В объятиях Стокгольмский синдром происходило в Азове

Я сидел на стуле и смотрел на девушку, лежащую у стены камеры.
— Как вас охраняют? Есть ли жалобы? — насмешливо спросил.
Энн Маскони слегка двинула плечом, но не встала со своей импровизированной постели и ничего не сказала. Ее худенькое плечо, торчащее из-под одеяла, было расцарапано и покрыто синяками. С тех пор, как она здесь очутилась, она исхудала килограмм на десять, наверное.
Ей был 20й год, и вряд ли она была в чем-то виновна, но в одном точно — она была дочерью предателя. Предателя Готенгора Маскони, который два месяца назад открыл инопланетным захватчикам вход в Земную атмосферу. И понеслось — бескровные белёсые монстры с большими головами и щуплыми тельцами, восседая за рулем огромных кораблей, уничтожили Землю почти дотла.
Но Совет Защиты во главе со мной успел дать им отпор на небольшом клочке земли, когда-то бывшим Калифорнией. Предатель сбежал, бросив свою семью на Земле, на одну из смежных галактик, и сейчас нам донельзя как хотелось узнать, где была его тайная резиденция.
Из двоих дочерей и одной жены уцелела только эта юная особа. Остальные сразу же наложили на себя руки. Да, была еще и любовница, и ей оказали поистине королевский прием в казармах, пустив по кругу.
— Я не понимаю твоего упрямства, девочка. Отец, как видно, не торопится за тобой. Что тебе до политики? Назови только варианты, где может быть твой папашка, и все, мы тебя отпустим.
У Готенгора была своя логика, зачем он предал землян. Он считал, что рано или поздно мы все равно сдадимся, и хотел выживания кучки сильнейших, сохранения генов, так сказать. Ну и видимо спасти свою задницу. И видимо получил за предательство кучу прелестей — совершенных техноботов, нефть, оружие и кое-что из новейших технологий, что могло бы стереть нас с лица земли.
Дочка его не была дурой. Мы точно знали, что она знала место укрытия отца, и до поры до времени ее никто не трогал пальцем, и никто не мог убить. Но когда она расколется от пыток, вот тогда…
Спустя полчаса я хлопнул дверью и вышел из камеры на улицу. Везде сновали военные, кипела жизнь, небо озарялась огнями космолётов.
Вошел в свой шалаш, как я его называл. Это был роскошно обставленный вагончик сто метров на сто, квадратное помещение с 4мя углами. В одном — кухня, в другом — рабочее пространство, в третьем — гостиная, а в 4м под навесом спальня, где стояла огромная кровать, где я спал, увы, чаще один. Женщин у нас было крайне мало, а тех, что мне были по вкусу вообще не обнаруживалось.
На кухне мой ближайший соратник (правда ничего не добившийся в карьере) Джек курил

сигару.
— Ну как?
— Девчонка не колется.
— А я тебе скажу почему.
Джек потушил папироску и прищурившись, взглянул на меня.
— Ты не зверь. Ты хороший руководитель, но ты никогда не станешь властителем этого мира, ибо ты боишься жестокости.
Я вздохнул.
— Прекрати. Она совсем девочка. Мне жаль поступать с ней таким образом. Мэри, да, та заслужила той оргии, что с ней устроили, хотя бы потому что всю жизнь она зарабатывала окучиванием таких как Готенгор. Но мы люди, и должны оставаться людьми.
— А ты знаешь, что станет со всеми нами через пару месяцев, а, Эдд? Прилетит ее папашка и всех нас сотрет с лица земли. А ты не вытянешь из сучки ни одного слова, и Земля падет, и станет мерзкой колонией мутантов. И, между прочим, если бы ты видел, как они погружают свое семя в наших женщин и женщины в родах умирают, потому что маленькие твари разрывают их изнутри…
Джек осклабился и жестом смахнул со стола кружки. Они, звеня, полетели на пол.
— Если ты такой слабак… Я, я приехал к моей жене в их тюрьму на Западе, когда ее освободил Совет. И я думал, она мертва, но нет, мерзкая тварь жила внутри нее и поддерживала ее жизнь, потому что ей так надо было. Ее оплодотворили пятеро, пятеро, моя жена, Эдд, была как рыба с икрой…
И Джек выскочил из шалаша, утирая мокрое от слез лицо. Я не спал всю ночь, ворочаясь на огромной кровати, думая, а утром позвал Джека и дал ему право распоряжаться жизнью маленькой Энн.
Спустя три недели я спросил у Джека, продвинулся ли он.
Джек заулыбался.
— О, да. Скоро будет крещение.
— Крещение?
— Ты знаешь отряд Dаmаgе 666?
Вспомнив об отряде, который мы собрали из худших мест заключений, где сидели серийники, я содрогнулся.
— Да. Мерзкие типы.
— Я откормил нашу дамочку, она в отличной форме, в такой аппетитной, что даже я насиловал бы ее ночи подряд. Каждый день я отсчитывал ей день до Крещения — это будет день, когда все солдаты 666го получат увольнительные и останутся с крошкой наедине на все 4 дня. За этим будут наблюдать, и едва она согласится сотрудничать, все прекратится. Нашим парням я даже сделал пару фото малышки в неглиже. Хочешь взглянуть?
Я сначала отказался, но мне стало интересно, ибо Энн в одежде была весьма привлекательна.
— Давай.
И он достал фото.
Энн и правда откормили. Передо мной на фото стояла девушка. В глазах ее, зеленовато-желтых, были стыд, страх и мольба. Рыжие кудрявые волосы стекали волной по плечам, но не прикрывали небольшую грудь с темными ореолами сосков. Тонкая талия, крутые плавные линии бедер, стройные ноги, курчавые волоски в районе промежности довершали образ.
— Ты извращенец.
— Между прочим, чтобы ты не сильно переживал, я тебе хочу сообщить, что на днях ее осмотрел врач из-за тех жутких синяков, и она не девственница.
Я присвистнул.
— Не удивлюсь, что это дело рук самого Готенгора.

Джек ушел, а фото осталось у меня. Оно лежало на столе, забытое, до вечера. Поздно ночью я вернулся спать, и оно попалось мне на глаза. Я зажег ночник, лег в кровать, и стал рассматривать его внимательнее.
За время одинокой жизни у меня накопилось много журналов с обнаженкой, но то девушки, чьи манеры, жесты, голос можно только фантазировать, а тут дочь главнейшего врага, чье упрямство не знало границ. Меня обожгло воспоминание: когда пленница увидела меня первый раз на допросе, она плюнула мне в лицо.
Моя рука медленно опустилась на трусы и я почувствовал, как набряк член. Снял бельё.
Стал водить рукой по стволу, поднимая и опуская кожу на головке и надавливая на уздечку. Вспомнились слова Джека о том, что Энн Маскони не девственница, и я вдруг представил, кто же был у нее первым. Столь же юный друг, который неумело вставлял, или собственный отец, который трахал ее долго и размеренно, заглушая писки дочери подушкой, или черт возьми, может сам Джек ее оприходовал… От этих мыслей я мучительно и бурно кончил прямо на зажатое в левой руке фото.
До Крещения я о пленнице не вспоминал. И вдруг был сон. Самый разгар темноты, все, кроме постовых, мирно отдыхали, жара спала и город радовался этому.
Но снилась мне не порнография, и даже не эротика, а странные картинки, будто я и Энн, мы сидим за столом, а рядом на крошечном детском стульчике мальчик лет трех, копия меня, и Энн приговаривает:
— Ешь, сыночек, если хочешь вырасти таким же сильным и умным, как твой папа, — и нежно смотрит на меня.
Я открыл глаза. Что за бред мне нынче снится? Всему виной слишком много свободного времени, постоянная угроза боя с захватчиками и полное безделье.
Но идиллическая картинка правильных семейных ценностей, явившаяся мне во сне, сделала свое дело, и ворча на самого себя, я оделся и вышел в сторону казарм.
Миновал их.
Постовой козырнул мне, слегка удивленно подняв брови. Сам неудомевая, что я делаю в отсеках для заключенных, я брел по длинному темному коридору, и наконец дошел до отсека 123-б.
Прислонил ладонь к детектору и дверь бесшумно распахнулась и тут же следом закрылась.
Энн Маскони спала. Это было удивительно. Девушка, которую завтра будут насиловать, унижать, сломают всю жизнь, мирно спит. Немудренное ложе ее было застелено пледом, но тело не было укрыто.
Фото, на которое я изливал потоки спермы, и на сотую долю не отражало этой красоты. Девушка лежала на боку, поджав одну ногу под себя.
Грудь, мерно опускающаяся, приличного третьего размера невероятно округлой формы, оголившееся бедро оливкового цвета кожи, что красиво переливалась в тусклом свете комнатной лампы.
Я подошел почти вплотную, девушка не слышала моих мягких шагов. Присел рядом на корточки и провел рукой по щеке пленницы. Она слегка вздрогнула, но не более. И тут, не отдавая себе отчета в действиях, я положил ладонь на округлое бедро и повел ею вверх, поднимая бывшую на девушке рубашку и открывая взору боковую линию талии, а также ничем не прикрытую расщелинку вагины…
Если бы в тот момент Энн Маскони проснулась, я бы просто побеседовал с ней и вышел. Если бы она, увидев меня, вскочила и закричала, я бы ушел и утром и не вспомнил о ночной прогулке.
Но вместо этого, ощутив мое поглаживание на своем бедре… она застонала. Низко, томно, словно она по-прежнему спала и ей снился кто-то близкий и желанный.
Такой поворот событий толкнул меня к дальнейшим действиям. Я запустил руку под рубашку девушки и ладонь легла на грудь. Сосок был твердым, и под моими пальцами очутилась приятная сладкая тяжесть плоти. Я сжал сосок пальцами, но насладиться грудью мне мешала ночная рубашка. Тогда я стал переходить к непосредственным эрогенным зонам и моя левая рука уверенно и точно легла на промежность девушки, а правая себе на пах, где под штанами намечалось нечто набирающее силу и жесткость.
Вагинка была мокрая и липкая. Тот самый случай, когда женщины не просто возбуждены от ласк, а когда они текут от предкушений, фантазий, и возбуждение рождается где-то в голове, а затем переходит в низ живота.
В конце концов в голове Энн Маскони явь стала расходиться со сном и она открыла глаза. Первым ее инстинктивным действием был крик. Затем попытка вскочить и оттолкнуть меня. С криком я справился быстро, зажав ее маленький ротик огромной мужской рукой. С ударами справиться было еще легче — юной девушке не под силу бороться с насильником, все вечера напролет пропадающим в местном тренировочном центре бойцов экстра-класса и имеющим

Category: По принуждению