Отмазался Часть 2

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]- Да-да! — раздался из-за двери чей-то незнакомый, молодой голос. Я осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. За столом сидел какой-то незнакомый молодой врач (или, может, это был медбрат — я

не знаю) .

— Здрасьте. Мне бы: Игоря Николаича, — сказал я.

— Распопов?

— Да.

— Проходи, мы тебя давно ждем.

— Да я не опоздал вроде, — я зашел в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. Такого «сюрприза» в виде второго медработника я не ожидал. Значит, теперь меня будут «вгонять в краску» уже двое: Из соседней комнаты в кабинет вошел Бахметьев и, предложив мне сесть, уселся напротив меня на край стола.

— Значит так, Распопов, — начал он, глядя мне прямо в глаза, — у нас предложение к тебе. Ты ж в армию не хочешь, правильно?

Я кивнул головой.

— Мы тебе сделаем отсрочку короче, по-любому. Не важно есть там у тебя чего, или: Это я тебе обещаю. А ты нам поможешь за это. Нам начальство фильм поручило снять, научно-популярный, для конференции там какой-то научной в Америке. Так что у нас его не увидит никто. Мы просто снимем, как русские врачи работают, и все. А ты в армию не пойдешь. Согласен?

Я сидел, офигевая, и очень слабо соображал, что происходит. МЕНЯ БУДУТ СНИМАТЬ ЕЩЕ И НА ВИДЕО?! ГОЛОГО? С РАЗДВИНУТОЙ ЖОПОЙ?!!! Я почувствовал, как запылали от стыда мои щеки, и первым моим желанием было — тут же отсюда удрать. Но мысль об отсрочке не давала мне покоя, и я огромным усилием воли сумел сдержать себя.

— А вы: ВСЁ будете снимать? — глухим от волнения голосом спросил я.

-Ну конечно все, не левую ж пятку твою! — Улыбнулся Бахметьев. — Да ты не ссы, я ж тебе говорю, это не будет у нас показываться в России. Или ты в Штаты переезжать собрался?

Оба медика усмехнулись.

— Давай, соглашайся уже. И потом — мы ж ничего плохого не будем делать с тобой:

Не говоря ни слова, с «каменным» лицом я встал, и начал неуверенно стягивать с себя майку.

— Погоди, погоди! — Всплеснул руками Бахметьев. — Ща Андрюха камеру возьмет:

Я медленно разделся перед камерой. Мне казалось, что все это происходит как во сне — даже очертания предметов стали казаться мне нечеткими. Бахметьев, надев идиотскую шапочку и марлевую повязку, неспеша проделал со мной все то же самое, что делал в военкомате. Потом сказал мне лечь на бок на кушетку, подогнул к животу мои ноги, и смазав мне анус, вставил туда резиновую грушу. Сама по себе клизма меня не очень напрягала — тем более что мне постоянно ставили ее дома, и в основном папа — такой же взрослый мужчина. Я лежал и думал только об одном — «Снимают! Снимают!

Снимают! . .» Влив вменя три или четыре клизмы, Бахметьев провел меня к ведру, и предложил прокакаться. К этому моменту я уже решил для себя, что несколько десятков минут позора — по-любому лучше, чем как минимум год издевательств и унижений. И я решил просто тупо повиноваться Бахметьеву. Присев над ведром, я поднатужился, и выпустил в него сначала немного воды, а потом порцию кала. Бахметьев нагнулся и стал мять и массировать мне живот, и из меня вышло еще немного. Он подтер мне задницу и, проводив к стоявшему тут же специальному столу, сказал лечь на него. Я лег. Игорь Николаевич развел мне ноги в стороны, и положил их на подставки (не знаю, как они называются) .

— Валь, короче сейчас нам снять надо, как мы от газов пациента освобождаем. Я как скажу — ты попердеть постарайся. А если не получится, или слабо там — мы тебя воздухом накачаем. Понял? Я машинально кивнул головой. Андрей с камерой подошел поближе, и Бахметьев начал надавливать мне одной рукой на живот, а другой в это время залез в анус, пытаясь раздвинуть его двумя пальцами. Но я издал только один жалкий, «неубедительный» пук.
И тогда доктор снова взял грушу, и стал закачивать в меня порциями воздух:

Через несколько минут я уже громко пердел при каждом нажатии на живот, а Андрей, держа в одной руке камеру, другой подергивал меня за член и яйца. Наконец, когда весь воздух вышел, Бахметьев поставил меня на локти и колени и, пошуровав у меня в попе пальцем, стал засовывать туда что-то твердое и холодное. Я стоял начетвереньках, зажмурив глаза, и старался думать о чем-нибудь другом, но у меня не получалось. А в попу тем временем все глубже и глубже проникал безжалостный холодный инструмент: Когда «пытка железом» закончилась, доктор перевернул меня на спину, и стал объяснять что-то про то, что меня почему-то надо куда-то привязать. Я плохо понимал его слова — в ушах у меня шумело, член пульсировал и дрожал от напряжения так, как будто его тоже накачали воздухом. Вскоре мои руки и ноги были раздвинуты в разные стороны, и крепко привязаны к держателям.

— Это чтоб ты в туалет не побежал раньше времени, — продолжая снимать, объяснил Андрей, — а то некоторые пацаны не выдерживают — сбегают:

Я уже ничего не соображал, и механически исполнял приказы медиков. Привязав, они подложили под мою спину какой-то валик, а под попу — судно. Высоко надо мной была подвешена кружка Эсмарха, и Бахметьев начал промывать меня «по-взрослому» : Не знаю, сколько времени прошло, и сколько воды было в меня влито — но вдруг я как-то сразу, очень сильно захотел в туалет. Я сказал об этом своим мучителям, но они только посмеялись. И тут я понял — они хотят, чтобы я срал прямо здесь, в судно! Я попытался было вырваться, но не тут-то было, мои руки и ноги были крепко привязаны. От напряжения мне захотелось в туалет еще сильнее, и я, не выдержав, со стоном выпустил в судно

первую порцию клизмы. Вторая и третья не заставили себя долго ждать, и я забрызгал мутной жижей не только судно, но и простыню, на которой лежал.

Я не мог поверить в реальность происходящего — Я ОБСИРАЮСЬ ПЕРЕД ВИДЕОКАМЕРОЙ!!! Конечно, такое случалось со мной и раньше, когда родители ставили мне в наказание клизму, и заставляли терпеть, не пуская в туалет. Но это было не при посторонних, дома, и уж конечно без видеокамеры! К тому же, в последний раз это случилось года четыре назад — с тех пор прошло много времени, я вырос, и стал уже «официально» взрослым: Не зная, куда деваться от стыда, я максимально отвернул голову от камеры, и крепко зажмурил глаза:

— Валь! Валентин! — голос Игоря Николаевича доносился до меня какбудто издалека. — Последний аккорд, слышишь? Ты что, притащился что ли?

Бахметьев усмехнулся.

— Ща мы отвяжем и я отшлепаю тебя, по попе. Как будто за то, что ты простыню испачкал, ладно? Ну, так для фильма надо. А отсрочка у тебя уже в кармане, считай.

Я промычал что-то невнятное в ответ. И через пару минут уже лежал на коленях у вспотевшего и сбросившего медицинский «камуфляж» Игоря, содрогаясь под градом шлепков чудовищной силы…

Вот таким образом я, невинный восемнадцатилетний мальчик, подвергся чудовищному и грязному (в прямом и переносном смысле) надругательству, снялся, сам того не понимая, в порнухе, и: остался при этом девственником!

Я до сих пор не понимаю, почему они не сделали со мной тогда ничего «такого» (сексуального в прямом смысле этого слова) . Может, они работали исключительно из-за денег, и считали себя «натуралами»? Или «перезанимались» накануне сексом, и у них просто не осталось на меня сил? Я долго не решался потом навестить доктора Бахметьева — просто в силу своей природной закомплексованности. А когда, спустя примерно полтора года, наконец решился — выяснилось, что он уже не работает в нашей поликлинике:

Но, как бы там ни было, Игорь Николаевич не обманул, и сдержал свое обещание.
Очень скоро я оказался на обследовании в больнице, с подозрением на какую-то хитрую болезнь, названия которой я уже не помню. Никакой такой болезни у меня на самом деле, конечно же, не было — просто Бахметьев договорился со своим знакомым, заведующим отделения той самой больницы, и меня положили туда практически с уже «поставленным» диагнозом:

* * *

Соседи по палате встретили меня доброжелательно. Мы сразу же познакомились, и они понравились мне чисто по-человечески. Особенно мне понравился красивый светловолосый мальчик, Кирюша, на вид лет пятнадцати, который судя по всему так же, как и я, «косил» (но никому не признавался в этом) . Позже он сказал мне, что ему восемнадцать — но я поначалу не поверил, думал, он еще школьник, и «косит» как бы заблаговременно, чтобы иметь историю болезни. И только когда он показал мне паспорт, я убедился в том, что он совершеннолетний. Мы не то чтобы подружились, просто сошлись как ровесники. Приставать к нему я, естественно, боялся (хотя и очень хотелось) .

Сразу же на второй день после моего поступления в больницу меня вызвали в процедурную. Я надел рубашку и, ничего не подозревая, решительно двинул к выходу. И только тогда заметил ехидные ухмылки на лицах некоторых мужиков.

— Чего вы?

— Да так, ничего:

— Щас ты ОДНИМ ИЗ НАС станешь! — объявил мне лысеющий автослесарь Алёха, и сдержанно загоготал.

— Чё такое-то, я не понял? — уже настороженно переспросил я.

— Иди-иди, — ответил Лёха, — щас сам скоро узнаешь:

Я прошел в процедурную, и как только открыл дверь — сразу же увидел несколько подвешенных на подставках кружек Эсмарха, резиновые груши и грелки. Медсестра спросила у меня фамилию и, внимательно осмотрев меня с ног до головы, решительно приказала раздеваться. Я попытался было отделаться только спусканием штанов, но женщина сказала, чтобы я разделся полностью, тоном, не терпящим возражений. Мне стал понятен смысл Алёхиной шутки — мол, сейчас и меня ТОЖЕ:

Делать было нечего, и я разделся, испытывая при этом сильный стыд. Все-таки традиционно принято считать, что раздеваться перед незнакомыми женщинами гораздо стыднее, чем перед мужчинами. А учитывая мой недавний «печальный» опыт, я боялся вдвойне.

[/responsivevoice]