Калифорникейшен Часть четвертая (неожиданная) в Гомеле

Вдоволь насмеявшись и одевшись, мы все дружно вошли в дом. В знак примирения матушки угостили нас пивом из своих запасов. Выпив по две бутылочки, и выслушав несколько историй из их скаутского детства, конце концов, отправились на боковую. Мамочка чмокнула меня в щечку, и пожелала спокойной ночи.
Взобравшись наверх по крутой лестнице, мы, не раздеваясь, плюхнулись в постели. Свечи даже не зажигали, лунный свет через открытые жалюзи вполне прилично освещал комнату. Лесные запахи, и запах свежести, доносимый дуновением ветерка с озера, проникал через форточку. Мишка запустил руку под шорты, и начал чего-то там елозить.
— Ты что, дрочить собрался? — с изумление спрашиваю.
— Да нет. Просто пиво просится назад — отлить надо.
Мишка поднялся и стал надевать кроссовки.
— Я с тобой.
Как можно тише, мы спустились по скрипучей лестнице, и помчались в ближайшие кусты.
— А, помнишь, мама говорила, что ночью зверье близко к домику подходит.
— Да, да. Подойдет вот сейчас олененок, спутает твою пипку с маминой титькой — и отсосет.
Мы дружно заржали. Справив нужду, и уже на обратном пути, обратили внимание на пробивающийся свет из-под жалюзей в комнате на первом этаже. Не сговариваясь, одновременно повернули в том направлении.
Кто в детстве не подглядывал за мамой в душе или спальне? Можно было узреть голую грудь, а если посчастливится, то и чего попикантней. На что-то подобное надеялись и мы сейчас, подкрадываясь на цыпочках к зарешеченному окну. Жалюзи были опущены, но не закрыты, форточка — настежь, что давало возможность все хорошо видеть и слышать, при этом находясь в полной безопасности. Луна ярко светила, оставляя дорожку света на тихой глади озера. Позади вздымались громадины корабельных сосен… и интригующий свет сочился сквозь жалюзи.
Мы надеялись увидеть наших мам без бюстгальтеров, готовящихся ко сну, и возможно даже без трусов, но такое…
Теть Таня лежала на спине головой к окну, согнув ноги в коленях, и прижав их к груди. Мама, стоя раком на кровати, смачно вылизывала промежность своей сестры. Ее волосы свисали, закрывая мамино лицо и теть Танино сладкое местечко. А оно, и вправду, наверное, было уж очень сладким, поскольку мама причмокивала, прицмакивала и постоянно повторяла: «Сладенькая моя, нежненькая моя». Мишкина мать только постанывала от удовольствия, приговаривая: «Давай сестричка, давай, ублажи мою истосковавшуюся киску».
Наши мамы — лесбиянки?! Эта мысль повергла меня в шок. Я перепугано оглянулся на Мишку, как-бы, ища сочувствия у него, но тот даже не глянул в мою сторону. Приспустив трусы до колен, он вовсю наяривал свой уже вздыбленный член. Рука сама потянулась к шортам, и через мгновенье, я уже сам гонял свою шкурку, прикипев к окну.
— Вылизывай, Давай, давай — стонала теть Таня, изворачиваясь как змея под маминым неутомимым языком. Мама только заученным жестом откидывала волосы назад, на миг, оголяя теть Танин бритый лобок и свое лицо с плотоядной улыбкой. Вдруг мама резко откинулась назад, уперлась спиной о спинку кровати, и широко раздвинула ноги. Черная поросль блестела от влаги, розовая, нежная внутренность влагалища зазывно звала. Мишкина мать, не мешкая ни секунды, устроилась у мамы меж ног, и впилась в ее киску.
— О-о-о-у — застонала громко мама — ни один мужик не сравнится с твоим язычком, сестричка. Давай, давай, глубже.
Теть Танина огромная белая задница только ерзала, сминая под собой простынь, когда та впивалась как вампир в лоно моей матери. Мама мяла свою грудь, оттягивала и теребила соски, раздвигая и сдвигая периодически ноги, прижимая голову сестры все глубже и сильней к своему паху.
Вдруг она с силой оттолкнула теть Таню, что та прямо завалилась на спину. Мама проворно развернулась и устроилась над ней так, что ее промежность оказалась перед лицом сестренки. Классическая поза «69». Я только слышал о ней, но чтобы увидеть так воочию… Я, наверное, счастливчик. Мамина попа выплясывала перед моими глазами, ее влажная промежность открылась моему взору во всей красе. Оказывается, волосы у нее росли только на лобке, а припухшие белые половые губки были начисто выбриты, как у тети Тани. Мишкина мама, как по заказу, развела наружные мамины губы, и розовое влагалище, обрамленное маленькими внутренними губками, залоснилось в свете, горящих повсюду свечей. Явно различимый клитор, как крошечный пенис, выпирал сверху промеж узеньких розовых губок. Теть Танин язык, неожиданно длинный и проворный, теребил этот бугорок сладострастия. Потом она, буквально, втянула его в рот, издавая громкий всасывающий звук.
— О-о-о-у — захрипела мама — это божественно.
Знакомое щекотание нарастало в моих яичках. Понимая, что больше не продержусь, сжал сильно головку, стараясь отсрочить кульминационный момент. В следующую секунду теть Таня широко раздвинула ягодицы сестрички, и… в отблесках свечей мелькнул светло-коричневый бутон маминого ануса. Мишкина мать, как голодный теленок принялась вылизывать его, и через мгновенье уже буравила его своим языком.
Это было уже слишком. Мой сдавленный крик слился с маминым стоном удовольствия. Резко повернувшись, я уперся в холодную стену, и выстреливал струю за струей в темноту леса. Мишку не пришлось долго ждать. Выпотрошенные мощным оргазмом, мы, буквально, сползли по стене, и уставились друг на друга. Брательник, как и я, был в полном шоке от увиденного.
Нечленораздельный стон, переходящий в крик, доносящийся из открытой форточки, отвлек наше внимание от своих обмякших членов. На ватных ногах мы сумели подняться, и прильнуть к окну. Мама лежала, распластавшись на сестре лицом вниз, и ноги ее была мелкая дрожь. Она периодически вздрагивала, как будто по ее телу пробегал электрический ток. Через минуту она замерла, и устало перекатилась на спину.
— Всегда завидовала твоему бурному оргазму — проговорила теть Таня, вытирая мокрое лицо уголком простыни.
— А я всегда завидовала твоему умению снимать парней в школе. Ловко у тебя получалось.
— Это когда было то? За царя Гороха? У нас уже у самих — во какие парни вымахали.
— Это точно. Заметила, как они выросли за последнее время?

— Ну, да. Особенно в штанах.

— Да ничего особенного. Как-то застала своего Дениса в ванной. Тот так увлеченно дрочил, что даже дверь забыл закрыть. Успела я все хорошенько рассмотреть. Сантиметров пятнадцать — не более.
Тут мама мне явно льстила. Уж я то знал, что у меня несчастных тринадцать всего лишь. Я измерял чуть ли каждую неделю (уж очень вырасти хотелось).
— Ну, вот, видишь — целых пятнадцать сантиметров. Тебе, что, больше надо?
И не стесняются же, паршивцы, щеголять перед нами этими своими сантиметрами, как шлагбаумами.
— А почему шлагбаумами? — засмеялась мама.
— Так шлагбаум то поднимается, то опускается. Так и у них, то встает, то падает — в ответ захохотала теть Таня.
— Ну, мне показалось, что все-таки шлагбаум чаще открыт. Возраст у них такой.
— Это точно — возраст у них такой. Я вот Мишкин стояк каждое утро своей задницей чувствую. А после того случая в машине, он вообще, вокруг меня, как кот вокруг сметаны, круги наяривает.
— А мне нравится твой Мишка — мечтательно произнесла мама — спокойный такой, уравновешенный, заботливый.
— Ну, да. Заботливый. Каждое утро заботиться обо мне, тиская мои сиськи. Ума не приложу, что уже с ним уже делать? Мне твой Дениска тоже нравится, только уж больно застенчивый. Ты бы его расшевелила, что-ли, а то — и я ведь могу.
— Прекрати, не смей. Маленький он еще.
— Ничего себе маленький? Вон как из трусов выпирало целый день. Небось, дрочат сейчас с Мишкой под нашим окном.
— Где? Ты, что, серьезно? — мама схватилась на ноги, бросилась к окну, и раздвинули жалюзи.
Мы только успели отскочить в безопасную темноту, надеясь, что нас не заметили.
— Да шучу я, шучу — заливалась от смеха Мишкина мать — спят они без задних ног уже давно. Вон, как намаялись за день свои шлагбаумы то опускать, то поднимать. — Ну и шуточки у тебя, Танька — успокоилась мама, возвращаясь на место.

«Фу, кажется, пронесло» — облегченно вздохнул Мишка.
— А прикольно бы было, если бы парни застали своих матерей за таким пикантным занятием — не унималась дразнить маму теть Таня.
— Ну, и дура же ты. Вот, как была дурой, так дурой и осталась. Все, туши свечи — спать будем.
Пригнувшись к самой земле, чуть ли не по-пластунски, мы покидали небезопасное место. На цыпочках карабкались по лестнице наверх, но предательские ступеньки скрипели так, что, наверное, в Сан-Франциско было слышно. Наконец, мы добрались до комнаты.
— Ты слышал, слышал, что они говорили? — шептал возбужденный Мишка.
— Ну, слышал. И что? — не понимал я, куда он клонит.
— Что? Что? Ты нравишься моей маме.
Вот, оно что. Я сразу раскусил Мишкин план. Конспиратор хренов. Я знал, что у него давно стоит на мою маму.
— Это ты намекаешь, чтобы я завтра был поближе к твоей маме, а ты тем временем будешь тискать мою.
— Да я, что? Я ничего. Так просто сказал.
Честно говоря, я тоже частенько дрочил на теть Таню, и перспектива позажимать ее завтра на озере, показалась не такой уж и недосягаемой.
— Утро вечера мудреней. Завтра посмотрим. А теперь — спать — успокоил я брата, и через пять минут мы уже храпели, как кузнечные меха.
Яркий свет, пробивавшийся сквозь открытые жалюзи, разбудил нас на следующее утро. Запах жареного кофе доносился сквозь открытую форточку, и приятно щекотал ноздри. Через пять минут мы уже сидели на импровизированной кухне, уплетая сэндвичи, и прихлебывая ароматный кофе.
— Чем займемся сегодня? — спрашивает Мишкина мать, как-бы, между прочим — я бы на лодке с удовольствием прокатилась
— Так я грести не умею — разочаровано затянул Мишка, с надеждой поглядывая в мою сторону.
— Я умею — вызвался я, и даже поднял руку, как в школе.
— Ну и отлично, а мне на катамаране больше нравиться. Педали то крутить хоть умеешь? — с улыбкой обращалась уже моя мама к племяннику.
На том и порешили. Мы вытащили плавсредства из сарая, и дотолкали их до самой воды по мокрой от росы траве. Мишка с моей мамкой забрались на

Category: Инцест