Интернат Часть 1

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Нет, интернат, в целом — место неплохое.

Уж во всяком случае, лучше, чем быдло-заведение в родном Ленинске-Ордынском. Нет, правда. Правда и то что, Граф попал сюда вовсе не потому, что хорошо учился, или очень хотел прорваться в люди. Граф был обычным среднерусским потерянным ребенком. Батя не алкаш, но идти работы и не зайти в кабак — не по русски. Мамка умерла от передоза крокодилом еще в **-мохнатом году. Батя с тех пор как напьется, всегда читает сыночку лекции «никогда, сын! слышишь! никогда!».

В общем, когда в городке открылась миссия каких-то проповедников, с американскими финансами, Графа они выбрали одной из первых жертв.

С настоящими-то детьми-гопниками страшно работать, а полу-беспризорник, вроде Графа — это просто.

В общем, по программе «Свет Христа — детям», отправили юного Евграфа в интернат. Структура интерната была весьма чуднАя. Общежития были раздельными, воспитание тоже велось раздельно, а вот обучение шло вместе. И поднадзорные прогулки тоже были отдельно. Вернее, дети считались достаточно взрослыми, чтобы самим гулять/играть на территории интерната, небольшому английскому парку, поддерживаемому в идеальном состоянии воцерковленными прихожанами, и естественно, никто не мог помешать девочкам и мальчикам пересекаться во время прогулки. А вот за территорию интерната ходили организованным группами, возглавляемыми воспитателями. И там принцип половой сегрегации соблюдался неукоснительно.

Все осложнялось тем, что кроме учеников, живших в общежитии, были также и ученики, жившие в домах неподалеку, которые большую часть времени проводили в интернате, но на ночь уходили домой.

Сегодня внимание Графа привлекла девочка Оленька. Оленька была из «приходящих», но разительно отличалась и от них, и от живших в интернате. Оленька всегда ходила в юбке ниже колена, по крайней мере, в брюках он ее не видел ни разу, блузке со стойкой, с длинным рукавом. Она не отходила от этого стиля даже на занятиях физической культурой, где блузка заменялась на сорочку без кружева и украшений, а юбка на спортивную. Это доставляло ей немало неудобств ведь ей приходилось быть фантастически аккуратной, чтобы никто не мог увидеть даже следа от ее трусиков. Иногда на прогулке ее юбка задиралась, и можно было увидеть, что она носит гольфы «чуть ниже колена», на физкультуре заменяемые на носочки, но никто и никогда не видел ее в колготах, даже зимой, что по меньшей мере странно, особенно для наших широт.

Вообще, лучшим эпитетом для Оленьки было бы «безукоризненная». Она никогда не совершала лишних движений, но какое бы занятие на физкультуре не дали, было приятно посмотреть, как она его выполняет. Грация и эстетичность сквозили во всех ее движениях. Лучше всего заметные как раз во время гимнастики, они проявлялись и в повседневности. Ее походка больше всего подошла бы для подиума. То есть, Граф описал бы ее так, если бы знал, что такое подиум.

Оля не была активна в общении со сверстниками, но и назвать ее замкнутой никто не смог бы. Она могла поддержать разговор, присоединиться к игре, помочь с заданием для самостоятельной работы.

Тем более странным было ее сегодняшнее поведение. То есть, где-то до ланча она вела себя как обычно, а вот после все изменилось. Она не поздоровалась с преподавателем, ерзала на стуле, все время оправляла юбку, то расстегивала, то застегивала пуговицу на рукаве. Когда ее вызвали к доске… нет, ответ ее был безупречен, как всегда, но шаг, которым она шла к преподавателю был очень далек от той грациозной поступи что обычно. Она шла неловко переступая, и было видно, что движения доставляют ей дискомфорт.

Когда наступил обед, Граф уже почти не скрываясь следил за Оленькой.
Было видно, что все происходящее вокруг для нее как за толстой стеклянной стеной — то есть нужно сильно сосредоточиться, чтобы сфокусировать на происходящем взгляд.

Перед обедом Оленька скрылась в туалете, и провела там существенное время. Граф специально не засекал, но всех заставляли мыть руки перед едой, и Граф увидел, что на заходит первой, а выходит последней. Преподавательнице даже пришлось позвать ее.

За обедом Оля ничего не ела, только попила компот, а затем снова побежала в туалет. Вызвал ее оттуда голос воспитательницы, призывавший детей на послеобеденную прогулку.

Вообще говоря, обычно Граф предпочитал ходить с воспитателями за пределы интерната. Не то чтобы ему нравилось быть под наблюдением, да еще в чисто мужской компании, но прогулки часто действительно были интересными. Даже если группа шла в молельный дом, по дороге все равно можно было забежать в какой-нибудь ларек и купить что-нибудь замечательное. Да и в самом молельном доме было несколько интересных уголков. Например, если повезет, правильно выберешь место, где воспитателю кажется, что ты у него под наблюдением, а ты занят своими делами. Оно из таких мест было возле исповедальни, где при хорошем стечении обстоятельств можно было услышать, как пожилые дамы лет восемнадцати каются священникам в своих грехах. Иногда грехи были по истине удивительными.

Например, когда одна из постоянных посетительниц исповедальни говорила что-то на счет того, что ей во сне видится некий Он, и в красках расписывала, как он красив и мужественен, и то, как она мечтает что-то там высосать у него. Все-таки они очень странные, эти взрослые.

На самом деле, прогулки в молельный дом были самыми скучными из всех. В конце концов, выбирались и в лес, и на прогулку по городу.

Но сегодня Граф сознательно не пошел вместе с остальными мальчиками, хотя и обещали небывалую по интернатским порядкам вещь — поход в музей автомобилей.

К сожалению, мальчики и девочки выходили из разных подъездов интерната, и потому Граф потерял Оленьку из виду. Пока мальчики вышли из дверей, пока воспитатель построил их парами, пока Граф объяснял ему, почему хочет остаться и погулять по территории интерната, прошло время, группа девочек уже ушла, а оставшиеся уже разбились на группки и разбрелись по парку.

На самом деле, у Графа было представление, где искать Оленьку. Здание интерната было странной формы, да территория всего заведения была далего не квадратной. Двумя углами здание примыкало прямо к забору. Это было бы вполне естественно, если бы при этом забор шел прямо вдоль стены здания. Но дело было не так. Стена здания в этом месте шла буквой «W» и прямо на перекладине было крыльцо. В самом крыльце не было ничего интересного, за исключением того, что на нем не было двери. То есть, буквально, крыльцо вело прямо в отвесную стену.

Забор шел криво-косо, в одном месте опирался на валуны, на брошенные бетонные плиты, в другом сквозь него проросло дерево, и было видно, что эта секция забора на самом деле построена гораздо раньше, чем весь остальной, которым огораживали интернат. Просто бригада рабочих решила сэкономить и чем строить новый забор, решила пристыковать его к имеющейся секции. Протиснуться между забором и стеной здания мог бы только ребенок, да и только ребенок мог бы это захотеть. Сам пятачок между крыльцом и забором выглядел заброшенным, да таким на самом деле и являлся. Кусты, деревья, кучи песка, оставшиеся от строительства…

В общем, чувствуя себя некомфортно, Граф пошел бы именно сюда. Он и пошел, и не прогадал. На полянке, на поваленном стволе дерева, сидела Оленька и тяжело дышала.
Было видно, что ей не очень хорошо. Прядка выбилась из прически, на рукаве сор, дышала Оленька тяжело а сидела некомфортно.

Неслышно, Граф подошел к ней и аккуратно дотронулся до плеча. Оленька вздрогнула, но ничего не сказала.

— Что с тобой такое, красавица? — Спросил он ее. — Я никогда особенно не дружил с тобой, но нужно быть просто совсем слепым, чтобы не заметить очевидного.

— Отстань, Евграф. — ответила она — Как ты вообще сюда попал? Я думала, что одна знаю это место.

— Нет, Оль, не одна. Я нашел его еще только когда попал сюда. Но все же, что с тобой такое, красавица? Ты как сама не своя.

— Не важно. Ты все равно не сможешь мне помочь.

— Откуда ты знаешь? Может и смогу? Я вообще не так прост, как кажусь.

— Нет, не сможешь. Ты же не девочка. И ты не носишь с собой клизму.

— Не ношу ЧТО?

— Я же говорила, не поможешь. Даже девочки сейчас не помогут. Мама говорит, что это грехи человеческие давят, и что нынешнее общество греховно, что большевики превратили Россию в ад.

— Подожди, подожди, подожди. Ты в одной фразе сказала так много, что я уже ничего не понял. Клизмы, большевики, грехи… Давай все по порядку. При чем тут большевики?

— Большевики разрешили женщинам не делать клизму.

— Это ничем не лучше. Что такое клизма?

— Я не могу, мне стыдно. — Оля покраснела, отвела глаза и неловко поерзала на бревне.

Тут Граф сделал вещь, которой сам от себя не ожидал. Он сел рядом с Оленькой, обнял ее за плечи и зашептал на ушко.

— Тише, Оленька, тише. Я все равно уже нашел тебя и ты мне открылась. Теперь расскажи все подряд.

Оля тихонько всхлипнула, пошмыгала носом, и начала: «Девочки отличаются от мальчиков, как ты понимаешь. Мальчики — они сильные, грубые и независимые. Девочек же Б-г создал, в противоположность мальчикам, нежными и хрупкими. Девочка должна быть мягкой, послушной и чистой. Мама рассказывала мне, что у мальчиков между ног палочка, и мальчик может ей махать, и поэтому может писать стоя.

Еще мальчик может какать, когда захочет. Просто спустить штаны, присесть и какать. Правда, я сама, конечно, никогда мальчиков между ног не видела, потому что это неприлично. Девочки же отличаются от мальчиков. У нас между ног две дырочки, и мы не можем просто так писать и какать. Чтобы покакать, девочки используют клизму. Клизма — это такой большой резиновый мешок со шлангом. На другом конце шланга — наконечник. В него наливается мыльная вода, а потом нужно задрать юбку, опуститься на колени, а грудью прижаться к полу.

Наконечник вставляется в попку, по шлангу течет мыльная вода. Ее много-много, она распирает тебя изнутри и промывает все-все складочки. Иногда это очень больно, но нужно терпеть. Главное — не прекращать клизму, пока вся водичка не попадет в попку. Мыльная вода ужасно жжется внутри, но мама говорит, что это все потому, что мы, женщины, от природы грязны, а жжение — признак очищения. (автор — alkyne. 1@gmail. com) Чем старше девочка, тем больше нужно воды и длиннее и толще наконечник. Но мы семья небогатая, и до недавнего времени мама ставила мне клизму из своей большой. У нее наконечник тонкий и длинный. Чувствуешь себя нанизанной на вертел.

Потом нужно пол-часика подержать водичку, и аккуратненько покакать. В эти полчаса девочка считается грязной и не должна ни с кем говорить. Потом нужно еще два раза повторить клизму без удержания, чтобы вымыть мыло.

Настоящая девочка должна какать по расписанию, три раза в день, потому что по-другому неприлично. Еще нужно какать перед каждым походом в гости, потому что нельзя идти в гости нечистой.
» Тут она опять засмущалась, и Граф испугался, что она перестанет говорить, и вообще прогонит его, поэтому он быстро спросил: «А при чем тут большевики?». «Большевики сказали, что они освобождают рабочий класс из-под власти аристократии, а женщин — из рабства, и разрешили клизму не делать, а девочкам какать также, как и мальчикам. Но моя мама говорит, что это греховно, что в нашей семье испокон веков какали как полагается, и дальше будут.

И бабушка и прабабушка правильно воспитывали своих дочерей. Поэтому у нас в интернате и нету специальных клизм для девочек из таких старорежимных семей, как моя. »

[/responsivevoice]

Category: В попку