Пятое время года Часть 19-6

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]Разве это было не счастье? Расим, подавшись вперёд — всем телом прижавшись к Димке, непроизвольно вскинул руки вверх, обвил руками Димкину шею, уткнув пылающее лицо Димке в щеку, — какое-то время они стояли, обнявшись, не шевелясь, ощущая-чувствуя, как полыхнувшее, прокатившееся по их телам обжигающе сладкое наслаждение медленно испаряется, словно сворачивается, вновь возвращается в скрытые глубины их юных тел… «пятое время года — это не осень… и не зима, не весна и не лето… пятое время года — это любовь» — подумал Димка, прижимая любимого Расика к себе — ощущая, как сердце его наполняется чувством ликующе-радостной благодарности… кого он, счастливый Димка, должен был сейчас благодарить?

Конечно же, Расика — любимого Расика! — прежде всего: за то, что он, обалденный пацан, есть на земле… и ещё — самого себя: за то, что так вовремя он узнал, что Расик едет в Город-Герой в составе группы… и Зое Альбертовне Димка был искренне благодарил — за то, что она заселила его и Расима в двуместный номер… и той барменше, что продала ему воду, он тоже был благодарен… и даже гопникам — озабоченным гопникам — Димка был чуточку благодарен, поскольку они ему дали возможность реально спасти-уберечь Расима от неминуемой беды… любовь щедра, и Димка — любящий Димка — был благодарен всем-всем!

Он держал в объятиях Расика — прижимал Расима к себе, и сердце его, шестнадцатилетнего Димки, никакого не взрослого старшеклассника, а мечтателя и фантазера плавилось от любви, от нежности, от горячей благодарности… разве это не счастье? Ау, нестриженые козлы! Любовь двух парней — это, по-вашему, извращение? А вот хуй вам… «хуй вам, девочки» — легко, весело подумал Димка про неведомых ему к о з л о в, потому как даже к к о з л а м, извратившим любовь и растлившим своим лицемерием целый мир, он, Димка, сейчас не испытывал ни капли гнева, потому как любовь… благодарная любовь всегда безгранично щедра!

Сколько они простояли, обнявшись, в серебряных нитях неутомимо льющейся сверху воды? Минуту? Две? Наконец, разжимая объятия, Димка мягко отстранил Расима от себя, посмотрел Расиму в глаза. И тут же, не удержавшись, поцеловал Расима в губы — не засосал, а лишь коснулся губами губ, выражая тем самым свою никуда не девшуюся — неиспарившуюся — нежность.

— Расик… давай снова обмываться — по-новой! — тихо засмеялся Димка, наклоняясь за мылом. — А то, блин… пришли обмыться, а сами — как маленькие… — в голосе Димки звенели колокольчики искрящейся радости. — И всё, блин, ты… несдержанный какой!

— Кто несдержанный? Я? — Расим шутливо округлил глаза. — Сам ты, Дима, несдержанный…

Смеясь, шутливо перебраниваясь, они снова начали мылить друг друга… они снова друг другу мылили плечи и животы, мылили один одному упругие, сахарно-сладкие попы и потемневшие, солидно свисающие книзу мальчишеские пиписы… они мыли друг друга в свете «иллюминации», и Расим уже не испытывал ни стыда, ни стеснения, ни смущения, — шутливо отбирая друг у друга мыло, они шутливо толкались под серебристыми струями льющейся сверху воды, то и дело смеясь, без конца подначивая друг друга… и — трудно было сказать, отчего Расим так внезапно преобразился, — то ли глаза его привыкли к свету, то ли всё дело было во взаимной, упоительно сладкой мастурбации…

Эта взаимная мастурбация, в которой парни в пятнадцать-шестнадцать лет никогда не признаются другим, если только не делают это совместно или взаимно, удивительным образом подействовала на Расима: он, отдрочив Д и м и н пипис, вдруг почувствовал, что Д и м а, оставаясь для него старшим в их дружбе, вместе с тем как бы перестал быть для него, для Расима, старшеклассником: взаимная мастурбация удивительным образом уравняла их в глазах пятнадцатилетнего Расика, отчего ему, Расику, сделалось удивительно легко и свободно.
.. как если б они — Расим и Дима — познакомились не вчера при заселении в номер гостиницы, а уже знали друг друга тысячу лет! При этом Димка не упускал момента поцеловать Расима, а Расим, шутливо вырываясь, не упускал момента напомнить Димке, кто именно в с ё начинает:

— Дима, ты сам… сам несдержанный! — вырывался, смеясь, Расим, на что Димка, прижимая Расима к себе, округлял глаза, изображая смущение и возмущение:

— Расик, пусти… не приставай ко мне! Блин, ну какой ты… какой ты несдержанный!

Пару раз Димка садился на корточки — брал в рот член Расима, желая тем самым досконально проверить, не осталось ли на головке Расимова члена «микроскопических молекул мыла», — член у Расима — как и у Димки — был «в состоянии нестояния», и месте с тем он был словно налит, то есть он был не твердым, а мягко-упругим, как аппетитная сарделька…

Расик не сделал так ни разу — не изъявил ответного желания проверить на предмет наличия «микроскопических молекул мыла» головку члена у Димки, но Димку это нисколько не напрягло и уж тем более не обидело, — Димка, дурачась сам, ни разу Расима к этому не подтолкнул… да и зачем было подталкивать Расима теперь, когда он, любимый Расик, во всём остальном дурачился ничуть не хуже самого Димки? Они дурачились, и Димка… шестнадцатилетний Димка был счастлив! Но теперь он был счастлив ещё и потому, что он чувствовал, как любовь — его любовь — по крупицам передаётся бесконечно любимому Расику… разве э т о было не счастье?

Когда они вышли из ванной комнаты, Димка, понятное дело, тут же выключил-погасил в ванной комнате «иллюминацию», и на какой-то миг всё вокруг погрузилось в непроницаемую тьму.

— Расик, ты теперь будешь навигатором, — предложил Димка. — Посмотрим, кто из нас лучше…

— Посмотрим! — Расим тихо рассмеялся в темноте. — Идём… — Расим в темноте нащупал Димкину руку. — Курс на базу!

— Расик, так нечестно! — тут же энергично запротестовал Димка, не трогаясь с места. — Я тебя вёл не за руку…

— Ну, Дима… ты как маленький! — Расим снова тихо рассмеялся в темноте. — Идём… курс на базу! — Расим потянул Димку за руку.

— Никуда не идём! — не тронулся с места Димка.

— Ну, Дима… — шутливо капризничая, пропел-прошептал Расим.

— Ну, Расик… — подражая Расиму, пропел-прошептал в ответ Димка. — Ты навигатор или нет?

— Ну, хорошо… уговорил! — Расим в темноте нащупал ладонью Димкин пипис, несильно сжал его в кулаке, и от этого ощущения — от ощущения горячей ладони Расика на своем члене — у Димки вмиг полыхнуло огнём благодарное сердце. — Идём? — спросил Расим, не трогаясь с места — ожидая, что скажет Д и м а.

— Идём… — отозвался Димка, в темноте скользнув ладонью по упругой Расимовой попе. — Курс на базу…

Конечно, Расим был тоже отличным навигатором! Он вёл Димку, преодолевая невероятные трудности, вёл, минуя смертельные опасности, обходя коварные рифы, избегая встречи с метеоритами, залетевшими в их мир из других галактик… и только уже у самой «базы» Расим неожиданно растерялся, — остановившись между кроватями, он обернулся к едва различимому, смутно видимому в темноте Димке:

— Дим… а трусы наши где? — прозвучал озадаченный голос Расика.

— Трусы? Зачем нам трусы? — удивлённо отозвался Димка.

— А как… без трусов будем спать? — не менее удивлённо проговорил Расим, одновременно с этим осмысливая стремительно возникающую — совершенно новую — ситуацию.
Ведь одно дело — снять трусы для секса… ну, то есть, для дружбы… или, как говорит Дима, для любви… и совсем другое дело — спать голыми всю ночь… «всю ночь… » — подумал Расим.

— Без трусов, — подтвердил Димка, невольно любуясь наивностью Расика… и наивность Расима, и его милая, смешная, искренняя непосредственность — всё это в один миг вызвало у Димки новый прилив горячей нежности… «в трусах он хочет спать… как вообще такое могло прийти в голову?» — искренне удивился Димка, мысленно хмыкнув: спать сейчас в трусах было всё равно что знойным летом загорать на пляже в скафандре… «Расик… какой ты дурак!» — подумал Димка, изнемогая от нежности — от распирающей сердце любви.

— Совсем? — спросил Расим, тут же сам понимая — осознавая — глупость своего прозвучавшего вопроса.

— Нет, наполовину… — засмеялся Димка, жарко прижимаясь к Расику сзади — горячо обнимая его кольцом скрестившихся на груди рук. — Сейчас мы наденем трусы, как полагается, а потом до колен их приспустим, как нам этого хочется, и… как говорится в таких случаях, и волки будут сыты, и овцы будут целы! — тихо засмеялся Димка, сладострастно вжимаясь горячим полустоячим членом в Расимовы ягодицы… точнее, вжимаясь членом в расщелину, образованную двумя упруго-мягкими, сладостно округлыми полушариями. — Расик… — прошептал Димка, целуя Расима в затылок, — завтра будем трусы искать… ложись!

Димка, колыхнув бёдрами, подтолкнул Расима к кровати, и они тут же повалились на постель… какие трусы могли быть в эту сказочную, необыкновенную, упоительно счастливую для них для обоих ночь?»Завтра нам будет стыдно» — сказал Расим накануне взаимной любви, совершенно не понимая, что т а к о г о завтра, в котором им, двум в унисон дышащим пацанам, было бы стыдно, не наступит никогда… в принципе — никогда! Потому что…

— Дим — прошептал в темноте Расим, жарко вжимаясь в Димкино бедро своим горячим полустоячим членом. — Ты поменял побудку на телефоне?

— Ага, — отозвался Димка, едва уловимыми движениями ладони теребя, лаская Расимовы ягодицы. — Ты же сказал поменять… на фиг нам нестандартный кайф! — Димка тихо рассмеялся, вспомнив, какое лицо у Расима было утром. — Пусть нестандартно кайфуют другие…

— А мы не проспим? — вопросительно прошептал Расим, осторожно трогая пальцем Димкин сосок.

— Расик… какой ты умный! — Димка в порыве нежности прикоснулся губами к щеке Расима. — Конечно, проспим… ещё как проспим! Я вообще про это забыл — совсем не подумал… блин! Что — ставим музон назад?

— Я думаю, да, — отозвался Расим, ощутив-почувствовав полыхнувшую в его сердце радость от искренней Димкиной — Диминой — похвалы.

— Я тоже так думаю! — отозвался Димка, мягко отстраняя Расима от себя — садясь на кровати. — Сейчас переставлю музон назад, и… — Димка, протянув руку — взяв со стола телефон, неслышно забегал пальцами по ярко вспыхнувшему сенсорному экрану, — и пусть наши соседи справа и слева пакуют за стенками чемоданы… а мы с тобой точно уже не проспим… всё! — Положив телефон назад, на стол, Димка вновь опрокинулся на постель — вытянулся, прижимаясь полустоячим членом к горячему Расикову бедру. — Расик… — чуть слышно прошептал Димка, снова касаясь губами нежно-горячей Расимовой щеки.

— Что? — отозвался Расим, обнимая Димку за поясницу.

— Я люблю тебя!

Димка подумал, что Расим, может быть, сейчас скажет ему то же самое, и… он даже замер на миг от сладкого предвкушения этих простых и вместе с тем бесконечно значимых слов, но… обнимая Димку за поясницу, он, любимый Расик, этого не сказал, — чувствуя удовольствие от ощущения горячо вдавившегося в бедро полустоячего Диминого члена, обнимая Диму за поясницу, Расим на мгновение замер, невольно повторив про себя горячие Димины слова, и.
.. плотней прижимаясь к самому лучшему в мире д р у г у, в ответ чуть слышно прошептал-проговорил:

— Дим, давай спать… а то, блин, ни фига завтра не встанем — не проснёмся!

— Давай, — словно эхо, отозвался Димка, снова целуя — едва касаясь губами — Расима в щеку… он, Димка, нисколько не обиделся на Расима, что Расим т а к отреагировал на его слова о любви… в конце концов, любовь можно выражать не только словами — любовь можно выражать прикосновениями, близостью тел, жарким шепотом, обжигающим в темноте… разве всё это не любовь?

Прижимая Расима к себе, Димка подумал о том, что он, Расим, с завидным упорством избегает этого самого лучшего, самого прекрасного в мире слова — слова «любовь»… «он хочет думать, что это дружба… н а с т о я щ а я дружба… ну, и что?» — мысленно сам у себя спросил Димка, оправдывая Расима; «любовь это или дружба — настоящая дружба… разве дело в названиях — дело в словах?» — вполне резонно подумал неглупый Димка, чувствуя, что Расик начинает в самом деле засыпать… и действительно: разве дело было в словах? — любимый Расик лежал на постели рядом, они прижимались друг к другу горячими обнаженными телами, и Димка… шестнадцатилетний Димка был бесконечно счастлив — без всяких слов!

И, уже засыпая сам, он, нежно прижимающий спящего Расика к себе, подумал, что «завтра… нужно будет не забыть… купить… смазку… чтоб в попу… друг друга — в попу… «, — проваливаясь в сон, мысленно давал Димка на завтрашний день сам себе задание, как будто он, любящий Димка, мог завтра об э т о м забыть!

Засыпая, они боялись утром проспать, точнее, боялся Расик, что они не проснутся вовремя, и Димка поставил в будильнике на телефоне бодрящее танго строителей нового мира, но, хотя уснули они довольно поздно, этот слегка подзабытый хит всех времён и народов им совершенно не понадобился, потому как проснулись они даже раньше того времени, что установил Димкой для побудки в своём телефоне…

Может быть, получилось так потому, что спать вместе впервые в одной постели им обоим было ново и непривычно, а может быть, проснулись они раньше будильника оттого, что подсознательно — в глубине никогда не спящей души — они оба чувствовали: спать при т а к и х обстоятельствах было бы с их стороны непростительным расточительством того драгоценного времени, что было даровано им для совместного проживания в двуместном номере гостиницы на недолгий период их пребывания в Городе-Герое; да, скорее всего было именно так: сон их прервало юное — даже на время сна никуда не девшееся, не испарившееся и не исчезнувшее — желание любви, — оно, это юное желание любви, разбудило их утром, в качестве побудки опередив зубодробительный блюз всего прогрессивного человечества…

Музон им, Расику и Димке, не потребовался — в их юных душах и юных телах звучала совсем иная мелодия… да и как могло быть иначе? In vas pertusum congerere! — бездонной бочки не наполнишь!

Димка открыл глаза с таким ощущением, как если б закрыл он их только что — всего секунду назад, а потому ему, лежащему на спине с напряженно твёрдым, жаром любви наполненным членом, не потребовалось даже доли секунды, чтобы сообразить, где он и с кем он, — в одно мгновение Димка зримо вспомнил-представил всё-всё, что было и в этой постели, и в ванной комнате накануне, и сердце его забилось от нестерпимой радости — счастливое Димкино сердце наполнилось сладостным ликованием… ах, какое же это было неизъяснимое наслаждение — проснуться в одной постели с Расимом!

Димка медленно, осторожно повернул в сторону лежащего рядом Расика голову, и только тут его, Димку, настигла мысль, что они, наверное, проспали… проспали — не услышали побудку… или, может быть, будильник не сработал… ёлы-палы! В комнате было почти светло — хмурое утро, заглядывая в окно, наполняло комнату ровным серым светом, — Димка, стараясь не разбудить лежащего рядом Расика, быстро протянул руку к лежащему на тумбочке телефону.
.. до побудки оставалось ещё семь минут!»Блин… какой кайф!» — Димка с облегчением перевёл дух… конечно, даже если б они и проспали, ничего смертельного не случилось бы, и тем не менее… подскакивать с кровати, торопливо умываться, спешно одеваться, не обращая внимания друг на друга, не видя друг друга…

И это после всего, что было накануне?! Спешить-торопиться — вместо каких-то очень важных, теплых, нежных, проникновенных слов, которые он, Димка, хотел сказать Расику сразу после пробуждения?! Бесшумно пробежав пальцами по сенсорному монитору телефона, Димка отключил будильник, положил телефон назад, на тумбочку, и, не медля ни секунды, осторожно повернулся лицом к Расиму — чтобы прежде, чем его будить, на него, любимого, полюбоваться… разве это было не счастье — видеть-смотреть, как рядом с ним, с Димкой, сладко посапывая, спит самый прекрасный пацан на земле?

Расим лежал на боку — лицом к Димке, и Димка, желая всмотреться в Расима близко-близко, изнемогая от нежности, придвинул к лицу его лицо своё… Расим лежал, не прикасаясь к Димке, — их разделяло расстояние в несколько сантиметров, и всё равно Димке казалось, что он физически ощущает тепло, исходящее от тела лежащего напротив Расима, — «Расик… я люблю тебя, Расик!» — как заклинание, мысленно прошептал Димка, бесшумно шевеля губами — жадно и страстно, любяще всматриваясь в лицо лежащего напротив него парня… губы у Расима от сна чуть-чуть припухли — и Димка мысленно обвёл их по контуру кончиком своего горячего языка… над верхней губой у пятнадцатилетнего Расика был редкий короткий пушок, делавший его юное лицо необыкновенно привлекательным…

Нос был небольшой, но прямой и ровный, — Димка мысленно поцеловал Расима в нос — в самую пипку… всё это Димка делал предварительно — делал мысленно, предвкушая, как сейчас он разбудит спящего Расима, страстно прижмёт его к себе и всё-всё повторит в реале, — сжимая в кулаке горячий, напряженно твёрдый член, Димка нежно поцеловал Расика в губы, поцеловал его в нос, в подбородок, в обе щёки… и только тут, собираясь целовать Расика в его закрытые глаза, Димка неожиданно заметил, что длинные пушистые ресницы Расима чуть заметно подрагивают, — Расик… любимый Расик не спал!

Он притворялся, что спит! Димка, не веря своим глазам — затаив дыхание, внимательнее всмотрелся в закрытые глаза Расима… да, так оно и было, — желая выдать себя за спящего, Расим старательно сжимал веки, но от этого слишком упорного старания эффект получался совершенно обратный: ресницы у него, у Расика, предательски вздрагивали, как если бы он сильно-сильно щурился… как щурился он тогда, когда Димка, стоя в дверях, «поправлял» воротник его рубашки…

У Димки мелькнула мысль, что, притворяясь спящим, Расим тем самым даёт ему, Димке, знать, что в состоянии сна — в состоянии совершенного безволия — он, то есть Расик, всецело доступен, а это значит, что с ним, с лежащим в постели голым Расиком, можно делать всё-всё, что ему, Димке, захочется, — «Расик… » — мысленно прошептал Димка, изнемогая от нежности… но уже в следующее мгновение Димке в голову пришла мысль, что, возможно, всё совсем, совсем не так: возможно, Расим потому не открывает глаза, притворяясь спящим, что он стесняется или даже стыдится всего того, что у них было ночью…

И теперь он оттягивает время своего «просыпания», не зная, к а к — после всего того, что между ними было — посмотреть ему, Димке, в глаза, — разве такое не могло быть? Очень даже могло… «Расик… » — изнемогая от ещё большей нежности, мысленно прошептал Димка, в мыслях своих целуя Расима в его чуть подрагивающие ресницы, — то, что Расим не спал, а притворялся, Димку и смешило, и вместе с тем умиляло, наполняя его влюблённое сердце жарким огнём неодолимой страсти — сладким трепетом юной любви…

Между тем, Расим, лёжавший в одной постели с Димкой, действительно не спал: больше Димки боявшийся утром проспать — не проснуться вовремя, Расик проснулся даже раньше, чем проснулся Димка, — пятнадцатилетний Расик, школьник-девятиклассник, открыл глаза и в первое мгновение ничего не понял: он увидел рядом спящего старшеклассника Д и м у, и не просто увидел его, лежащего близко-близко, а тут же почувствовал, как своим обнажённым — ничем не стеснённым, абсолютно свободным — телом он прижимается к обнаженному телу лежащего на спине Д и м ы.
..

Они были голые, при этом рука его — рука Расика — лежала на Д и м и н о м животе, а нога его — нога Расика — была уютно вставлена между Д и м и н ы м и ногами… член у проснувшегося Расика стоял колом — своим сладко залупившимся членом Расим упирался в Д и м и н о бедро, — в таком положении он, Расим, открыл глаза… и только в следующую секунду Расим в с ё вспомнил! — вспомнил, как накануне вечером в этой самой постели Д и м а полез к нему, словно к девчонке… как он, Расим, стал отталкивать Д и м у, говоря, что он не девчонка… как Д и м а, обидевшись, хотел уйти на свою кровать — на сырую постель… как он, Расим, остановил его, против воли сказав «лежи»…

Как потом Д и м а снова полез к нему — стал его страстно, горячо обнимать, стал жарко сосать его в губы, и — они оба сняли трусы, потому что трусы им стали мешать, не позволяя всецело ощущать, чувствовать друг друга… а потом… потом Д и м а первым взял у него, у Расима, в рот — стал сосать его член… потом он, Расим, т о ж е… он сделал то же самое — он тоже взял в рот возбуждённый член Д и м ы, и они… они стали сосать друг у друга одновременно, и это ему, Расиму, было приятно… это было очень приятно! — глядя на спящего Д и м у, парня-десятиклассника, Расим вспомнил, как Д и м а его, Расика, щекотливо скользящим языком горячо целовал в попу — в саму сердцевину, — у Расима от этого воспоминания сладким зудом наполнились мышцы сфинктера…

Он вспомнил, как они безуспешно пытались вставить друг другу в попы свои возбуждённые члены, но без смазки у них ничего не вышло, и Д и м а сказал, что он завтра купит для этого дела вазелин… «завтра… то есть, сегодня» — подумал Расим, — он лежал, прижимаясь к спящему Д и м е; затаив дыхание, боясь пошевелиться… они не смогли без смазки вставить друг другу в попы, и Д и м а… старшеклассник Д и м а его, Расика, стал любить другим способом: он, Расим, лежал на спине с раздвинутыми, в стороны расставленными ногами, и Д и м а его, голого Расика, страстно мял своим телом — содрогался всем телом до тех пор, пока на него, на Расима, не кончил…

А потом точно так же стал делать он, Расим: задыхаясь от небывалой сладости, от ощущения н е з е м н о г о кайфа, он с наслаждением мял своим телом тело Д и м ы, и тоже… тоже делал это — мял лежащего под ним Д и м у — до тех пор, пока точно так же, как Д и м а, не кончил… то есть, кончили они оба… и ещё потом в ванной — в ванной комнате… стоя под душем, они, ничуть не стесняясь, сладко дрочили друг другу пиписы, делая это да тех пор, пока оба опять… там, в ванной, они оба — оба! — кончили тоже! Елы-палы…

Всё это, проснувшись — открыв глаза, Расим вспомнил буквально за считанные секунды… калейдоскопом пронеслись-промелькнули перед мысленным его взором фрагменты минувшей ночи, и Расик… обыкновенный пятнадцатилетний тинэйджер — самый обычный школьник-девятиклассник, никогда до того не помышлявший о сексе в формате «парень-парень», Расик почувствовал, как лицо его вспыхнуло, полыхнуло огнём — в один миг наполнилось жаром… кровь прилила к лицу прижавшегося к Димке Расима! — стыд и смятение, радость и возбуждение, слившись-переплетясь, в одно мгновение наполнили душу парня…

Стыдно стало за то, что они делали ночью, — как всякий пацан, Расим был наслышан о том, что парни трахаются с парнями, и даже более того — случай такого секса однажды был выявлен в той школе, в которой учился Расим, но — несмотря на всё это — он никогда о т а к о м не задумывался, и когда пацаны зубоскалили-шутили на эту тему, он, то есть Расик, никогда особо не вслушивался, потому как не было у него, у Расика, к этой теме никакого интереса… а теперь он сам… он сам стал т а к и м пацаном, — разве это было не стыдно?

Стыдно… «как могли мы так делать?!» — с чувством полной растерянности подумал Расим, глядя на спящего Д и м у… ему, Расику, было стыдно! И вместе с тем… заглушая стыд — делая стыд никчемным, в душе Расика неудержимо росла, ощутимо крепла сладостная, ликующая радость, — елы-палы… разве ему, Расику, было плохо? Он искренне, даже страстно хотел подружиться с Д и м о й — хотел, чтоб у них была н а с т о я щ а я дружба… но, думая-мечтая о настоящей дружбе, он сам не знал, в чём должна выражаться такая дружба, — ощущая сладостное, всей душой устремлённое к Д и м е мальчишеское томление по н а с т о я щ е й дружбе, он, Расик, сам не ведал — не знал и не подозревал — каким содержанием должны наполниться эти сладко волнующие слова…

В этих словах — в словах «настоящая дружба» — Расиму лишь смутно грезилось что-то искреннее и радостное, что-то необыкновенное… ему представлялась какая-то особая доверительность, особая близость — когда нет друг от друга никаких тайн, когда каждый готов для другого сделать всё-всё, когда просто… просто быть рядом друг с другом — уже кайф, — именно так представлялась Расиму н а с т о я щ а я д р у ж б а… «Дима… » — невольно подумал Расим, глядя на спящего рядом Димку, — разве он, Расик, не испытал прошедшей ночью чувство настоящего кайфа от близости с Д и м о й — самым лучшим, классным парнем из всех, кого он, Расим, знал? Испытал… ещё как испытал!

[/responsivevoice]

Category: Гомосексуалы