаивал дочь, как мог, а сам мучительно боролся с нарастающей в душе тревогой. Она во всем с ним соглашалась, напоследок еще раз попросила поговорить с внучкой и ушла, оставив в сердце старого учителя холодок недоброго предчувствия.

На завтра был день «занятий». Оля, пришла вместе с Сашенькой чуть-чуть пораньше, убежав с последнего урока. Пока девочки затеяли веселую возню, тормоша и постепенно раздевая, друг дружку, он решил состряпать что-нибудь, чтоб покормить их и заодно дождаться Наташи. Разговор с Леной не выходил у него из головы. Как же неосторожно поступила внучка! Хотя, что требовать от десятилетней девчушки.

От раздумий его оторвал сдвоенный звонок в дверь.

-О! Наташа пришла! — Сашенька выскочила в коридор босая, в одной маечке сияя наготой длинных ножек и белой аппетитной попочки.

— Подожди-ка, Сашок! — он невольно понизил голос, и тревога передалась мгновенно ребенку. Через глазок Свешников увидел свою дочь, нервно переступающую у порога, и тут по голове ударил новый нетерпеливый звонок.

— Быстро в спальню! — истеричным шепотом бросил он девочкам, — и дверь закройте… А сам метнулся в зал, на ходу собирая, комкая и закидывая за диван их одежки. Оглядевшись и убедившись, что все вроде бы чисто, он, обмирая, шагнул к двери.

Лена ворвалась в квартиру и тут же заглянула в пустую гостиную. Лицо дочери было мрачнее тучи, и смотреть на отца она избегала.

— В чем дело, Лена? — он едва справился с сиплой дрожью голоса, а сердце прыгало где-то у горла, больно ударяя в висок и ключицу.

— В чем дело? Это я хочу опросить, в чем тут дело! Вчера вечером я дважды поймала Наташу за этим самым… Гадким занятием. Стала говорить, расспрашивать — молчит. Пригрозила — молчит. Я перерыла портфель и нашла вот это! — Лена швырнула на стол фото, где все три девочки голенькие сидели в обнимку на диване, причем Саня и Наташа целовались, а Олина ручка лежала на промежности внучки.

Все смешалось и рухнуло в бездонную пропасть. В глазах у Игоря Сергеевича потемнело. Дочь продолжала

— Так что это такое? Может, ты мне скажешь? Я ее уже спрашивала, — она и тут молчит. Как сидорову козу излупила! А ведь это тут снято… Тут! — Она быстро вошла в комнату и ткнула пальцем в диван.

— Что же ты делаешь, отец! Что это за маразмы такие! Старческое что ли? Может тебя надо лечить отправить? Сдурел на старости лет, да?

— Лена, послушай…

— И слушать ничего не хочу! Давай сода всю эту гадость!

— Какую гадость?

— Чего дурачком прикидываешься! Фотокарточки давай! — Нет никаких фотографий! Это так… Вроде в шутку…

— Хороши же шуточки! Полгода родной отец развращает мне дочь! Шуточки! Я сама найду!

— Не смей рыться!

— Ax, не смей! Значит, есть что искать! — Неожиданно Лена подошла и рывком распахнула спальню. — Никого нет.

— Что ты хочешь там найти?

— Ничего! — словно выплюнула женщина и, стуча подковками зимних сапог, вышла в коридор.

— Запомни: ты мне больше не отец, и Наташа — тебе не внучка, и больше ты ее никогда не увидишь! — Она распахнула дверь и замерла вполоборота.

— А я ее до смерти иссеку, но узнаю, чем вы тут занимались. Каким рисованием.

Дверь захлопнулась, словно крышка гроба. Едва переставляя ослабшие ноги, задыхаясь от острой боли, Игорь Сергеевич дополз до кресла и упал в него почти без чувств. Через минуту из спальни показалась перепуганная мордашка Сани, следом — Оля. Обе девочки почти голые. Младшая с опаской взглянула на дядю Игоря, не решаясь подойти, а старшая тут же кинулась к нему, трогая за кисти и зачем-то щупая лоб, холодный и потный.

— Он умет? Да? — голосок Саши дрожал на грани слез.

Оля осторожно потрясла Свешникова за плечо.

— Дядя Игорь, ты живой? — она сама чуть не плакала. Он слабо шевельнулся и открыл глаза, в которых стояли боль и слезы.

— Фу! — облегченно выдохнула Саша, опускаясь на диван.

— А где одежда? — спросила она озираясь.

— Там, за диваном…- Каждое слово давалось с неимоверным трудом. Малышка склонилась, оттопырив попку, и стала извлекать смятые платья, колготки, долго искала трусики.

— Дядя Игорь, — Оля не отходила от него, — Может «скорую» вызвать?

— Нет, Оленька, лучше дай мне лекарство. Там, на кухне, в столе… Она примчалась с пистоном нитроглицерина.

— Это. Да?

— Спасибо. — Он сунул горошину под язык, — А машину не надо? Вы лучше идите, а то она еще вернется…

— Ну и что! Пусть. Ишь, какая! Кричит тут…- Не очень решительно хорохорилась Оля.

— Идите, идите… Я сейчас оклемаюсь.

В конце концов, удалось выпроводить только Санечку. Оля осталась, не смотра ни на какие уговоры. Она сбегала на кухню включить чайник, помогла (неожиданно сильная) перебраться дяде Игорю на диван и укрыла его теплым пледом, тщательно, словно маленького ребенка, подоткнув края. Потом села рядом с ним, но не на диван, а чтобы не потревожить, на пол.

— Тебе уже лучше, дядя Игорь?

— Да, спасибо. Ты у меня человек! — он слабо улыбнулся и погладил растрепанные волосы девочки.

-Я от Вас никуда не уйду. Я ночевать с Вами останусь. Только сбегаю маму предупрежу, скажу. К подружке пойду ночевать.

Не надо, Оленька. Зачем лишние хлопоты, и так неприятностей, хоть отбавляй, а еще, вдруг и с тобой что приключится. Я совсем с ума сойду.

Девочка вздохнула и потерлась щекой о его руку.

— Все равно! Тогда я завтра из школы убегу прямо с утра к Вам.

— Хорошо, завтра убегай, а сегодня надо домой идти.

-Еще рано, дядя Игорь! Вот чаю попьем, моего вкусненького. Я посмотрю. Как ты себя чувствуешь и пойду, ладно?

— Ладно, ладно…

От ее трогательной заботы и преданности Свешникову действительно стало легче, теплее. Он думал: «Какую славную девочку подарила судьба старому греховоднику. Какая причудливая и непонятная все-таки жизнь».

После чая Оля затеяла уборку на кухне. Стараясь не шуметь, и лишь изредка, брякая непослушной тарелкой или чашкой. Он не мешал ей больше, не гнал, наслаждаясь присутствием маленькой феи.

Перед уходом, чтобы окончательно убедить девочку в своей жизнеспособности, он даже встал и проводил Олю до двери, ласково, почти по-отечески, поцеловав на прощание в губы.

Потекли часы мучительного одиночества и тупого бессмыслия. Думать действительно ни о чем не хотелось: любое воспоминание, не говоря уже про будущее, вызывало острую сердечную боль.

На улице стемнело. Он сидел в кресле и боролся с желанием покурить. В дверь позвонили. Даже не задумываясь о том, кто это может быть, Игорь Сергеевич щелкнул замком. В темную прихожую хлынул свет с лестничной клетки, на миг, ослепив его, чтобы в следующую секунду оглушить. На пороге стояла Наташа. Она была без шапки в тонком демисезонном пальтишке. Растрепанные волосы падали на бледное опухшее от слез личико, губки посинели и дрожали от холода.

— Господи! Наточка, ты откуда? — Он отступил назад, впуская внучку, одновременно включив свет в прихожей и закрывая за ней дверь.

Девочка всхлипнула и прижалась к нему, обнимая за пояс.

— Деда , я убежала. — Она снова всхлипнула, шмыгнула носом и судорожно, сквозь стоящие под горлом слезы, втянула воздух.

— Как убежала? — Он чувствовал. Что спрашивает совершеннейшую глупость.

— От мамки убежала. Совсем. Она меня била… Вчера била. И сегодня снова. Так сильно!… Я плакала, кричала, мне даже плохо стало. Но я ничего-ничего не сказала! Она и тебя обзывала. И меня… Всякими словами гадкими. А я только кричала и плакала.

Он слушал пораженный, и лишь дрожащей ладонью проводил по спутанным волосюшкам и вздрагивающим плечикам малышки.

— Как же ты из дому ушла?

— Она в туалет села, а я тихонько пальто надела, сапоги взяла, чтобы не топать и быстро дверь открыла. Она не успела выскочить. Я аж на улице обулась.

— Боже! Да ты голая совсем! — На Наташе под пальто была только маечка и тоненькие колготки.

— Ты же простудилась, наверное! Вон — горячая вся!

— Я бежала бегом. Всю дорогу бежала…

И вдруг плотина, державшая поток обиды, горя и слез рухнула. Наташа заплакала громко. По-детски, навзрыд. Боясь истерики, Игорь Сергеевич накапал внучке валерианки, и она послушно, стуча зубами о стекло, осушила стакан. Он не думал о погоне, о дочери, о законе, который на ее стороне… Ни о чем не думал Игорь Свешников, кроме того, что девочка может простыть, заболеть. Ведь на улице ниже 20 градусов. Он набрал ванну, раздел внучку и ужаснулся: на спине попке, ляжках, даже на руках, которыми, видимо, прикрывалась от ударов девочка, багровели старые и совсем свежие полосы.

— Милая моя! Да, что же это такое! Чем же она тебя била?

— Вчера ремнем, а сегодня проволокой какой-то…- Ната проговорила это тихо, словно стыдясь, а мужчине вдруг стало плохо от вида этого избитого детского тельца, от смеси жалости и бессильной злобы на дочь. На себя, на весь этот глупый и жестокий мир. Он присел на корточки и нежно поцеловал синяки.

— Тебе очень больно, девочка моя?

Наташа кивнула:

-Сидеть больно.

В ванну малышка опускалась очень осторожно, морщась от жгучего прикосновения горячей воды к раненой плоти, ведь кое-где виднелись запекшиеся кровяные рубцы. Но постепенно тело привыкло, и она расслабленно вытянулась, отдаваясь благодатному теплу и покою. Игорь Сергеевич смотрел на мертвенно белое, сквозь воду такое знакомое, нагое тело своей внучки-любовницы и не испытывал ни обычного возбуждения, ни похоти, ничего кроме острой жалости и стыда за прошлое.

— Ты полежи, погрейся, а я чай пока поставлю. Оля заваривала…

Она улыбнулась в ответ, не открывая глаз, и проговорила:

— Олечка хорошо заваривает. Вкусно.

— Да, с малинкой попьем.

— И с булочкой, угу? Ты сегодня булочки покупал? У тебя остались?

-Остались.

Он вышел на кухню и, отдалившись от внучки, приблизился к непроходящей, а теперь усиливающейся тревоге. Шум каждой машины за окном заставлял его вздрагивать и ждать шагов на лестнице. Потом он нашел в шкафу кое-что из ее одежды, выбрал трусики (те. В которых Ната прибежала, были выпачканы кровью), теплые колготки и футболку с длинным рукавом, свитер, да еще халат.

Наташа купалась минут двадцать. Почти все время он пробыл возле нее в тягучем беспомощном молчании. Что он мог сказать, чем утешить эту несчастную маленькую девочку?

От всех этих одежек внучка отказалась, и голенькая закуталась в длинный дедов халат. Он поил ее чаем с малиной, бережно держа на руках и боясь пошевелиться, чтобы не причинить боль.

Наточка чуточку оклемалась.

— Деда, а правда, ты меня ей не отдашь?

— Конечно! О чем ты спрашиваешь! — лгал он лишь ради того, чтоб не пускаться в долгие, непонятные и ненужные в эту минуту девочке объяснения.

Пошли в гостиную. Наташа попросила включить телевизор и легла животом на диван, а он, найдя в столе на кухне пузырек облепихового масла, осторожно смазывал раны.

— Деда, а деда, поласкай мне писю? — тихонько просит девочка.

Он смотрит на ее исполосованную попку, вздыхает.

— А может, не надо сейчас, Наточка?

— Давай, деда, у меня сразу все пройдет! — Она, лежа на животе, чуть раздвигает ножки и приподнимает животик, чтоб он мог достать до желанного местечка.

Нежно тиская и поглаживая бугорок скользкими от масла пальцами, Игорь Сергеевич склоняется и целует едва касаясь губами, ягодички, ляжечки, спинку. Наташа улыбается, лежа щекой на сложенных ладошках, и медленно двигает попочкой.

— Сильнее делай! Так почти не слышно, — просит внучка и он начинает ритмично растирать быстро наливающиеся влагой губки, твердеющий клитор.

— А ты почему не раздеваешься?

Он на минуту оставляет малышку, чтобы стянуть тренировочные штаны и скинуть остальную одежду, а когда Игорь Сергеевич поворачивается к дивану, Наташа уже лежит на спине, разбросав колени и выставив приоткрытую розовую щелку. Девочка улыбается и гладит ладошкой животик.

— Дедушка, а ты сделаешь то. Что я тебя попрошу?

— Конечно, милая! — он склоняется над внучкой, уперев ладони между ее раскинутых ножек.

— Честно?

— Честно!

— Сделай со мной, как с Олей…

— Что ты, Наточка! Тебе ведь еще рано! Мы там порвем все! — он осекается, вспоминая горячий тесный плен Саниной писечки.

— Ну, ты же обещал!

— Как это тебе в голову пришло такое?!

— Я давно хочу. Ну, пожалуйста, дедушка, пусть больно! Зато она меня забрать не посмеет и бить не посмеет никогда, ведь я твоя буду! Как жена, да?

Он слушал, пораженный ее детской логикой и простодушной наивностью. В его голове и разбитом сердце не укладывалось, как в такую минуту поступать, что сказать…

— Дедуля, миленький, я тебя очень-очень люблю! Сделай так, пожалуйста! — на едва просохшем лице в глазки снова накатились слезы.

— Хорошо, Наташа, — решился мужчина. — Хорошо, только ты не плачь, ради бога! А то мне самому плакать хочется. — И он улыбнулся, вызвав ее ответную улыбку, глянувшую, словно солнышко из-за набежавшей тучи.

Игорь Сергеевич принес новую, сложенную вчетверо простынь, и постелил Наташе под попку, потом опустился рядом и начал медленно, поцелуями и ласками возбуждать девочку, которая быстро забылась от напряженного ожидания первого в жизни полового акта, и радостно открылась навстречу.

Особенно тщательно и долго оно вылизывал и расцеловывал писю, давно подготовленную обильными ласками к такому шагу, и, наконец, приблизил плоть к узенькому зеву влагалища. Головка, словно в стену, упиралась в зажатую между лепестков дырочку. Тогда, держа рукой жилистый окаменевший член, скользкий и обмасленный, приставленным у «ворот», он стал нежно, успокаивая гладить животик, детские худые бедра. Лобочек, сосочки, напряженно чувствуя, как медленно разжимается недоступная ранее пещерка. Едва головка стала чуть поддаваться, он медленно, словно лаская, завел ладони ей под попку, и неожиданным толчком вогнал член почти до половины. Наташа вскрикнула, и тут же закусила губу, перейдя на стон. Он и сам стиснул от боли зубы, замер, боясь пошевелиться, и только, почти через минуту стал пытаться двигать членом внутри ребенка. По миллиметру, но дело пошло, и скоро маленькая писечка была обжита толстым грубым гостем, без комфорта, но вполне терпимо. Игорь Сергеевич старался быть как можно более аккуратным и осторожным, особенно во время оргазма, когда тело, обуреваемое похотью, может выйти из под контроля. Но все обошлось благополучно. Струя семени оросила девственное лоно.

Наташа улыбалась искусанными губами, в глазках стояли невольные слезки, а на личике сияло выражение покоя и удовлетворения, большего, чем даже от обычного оргазма, хотя сейчас , кроме боли, она ничего не ощутила. Она стала женщиной, и это для нее было главное.

Дедушка занимался ее пострадавшей писечкой, вытирал кровь, прикладывал к свежей ранке тампончик из ваты, и вскоре кровотечение прекратилось, оставив только небольшое бурое пятно на простыне под попкой.

Он перенес Наташу в спальню, уложил и, укутав тепло одеялом, сел рядом. Они молчали, каждый о своем. Наташа взяла его руку и прижалась к ней щекой. Так она и уснула, цепко держа пальчиками грубую мужскую ладонь, а он, осторожно освободившись, поцеловал внучку.

— Спи, моя партизанка милая… Ничего не сказала… — и он тихо ушел на кухню, по пути выключив ненужный телевизор, шипящий пустым экраном.

Несмотря на усталость и тяжесть во всем теле, спать не хотелось. Игорь Сергеевич курил, назло собственному сердцу, роняя пепел прямо на пол, и ждал звонок в дверь (телефон еще до прихода Наташи он выключил). Таяли сигареты, тикал будильник. Часы в гостиной глухо стукнули половину первого ночи, и сразу грянул звонок.

Свешников встал, сжал кулаки и, не спеша, пошел, словно осужденный на эшафот, готовый ко всему и на все. Про себя он решил, что разбудят Наташу только перешагнув через его труп. Обе двери и в гостиную, и в спальню были закрыты. Он зажег свет в прихожей.

Их взгляды встретились в немом единоборстве. Лицо дочери посерело и осунулось, в глазах застыла боль. Печаль и презрение. Он выдержал ее взгляд, испытывая все кроме страха, с которым сегодня покончил навсегда. Елена отвернула лицо в бок, потом медленно повернулась, и только тут Свешников заметил у двери на лестничной площадке два чемодана.

Дочь уходила. Сделав шаг на первую ступеньку, она замерла, повернулась и , не глядя на отца тихо но внятно проговорила.

— БУДЬТЕ ВЫ ПРОКЛЯТЫ!

Ошарашенный, он стоял на пороге. Пока внизу не хлопнула дверь подъезда, и не завелся мотор у такси. Потом он внес чемоданы и тут же в прихожей распахнул один. Прямо сверху лежала розовая махеровая кофточка на десятилетнюю девочку по имени Наташа! Он схватил и поднес к лицу этот пушистый, еще холодный с улицы, ароматный комочек и задохнулся от неимоверного счастья в голове. Словно маленькие заводные лягушата, прыгали как эхо слова:

— Будьте вы прокляты… БУДЬТЕ ВЫ СЧАСТЛИВЫ!

Спи милое дитя!

Я сон твой сберегу,

На страже буду до рассвета.

Жизнь — океан, а мы на берегу.

Ты сладко спишь,

Моим теплом согрета.

Когда вчера остались мы одни,

На зыбкой грани баловства и страсти,

Ты, мне принадлежав, дарила счастье,

И заигралась.

БОГ ТЕБЯ ХРАНИ!

[/responsivevoice]

Category: Подростки