Как я стал сучкой Часть 5

[responsivevoice voice=»Russian Female» buttontext=»Слушать рассказ онлайн»]- Конечно, понравилось. Я помню, как ты текла. Так и давилась от жадности, заглатывая мой хуй. Так и подмахивала, когда я долбил тебя в сраку. Именно так и должна себя вести настоящая сучка. Как животное. Которому нужен только хозяйский хуй. Впрочем, — помолчав немного, продолжал он, за животными тоже надо ухаживать. Ты же хочешь, чтобы хозяин тебя помыл, покормил, дал поссать и посрать?

На этот раз совершенно искренне я кивнул. — Конечно, хочешь. Ладно — вела ты себя хорошо, так что заслужила. — Он подошёл и начал отвязывать меня от кровати. — Но только рук я тебе неразвяжу, ты уж как хочешь. Ты, конечно, и с развязанными никуда от меня не денешься, но такбудешь больше похожа на истинную сучку. — Отвязав меня, он снял с меня кляп, и на миг я испытал чувство настолько огромной, всеобъемлющей благодарности, что на моих глазах едва не выступили слёзы. Но в ту же секунду я опомнился. За что мне благодарить этого урода? За то, что дал почувствовать себя нормальным человеком? Так я и есть нормальный человек.

Словно услышав мои мысли, он не стал развязывать мне ноги. Вместо этого он принёс из кухни тарелку с холодными макаронами и поставил её на пол. После чего уселся обратно в кресло и стал смотреть, как я, лёжа на полу лицом в тарелке, поедаю их со связанными за спиной руками. Когда я съел всё, он отвёл меня в ванную. Там он наконец расцепил мне руки и ноги, и под струёй холодного душа, которую он направлял на меня сам, я кое-как умылся и даже напился. Удивительно, но после мытья он даже дал мне вытереться — видимо, не хотел ходить по мокрому сам. Наконец он отвёл меня обратно в спальню. Я по-прежнему оставался в изодранных чулках на поясе и ошейнике — то ли они тоже возбуждали его, то ли ему просто было всё равно. Усевшись в кресло, он приказал мне стать перед ним на четвереньки.

— Ну что, милая? — сказал он. — Хороший у тебя хозяин?

— Да, хозяин, — сказал я. Было невероятным блаженством снова наконец свободно двигать собственнымиконечностями.

— Хорошо он ухаживает за тобой?

— Да, хозяин.

— Хочешь отблагодарить своего хозяина?

— Да, хозяин.

Через минуту я, по-прежнему стоя на четвереньках, снова заглатывал его член. И, как и прежде, незаметно для себя я снова возбудился от этого. Меня действительно заводило, что в моём рту — мужской член, и что я сосу и облизываю его, как последняя шлюха. Лишь какие-то крохи собственного достоинства удерживали меня от того, чтобы не начать ласкать самого себя. Внезапно, когда я уже был уверен, что он кончит, он выдернул член у меня изо рта и приказал стать раком, оперевшись руками на кровать. Я повиновался. Плюнув на ладонь и втерев слюну в анус, он вошёл в меня и принялся трахать. И я с ужасом обнаружил, что уже не получаю от этого боли. Видимо, мой зад уже привык ко всем этим упражнениям и растянулся как следует. Наоборот — с каждым его толчком внутри меня вспыхивало какое-то новое, неизведанное доселе чувство. Оно вспыхивало всё ярче и ярче, и я всё больше и больше понимал, что это чувство мне нравится — и только когда он кончил, я осознал, что на самом деле подмахиваю ему и постанываю, словно женщина. Но мне было уже всё равно. Сейчас я хотел только одного — кончить. Все неутолённые возбуждения минувших суток, казалось, сложились сейчас в одно и застилали мой разум вязкой пеленой похоти.

Конечно же, он всё это видел. Вытерев член мне о спину, он сел в кресло и с довольной усмешкой стал наблюдать, как я, по-прежнему стоя раком — разрешения принять другую позу мне не давали — переминаюсь с ноги на ногу, и как подо мной подрагивает напряжённый от возбуждения член.

— Повернись ко мне лицом, сучка, — сказал он.

Я повиновался.

-Сядь на кровать.

Я подчинился.

— Тебе нравится, когда я ебу тебя во все дыры?

— Да, хозяин.
— Я не знал, чего больше былов моём ответе — страха нового тумака или чудовищной, невозможной правды.

— Скажи это.

— Мне нравится, когда вы ебёте меня во все дыры, хозяин.

— Ты возбуждаешься от этого, так ведь, сучка?

— Да, хозяин.

— Скажи это.

— Я возбуждаюсь от того, что вы меня ебёте, хозяин.

— Хорошая сучка. Настоящая. Наверное, ты хочешь сейчас кончить, да, сучка?

— Да, хозяин.

— Скажи это.

— Я хочу кончить, хозяин.

— Попроси у меня разрешения.

— Разрешите мне кончить, хозяин.

— Неубедительно.

— Прошу вас, хозяин, разрешите мне кончить.

— Неубедительно. Кажется, плохо ты хочешь кончить.

Я замер. Это унижение было сильнее всего. Сильнее изнасилования, сильнее хлыста и стека, сильнее даже еды без помощи рук. Но я знал, что у меня нет выбора. Я не повиновался ему — я повиновался уже сам себе.

— Я очень возбудилась от того, что вы ебали меня, хозяин, — сказал я. — Я ваша похотливая сучка, которая возбуждается от того, что вы ебёте её во все дыры. Пожалуйста, хозяин, разрешите кончить вашей сучке.

— Вот это уже другое дело, — спокойно сказал он. — Можешь кончить, сучка. Сюда, вот в эту тарелку, из которой ела. И потом вылижешь всё, что туда накончала. Вперёд.

И на его глазах я кончил — для этого потребовалось всего несколько лихорадочных движений. Спермы было столько, что донышко тарелки полностью скрылось под вязкой белёсой массой. И я вылизал всё до последней капли. К тому моменту, конечно же, никакого возбуждения уже не осталось — только брезгливость, боль в исполосованном теле и невыносимый, удушающий стыд.

Через час он снова ушёл. А я снова лежал на кровати, прикованный теми же цепями к темже четырём углам, с тем же кляпом во рту. Перед этим он заставил позвонить меня на работу и сказаться больным на пару недель. Пока я говорил, он держал в кулаке мою мошонку с приставленным к ней ножом. Повесив трубку, я чётко осознавал, что живым из этой передряги уже не выберусь, и что я только что не воспользовался последней своей возможностью позвать на помощь. Но моя собственная трусость держала менянадёжней, чем десять хулиганов, и надёжней, чем цепи, которыми я былсейчас скован. Видимо, в глубине подсознания я был таким же, каким по стечению обстоятельств был сейчас снаружи — голым, в женской одежде, едва не испытавшим женский оргазм, связанным по рукам и ногам собственным страхом и дремучими сексуальными желаниями. Видимо, я и был вглубине души той самой похотливой сучкой, смыслом жизни которой была лишь бесконечная ебля в свои отверстия.

Дни были похожи один на другой, и каждый день был непохож на другие. Днём я лежал распятый на кровати, а вечером я был сучкой хозяина, для которой каждый день изобретались всё новые и новые способы «воспитания». Меня пороли стеком, хлыстом, плетью, специальной шлёпалкой на рукоятке, ремнём, верёвкой, куском электрического кабеля. Меня подвешивали к потолку за руки и вверх ногами, лицом вниз и лицом кверху. Меня заставляли пить мочу хозяина и свою собственную, заставляли вылизывать хозяйский анус и хозяйские ноги. Меня связывали и ставили в такие позы, что мне причинял невыносимую боль даже свой собственный вес. И, конечно же, насиловали. Или, вернее сказать, трахали? Потому что каждый вечер, каждый унизительно сладостный раз повторялось одно и то же:

— Разрешите мне кончить, хозяин.

— Неубедительно.

— Прошу вас, хозяин, пожалуйста, я так хочу кончить, разрешите мне.

— Неубедительно.

— Я ваша жалкая, похотливая сучка, хозяин. Я не могу думать ни о чём другом, кроме вашего хуя.
Я могу думать только о том, как вы ебёте меня своим хуем во все мои ненасытные дыры. Я возбуждаюсь от этого так, что схожу с ума. Пожалуйста, умоляю вас, хозяин, разрешите вашей ненасытной сучке кончить и проглотить потом всю свою сперму до последней капли.

Конечно же, мне разрешали. Может, это и было конечной целью всех моих унижений. Но моё положение действительно возбуждало меня настолько, что к концу каждого вечера я хотел лишь одного — кончить, кончить, кончить. Меня не спасали даже женские оргазмы, которые я иногда получал в то время, пока меня насиловали в зад. Но самым мучительным было не это. Самым мучительным было то, что после того, как я кончал, я тут же осознавал всё своё невообразимое ничтожество, и меня накрывала всё усиливавшаяся с каждым днём волна отвращения к самому себе. Я не мог жить без того, чтобы не умолять каждый раз о разрешении кончить. Но я не мог жить и тогда, когда мне разрешали.

В спальне появилось обитое кожей сооружение, похожее на спортивного коня, к которому меня было так удобно привязыватьи приковывать, на котором меня было так удобно пороть и насиловать. Он давно уже распоряжался всеми моими сбережениями, а когда их перестало хватать — уносил из дома вещи и продавал их. Сооружение было заказано поинтернету, и он собственноручно принял его из рук курьера, расписавшисьмоей подписью. На полу валялись груды верёвок, цепей и плёток, зажимов и стеков, женских чулок и ночных рубашек. И только фаллоимитаторов там небыло. Мои дыры принадлежали только хозяину, и только хозяин мог пользоваться ими на своё усмотрение.

По вечерам он часто пил. Когда в холодильнике кончилось пиво, он стал покупать виски и водку.

Однажды он насиловал меня так долго, что из моего ануса пошла кровь, но так и не смог кончить. В бешенстве он выпорол меня так, что на спине и ягодицах в нескольких местах лопнула кожа — в ту ночь от боли я плакал как девочка, и так и не смог сомкнуть глаз. Наутро, правда, он обработалраны йодом и заклеил их пластырем. Всё-таки я был его игрушкой — по крайней мере, пока — и он не намеревался портить её слишком уж сильно.

Я так и не знал, кто он, как его зовут и чем он занимается. Когда ему звонили на мобильник, он либо сбрасывал звонок — если был занят моим «воспитанием», — либо уходил разговаривать во двор. Когда же звонили мне, то у моей мошонки вновь оказывался нож, а я изобретал всё новые и новые оправдания своему нежеланию куда-либо идти и кого-либо у себя принимать. Мой мир сузился до размеров спальни, и иногда — ванной комнаты. Моя собственность ограничилась кожаными браслетами на руках, ошейником и чулками — которые за все эти дни так и не покинули моих ног ипокрывались всё новыми дырами и стрелками. Неприкосновенными остались лишь мои мысли — и об этом я жалел больше всего.

В тот вечер он пришёл уже пьяным — настолько, что даже не стал пытаться меня насиловать. Не знаю, где он был и что ему говорили, но таким злым и взбешенным я не видел его ещё ни разу. Отвязав меня от кровати, он доведённым до автоматизма движением сцепил мне стяжками руки и ноги, после чего бросил на пол и начал просто-напросто бить. Бил изо всех сил, куда придётся, поминутно матерясь и угрожая кому-то. Свернувшись в клубок и проглатывая крики боли, я думал только о том, чтобы он не попалмне в голову и не повредил никаких внутренних органов.

Наконец он вымотался. Пошатываясь, он дотащил меня до спинки кровати и привязал кней прямо поверх рук, не заботясь тем, чтобы пропустить верёвку подмышками для надёжности. Да и всё равно я не смог бы вырваться — связал он меня так туго, что перехваченные в бицепсах руки тут же начали неметь. Расстегнув штаны и помочившись мне прямо на лицо, он вяло выругался ещё раз, кое-как стащил с себя одежду и повалился на кровать.

Через несколько минут в комнате уже раздавался его пьяный, тяжёлый храп.

[/responsivevoice]

Category: По принуждению