Пятое время года Часть 17

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]- А сколько всего было человек? Ну, в твоей возрастной группе… — Димка, говоря это, снова едва заметно подался всем телом вперёд, одновременно с этим чуть сдвигая, перемещая ладонь по животу Расима книзу.

— Не помню… человек двадцать… из разных школ… — отозвался Расим, думая не о том, что он говорит, а о том, что он чувствует… то, что делал Д и м а, было приятно — член у него, у Расима, помимо воли напрягся, сам по себе затвердел, наполнившись сладко саднящим, щекотливым зудом, и вместе с тем то, что делал Д и м а, было похоже на то, как будто… «он меня трогает — как девчонку» — в смятении подумал Расим, не зная, что ему надо предпринимать; сердце от внезапно возникшей догадки застучало, забилось в груди Расима ещё сильнее… разве так можно?! Ну, то есть… так — как с девчонкой… «мы же друзья!» — растерянно подумал Расим, ощущая на животе горячую Димкину ладонь…

— Ну, если третье место… из двадцати участников — третье место… то это же, Расик, хорошо! Хорошо… — горячо прошептал Димка, одновременно с этим снова смещая — перемещая — ладонь ближе к трусам…

Теперь ладонь была совсем близко от трусов — от колом напрягшегося, невидимо оттопырившего трусы члена… Расим почувствовал, как Димка медленно утопил, углубил подушечку мизинца в ямку пупка, и… делать вид дальше, что ничего под одеялом не происходит, что он, Расим, ничего не чувствует, было уже никак нельзя, и Расим ладонь руки своей торопливо прижал к животу чуть ниже ладони Димкиной, преграждая таким образом Димке путь к трусам…

Или — в трусы… причем, они уже лежали так близко, что Расим, поспешно двигая рукой, совершенно непроизвольно коснулся Димки ниже пояса, на миг ощутив сквозь ткань Димкиных трусов окаменевшую твёрдость… «у него тоже… тоже стоит!» — чуть ошарашено подумал Расим, и… у Расима вдруг возникло совершенно внятное ощущение совершающегося п р е д а т е л ь с т в а: он, Расим, думал, что они стали друзьями… или в скором времени станут друзьями — настоящими друзьями, а теперь вдруг выясняется, что Д и м а хочет его… хочет — как девчонку… разве это не самое настоящее предательство?

— Дима… — глухо проговорил Расим, и в его голосе Димка отчетливо услышал растерянность и недоумение… именно это было в голосе любимого Расика, и ещё в его голосе Димке почудилось осуждение. — Ты сейчас делаешь нехорошо…

Сердце у Димки сжалось… сердце на миг остановилось — и от тех слов, что Расим произнёс, и от той интонации, с какой эти слова были сказаны… вот он, тот миг невозврата назад, которого он, Димка, боялся больше всего! Миг невозврата… но разве Расим был прав, так говоря?!»Ты сейчас делаешь нехорошо»… это сказал не Расим — это устами Расима сказали те грёбаные к о з л ы, которые когда-то, движимые мутными помыслами, лукаво решили, что можно любовь поделить на «хорошую» и «плохую»… ах, пидарасы — гнусные пиндосы!

Как же они, суки, ненавидели тех, кто хотел быть счастливым помимо них — без их растлевающего участия… «нехорошо»… разве он, Расим, сказал это слово?! Нет… тысячу раз «нет»! Это в Расиме, ничего не знающем о любви, но уже считающем, что э т о «нехорошо», говорили они, суки позорные, извратившие представления о самом прекрасном чувстве…

— Что я делаю нехорошо? — глухо проговорил Димка, внутренне удивляясь тому спокойствию, с каким прозвучали в темноте его слова.

— То, что ты хочешь… — отозвался Расим, и тут же, едва это проговорив, он подумал, что, может быть, он ошибается… может быть, у Д и м ы вовсе нет тех намерений, о которых он, Расим, так скоропалительно подумал — которые он заподозрил в Д и м и н о м поведении? И тут же Расим подумал, что у Димки член, до которого он только что случайно дотронулся, твёрдо напряжен — член у Д и м ы стоит, член возбуждён.
.. плюс эта рука, которая, продвигаясь вдоль живота, подобралась уже почти к самым трусам — к возбужденному, сладко затвердевшему члену самого Расима… «то, что ты хочешь» — ответил-сказал он Д и м е, в то время как у него… у него у самого трусы вздыбились, натянулись-взбугрились под одеялом сладостным колом!

— А что я хочу? — не меняя интонации, так же глухо и так же спокойно проговорил Димка, невольно шевельнув лежащей у Расима на животе ладонью, и Расиму вдруг показалось… ему почудилось, что рука Д и м ы и голос его никак не связаны — что Д и м а сам не знает… или, может быть, сам не понимает, что и как рука его делает… но разве такое может быть? Спокойный тон, каким Димка спрашивал — задавал свои вопросы, явно сбивал Расима с толку…

А между тем, Димка на какой-то миг просто — элементарно! — растерялся… Оказавшись с Расимом в одном номере гостиницы — восприняв это как ш а н с превратить свою «любовь на расстоянии» в любовь реальную, Димка, в принципе, допускал такой вариант, когда Расим в первый момент может не понять его, не воспримет его чувства всерьёз, испугается или даже, не задумавшись, оттолкнёт его, подчиняясь ещё не утратившим силу представлениям о любви парней как о чём-то зазорном, постыдном и неестественном, и потому он, Димка, с первой же минуты их пребывания вместе стал уповать на е с т е с т в е н н о е развитие событий — чтоб Расим хотя бы отчасти, хотя бы чуть-чуть был готов к его, Димкиному, признанию, — короче, Димка не мог не учитывать тот факт, что в реале все может оказаться не так просто, как об этом на разных сайтах пишут в своих откровенных историях парни, не встречающие преград…

Но то были сплошь взрослые парни — им было по двадцать лет и более; у них уже был, наверное, немалый любовный опыт, а Димке было только шестнадцать, и это была его первая, страстная, упоительная любовь, переживаемая им втайне от возлюбленного, а потому, не имея опыта любовных отношений, Димка вполне закономерно опасался, что что-то у него, не имеющего опыта, может не получиться…

И вместе с тем — в то же самое время! — за два месяца своей не убывающей, а лишь нарастающей любви Димка настолько слился с мыслью о Расиме как о возлюбленном, а в своих страстных мечтах-фантазиях, неизменно заканчивавшихся сладостным оргазмом, он настолько проникновенно и ярко воображал сцены их ничем и никем не ограниченной взаимной страсти, что, когда они оказались проживающими вместе, в одном номере гостинице, он, влюблённый Димка, на волне своей страсти, своей неизбывной любви поневоле решил, что Расим в своих чувствах ответных будет так же отзывчив, как отзывчив он был в его, Димкиных, сладостных грёзах…

И когда всё начало складываться как нельзя лучше — когда вмиг возникло взаимопонимание, простота и естественность в общении, ненапряжность в отношениях, когда вспыхнула и стала расти симпатия к нему, к Димке, со стороны Расима — он, Димка, окончательно уверился в том, что никаких о с е ч е к, никаких препятствий на пути к реально взаимной любви возникнуть уже никак не должно, а потому — оставалось лишь ненавязчиво создать, смоделировать ситуацию, в которой можно было бы открыть Расиму свои подлинный чувства… тут-то и возникла — удачно возникла! — идея со случайно пролитой на постель минеральной водой… и ведь как обалденно, как всё классно получилось!

Изнемогая от любви, Димка самым естественным образом оказался в постели Расима — они стали о чём-то говорить… он, Димка, как бы машинально тронул сосок Расима — стал нежно, ненавязчиво теребить его пальцами, чувствуя, как сосок стремительно затвердевает от этой ласки, от чувственного соприкосновения с пальцами… Расик лежал, не возражая, и рука Димкина медленно двинулась вниз, устремляясь к желанному члену Расима, как вдруг: «ты сейчас делаешь нехорошо — то, что ты хочешь».
.. словно в знойный день на него, на Димку, одномоментно вылили, опрокинули ушат ледяной воды! Это было практически неожидаемо, и — Димка почувствовал себя совершенно растерянным, не зная, как ему реагировать на прозвучавшие слова… потому и спросил он — «а что я хочу?» — голосом, на миг лишимся всяких эмоций…

— Дима… ты будто сам не знаешь, что ты делаешь — что ты хочешь… — проговорил Расим, и в его голосе Димка уловил лёгкий укор… он, Расик, сказал это так, как будто не Димка, а он был и старше: «Дима… ты будто сам не знаешь… »

— Не знаю… скажи! — тихо и, может, потому как-то странно смиренно — покорно — отозвался Димка.

— Ты знаешь сам… — произнёс Расим, на секунду запнувшись, и в голосе Расима Димка не услышал, не уловил уверенности… не было в голосе Расима уличающей — обличающей — правоты!

— Нет, я не знаю! — упрямо проговорил Димка; Расим, преградив путь Димкиной руке, почему-то не столкнул, не сбросил Димкину руку со своего живота, и он, Димка, по-прежнему ощущал всей ладонью, прижатой к животу Расима, шелковистую упругость тёплой кожи. — Скажи… скажи, что я делал сейчас нехорошее!

— Ты сейчас делал так… ты делал так, как это делают парни с девчонками… — выдохнул Расик, невольно злясь на себя за то, что он вынужден э т о произносить… «неужели Д и м а не понимает сам?!» — подумал Расим, ощущая на животе тёплую Димкину ладонь. — А я… я не девчонка! Зачем ты так делал? Я думал, ты друг… — в последних словах Расима совершенно отчетливо прозвучала нескрываемая мальчишеская обида.

— Какая девчонка… Расик, о чём ты?! — Димка, задохнувшись от нежности, разорвавшей сердце, в невольном порыве подался к Расиму всем телом, и… в то же мгновение Димка ощутил, как ему в пах несгибаемо упёрся твёрдый, напряженно торчащий член лежащего на боку Расика. — При чём здесь девчонка, Расик?! Мы парни, и я… ты подумал сейчас, что я… я хочу тебя обидеть?! Да?! Ты это подумал?! Это?! — Димка, ощущая через трусы возбуждённый член Расима, горячо выдыхал слово за словом, и теперь в его голосе была совершенно другая интонация — Димка говорил жарко, порывисто, спотыкаясь о паузы, почти не думая, и оттого его искренность была ещё убедительнее, ещё неопровержимее; не в силах сдержать себя, Димка придвинулся к Расиму почти вплотную, одновременно с этим скользнув ладонью по пояснице лежащего на боку парня, словно желая его таким образом притянуть, прижать к себе…

Любовь бушевала в словах Димки, и страсть полыхала в его движениях. — Какой ты дурак… Расик… какой ты дурак! — Димка произнёс, проговорил-выдохнул слово «дурак» с такой рвущейся изнутри нежностью, что слово это, грубое само по себе, прозвучало у Димки почти как невольное признание в любви. — Мы парни, и я любого… любого сотру в порошок, кто только захочет… кто только подумает тебя обидеть!»Девчонка»… при чём здесь девчонка, Расик?! Мы парни… мы парни, и мы друзья… мы друзья с тобой, Расик! Разве нам сейчас плохо?

«Мы друзья с тобой, Расик!» — полыхнули Димкины слова — слова Д и м ы — в сознании Расима, и Расим почувствовал, как старшеклассник Д и м а, плотно прижавшись к нему всем телом, страстно вдавил свой твёрдо выпирающий возбуждённый член в член его, такой же твёрдый и возбуждённый… члены у них у обоих стояли… стояли несгибаемо — как каменные!

Друзья… «но разве друзья так делают» — в смятении подумал Расим, не зная, как ему реагировать на столь неожиданный поворот в их отношениях… жаркий напор Димкиных слов, жар его страстью пылающего горячего тела невольно передались Расиму, и Расим почувствовал, как по телу его сладостным возбуждением прокатилась волна удовольствия… «разве нам сейчас плохо?» — догнали Расима Димкины слова… «а разве так можно — разве это не стыдно, не позорно?» — подумал Расим, вопреки возникшим в голове словам ощущая стремительно нарастающее во всём теле чувство сладостного, необъяснимого удовольствия.
.. ему вдруг вспомнилось, что в той школе, когда он учился, был т о ж е случай — п о х о ж и й случай: двое парней-старшеклассников на протяжении полугода регулярно насиловали — трахали — пацана из седьмого класса…

Ну, то есть, в неделю по два-три раза, а то и чаще, после уроков они уводили его к себе домой и, пока родители были на работе, делали с ним всё то, что делают парни в постели с девчонкой, — сам Расик учился тогда в пятом классе, и потому подробности той истории, наделавшей много шума в школе, он, естественно, позабыл… говорили, кажется, что никто того пацана не насиловал, не принуждал это делать — что пацан-семиклассник сам ходил к старшеклассникам домой, потому что ему это всё вроде как нравилось самому, и он сам… он сам всего этого хотел — всё делал совершенно добровольно…

Но вот что Расим, ощущающий нарастающую сладость во всём теле от соприкосновения с телом Д и м ы, теперь вспомнил совершенно отчетливо, так это то, что парней за т а к о е потом судили: когда история эта всплыла наружу, был суд, на котором парням-старшеклассникам дали по несколько лет тюремного заключения… а пацан-семиклассник потом из их школы исчез — никто не хотел с ним общаться, все улюлюкали, смеялись ему вслед, и его через какое-то время родители перевели в другую школу… и ещё говорили, что к тому пацану из седьмого класса через какое-то время стали настойчиво приставать другие пацаны — чтобы делать с ним точно такое же…

-Дима, не надо… не надо так делать! — Расим, отстраняясь, отодвигаясь от Димки к стенке, одновременно с этим упёрся рукой Димке в грудь, энергично отталкивая его от себя. — Пусти меня… пусти!

— Почему?! Расик… — Димка попытался преодолеть сопротивление Расима — попытался удержать тело Расима прижатым к телу своему, но тут же почувствовал, как Расим молча удвоил, утроил свои усилия, чтоб его, Димку, от себя оттолкнуть, и… подчиняясь воле Расима, Димка подал своё тело к краю постели — от Расика в сторону, прочь…

Какое-то время они, оба возбуждённые, оба знающие о возбуждении друг друга, но снова лежащие на расстоянии друг от друга, молчали, — они опять лежали на расстоянии друг от друга, но теперь это было совсем иное расстояние, нежели то, которое их разделяло, когда Димка только очутился в постели Расима: каждый из них, лежащих на разных краях кровати, по-своему осознавал, осмысливал только что произошедшее… Димка думал о том, что, наверное, всё — всё-всё! — он сделал не так, как это было нужно; нужно было не торопиться, нужно было, скрывая свои чувства, потерпеть ещё какое-то время, несколько дней или даже неделю — пусть даже неделю!

— Чтоб Расим проникся к нему ещё большим доверием, чтоб Расим стал близким-близким другом, и только потом предпринимать какие-то шаги, ведущие к подлинному сближению… «я поторопился… » — с отчаянием думал Димка, кусая губы… «я даже не удосужился поинтересоваться у Расика, как вообще от относится к такой любви» — запоздало корил, клял себя Димка, готовый от чувства захлестнувшего его отчаяния провалиться сквозь землю… от безысходности, от ощущения непоправимости совершенного у него, у Димки, готовы были навернуться на глаза слёзы, — он был совсем не сильный, этот взрослый Димка, шестнадцатилетний десятиклассник, фантазёр и мечтатель… и потом: если б он, возжелавший секса с парнем, не был бы в парня — в Расика, то есть — по уши влюблён!

Без любви — той трепетной, нежной, томящей душу любви, что испытывал Димка к Расиму — всё было бы неизмеримо проще: он бы, не обломавшись, не придавая такого сакрального значения первому отказу, без труда, без всякой рефлексии предпринял бы ещё попытку: движимый жаждой секса, он подмял бы возбуждённого Расика под себя, стал бы его уговаривать, стал бы его убеждать, предлагая попробовать, и… нет, наверное, такого пацана, который в нормальных условиях смог бы наотрез отказаться от подобного предложения.
..

Всё это было бы и возможно, и вполне осуществимо, если б он, Димка, не был бы в Расима влюблён, — как ни странно, но именно любовь делала Димку в той ситуации, в какой он оказался, совершенно беспомощным… он не секса хотел, точнее, не только секса — он Расима любил, и хотел он перво-наперво понимания… он, Димка, хотел любви! Он лежал в полуметре от Расима, от любимого Расика, и — страсть, растерянность, нежность, обида разрывали влюблённое Димкино сердце… любовь, неистребимая любовь пылала в юной душе влюблённого Димки!

[/responsivevoice]

Category: Подростки